он подумает о прошлом и, что еще хуже, подумает о будущем - о том, что
могло быть. Теперь важнее всего было взглянуть в лицо фактам и найти
выход. Гибсон хорошо знал, что для этого есть только один способ.
увидел Гибсона, который сидел у иллюминатора и смотрел на звезды. Он
подумал было, что Гибсон не заметил его, и решил пройти потише, чтобы ему
не помешать. Но Гибсон его окликнул:
Гибсон счел нужным ему сообщить.
перебивайте меня и ничего не спрашивайте, пока я не кончу.
чем именно я буду заниматься, и решил пять лет изучать общую прикладную
физику, тогда это было в новинку. Учился я хорошо. Два курса. А на третьем
влюбился. Влюбиться в студенческие годы и хорошо и плохо, все зависит от
обстоятельств. Если это действительно серьезно, любовь может стать
стимулом, вы будете работать блестяще, захотите всех перегнать. А может
случиться иначе - вся наука пойдет к черту! Так было со мной.
Он видел совершенно отчетливо листок, прикнопленный к факультетской доске
объявлений: "Декан вызывает студента М.Гибсона на 3:00". Конечно, ему
пришлось ждать до 3:15, но дело не в этом. Было бы лучше, если б декан
окатил его презрением или наорал. В памяти стояли нечеловечески аккуратный
кабинет, ровные ряