Чтение 10–й страницы книги ~Делается открытие~

Дальше пошло легче. Английская сестра вышла замуж, французская начала
зарабатывать сама, русскую зачислили на стипендию в университет Патриса
Лумумбы. Как и прежде, каждая рупия делилась на три части, но две
откладывались на дорогу.

Семь лет долготерпения! Как в сказке, как в библейской истории о
влюбленном Иакове. Там семь лет труда за жену, тут - семь лет труда за
право ученья.

Знание немецкого языка определило маршрут; Германия, Австрия или
Швейцария. Судьба зависела от решения отца, младшую дочь обучившего
немецкому языку.

Ах, с каким восторгом она училась! Как впилась в книги и пробирки!
Работала до полусмерти, до обмороков... в прямом смысле. Обмороки были от
голода. И не потому, что денег не хватало. Лакшми жалела время на обед и
ужин. Иногда забывала о еде, а вспомнив, откладывала: ладно, как-нибудь до
утра можно потерпеть.

Семь лет терпела. Что там одна голодная ночь?

Вот ей-то, долготерпеливой, и предстояло добыть экаэкарадий для опыта
Николы.

Кто это предложил, наука не установила. Впоследствии семь профессоров
приписывали себе честь инициативы. Предложили как тему для диссертации,
потому что у Лакшми, в отличие от Николы, был диплом - диплом химика.

Вскоре через альпийские перевалы прибыла автоцистерна с морской водой.
Три тонны соленой воды, и в ней, как предполагалось, три сотых миллиграмма
желанного элемента N_184.

Чтобы добыть его, надо было прежде всего эти тонны вскипятить, воду
выпарить. Затем предстояло переработать осадок - сто десять килограммов
солей - добрых два мешка; сначала удалить одновалентные нежелательные соли
натрия и калия, затем разобраться в двухвалентных, отделить легкие
соединения магния и кальция от тяжелых солей бария, стронция и прочих с их
примесями. Барий освободить от примесей, примеси обогатить и добыть из них
радий. Радий же предстояло распылить и пропустить через масс-спектрограф.
Там и мог осесть, наконец, тяжеловесный N_184.

Цистерна за цистерной, цистерна за цистерной. Столько ведер воды,
столько лопат угля!

Сначала они носили воду и кидали уголь вдвоем: тощий узкогрудый мужчина
и маленькая смуглая женщина с кружочком на лбу. Но как только появились
первые пылинки новонайденного элемента (Никола хотел назвать его далматием
в честь своей родины, а Лакшми - бенгалием в честь своей. И мужчина
уступил, как полагается)... Итак, когда появились первые пылинки нужного
вещества, Никола занялся тонкой работой. Радиоактивная пыль вносилась в
паутинные петряновские нити, в волокна толщиной в несколько микронов. А
волокна эти, с помощью особых придуманных Николой же приборов натягивались
на рамки. И тут требовалась сверхювелирная точность, потому что малейший
узелок или изгиб нитей или рамки увеличивал бы просвет, то самое
расстояние, квадрат которого определял успех опыта.

Микронные нити, миллимикронный просвет. Все это выверялось под
микроскопом. А пока Никола манипулировал микровинтами, вдавив бровь в
окуляр, его миниатюрная помощница терпеливо таскала ведра с водой и углем.

Ничего не поделаешь. Наука требует тонкости, требует и черной работы.

Но не надо вульгаризировать, как это делают некоторые биографы:
дескать, Никола был мастером-виртуозом, а образованная химичка - его
кухонным мужиком. На долю Лакшми пришлись и все расчеты, все формулы и все
отчеты впоследствии.

Сами они не делили ни рабочих часов, ни заслуг. Они сошлись
характерами, своей фанатичной страстью к труду - терпеливо-настойчивый
славянин и терпеливо-настойчивая индианка. Сошлись, подружились, полюбили
друг друга, стали мужем и женой. И провели медовый месяц все в том же
подвале, где пахло паром и угольным чадом. Труд и любовь насыщали их жизнь
вполне, не хотелось добавлять никаких гостиниц, поездов и ресторанов.

Тем более что подвал преподнес им свадебный подарок. Именно в эту пору
появился намек на успех. Счетчик микросекунд еще не был готов, да и заряд
был недостаточно велик, но рамка подрастала постепенно, на ней
накапливались пылинки бенгалия, протоны, невидимые, никем не подсчитанные,
выскакивали из ядер и попадали в заряженное поле. И поле воздействовало на
них. Однажды вечером, уходя из подвала, Лакшми погасила свет,
обернулась... и увидела, что рамки окружены неярким сиянием. В глухой
черноте подвала плавало темно-пурпурное пятно, словно ночник прятался за
силуэтом прибора.

Лакшми подумала было, что бенгалий разогревает нити, встревожилась, как
бы не перегорели волокна, позвала муже. Никола оказался догадливее. Он
нащупал в темноте микровинт, сблизил рамки... и сияние изменило оттенок,
пожелтело, потом позеленело, стало голубоватым.

Суть в том, что в просвете между рамками в напряженном поле случайно
залетевшие атомы теряли малую часть массы, и эта потерянная масса
превращалась в лучи - красные, желтые, зеленые, голубые, в зависимости от
напряжения, от доли потерянной массы.

Так оправдалась частично гипотеза Жерома - Яккерта. Масса действительно
убывала в положительно заряженном поле. Убывали стомиллионные доли. К
сожалению, стомиллионные сдвиги времени не поддавались измерению. Для
этого надо было увеличить заряд во много-много раз, переработать
много-много цистерн морской воды.

Но теперь супруги были уверены в успехе. И терпеливо трудились в своем
сыром от пара подвале, разрешая себе одно-единственное развлечение: в
конце рабочего дня посидеть в темноте, обнявшись и глядя, как меняет цвет
таинственное сияние, послушное легким поворотам микровинта.

Впоследствии Лакшми говорила, что это были самые счастливые часы ее
жизни.

Счетчик был готов через полгода, еще год накапливался достаточный запас
бенгалия, а вскоре после "того Лакшми выложила на стол пачки осциллограмм
и магнитных лент. И каждый понимающий мог убедиться, что сдвиг времени
действительно существует.

Научный мир с сомнением относится к рассуждениям (а Яккерт рассуждал, и
Жером рассуждал), но ценит измеримые факты. Бенгалий был фактом, свечение
- фактом, осциллограммы и магнитограммы - тоже. Работу супругов признали
почти сразу. Кое-кто пытался ее опорочить, но опыт есть опыт, его можно
проверить. Посыпались приглашения на лекции, заказы на статьи, почести,
премии, ордена. И через два года несколько растерянный долговязый
далматинец, ведя под руку столь же растерянную жену, взошел на трибуну,
чтобы получить Нобелевскую премию.

Они были недолго счастливы вместе. Годы в сыром подвале окончательно
подорвали здоровье Николы. Он простудился и умер от воспаления легких,
оставив вдову с годовалыми близнецами - мальчиком и девочкой.

Уроженка тропиков оказалась куда выносливее. Она прожила еще много лет,
покорно и с благородством неся свой вдовий крест. И одна вырастила детей,
и одна написала множество статей и книг, и одна продолжала опыты с рамкой,
делая новые открытия.

Она могла бы стать и богатой. Ловкие люди упорно твердили Лакшми, что
есть смысл взять патент на бенгалий и на рамку Николы и, особенно, на
универсальный лазер, выдающий лучи любого цвета (в изменении времени тогда
не видели практического смысла). Но Лакшми неизменно отказывалась от
денег, от всего, кроме платы за научный труд. Даже премии неизменно
жертвовала в пользу молодых девушек, желающих и не имеющих возможности
учиться. От патентов отказывалась категорически. Говорила, что открытия
принадлежат всему миру... при условии, что мир употребит их на мирные
дела.

И выступая на конференциях, собраниях, на лекциях, маленькая, суровая и
строгая, Лакшми твердила неустанно:

- Всему миру, всему миру... на дело мира.

Она знала, что атом сработал на войну. Ей не хотелось, чтобы на войну
работало время.

6. РОССЫПЬ ОТКРЫТИЙ (ТОМАС БЛЕКВУД)

Лауреат четырнадцати премий, Нобелевской в том числе, действительный
или почетный член всех академий мира, кавалер орденов (перечислить нет
возможности), президент Королевского общества Томас Блеквуд, лорд оф
Лабрадор, был девятым сыном канадского лесоруба.

"Лорд от сохи", - так сказали о нем однажды. "Лорд от топора" - было бы
еще точнее.

Двенадцать сыновей было у его отца. Все как на подбор: длиннорукие,
длинноногие, долговязые, жилистые, руки лопатой. Хилые не выживали в
северных лесах, хилые давно перевелись в Лабрадоре. Все двенадцать
отличались могучим здоровьем, энергией и хваткой, но восемь старших и трое
младших так и остались при топоре, а Том стал знаменитостью. Почему именно
девятый? Судьба или гены? А почему великим стал Дмитрий Менделеев,
семнадцатый ребенок в своей семье? Почему не проявили себя остальные
шестнадцать?

Так или иначе, Томас врубился в науку. Именно врубился, вломился,
сокрушая препятствия. Дорога в науку не была выстлана коврами в Канаде.
Первым барьером было безденежье. Образование стоило дорого: 4 тысячи
долларов в год с пансионом, полторы тысячи на своих харчах. У многодетного
лесоруба таких денег не водилось. Но Том узнал, что для выдающихся
студентов есть стипендии - одна-две на факультет.

И сумел быть выдающимся пять лет подряд, раз за разом отхватывая первую
премию на конкурсах.

- Секрет простейший, - рассказывал он позже. - Я прошел все предметы на
два года вперед, мне легко было превзойти однокашников.

И всю жизнь он использовал этот секрет: работал вдвое больше, чем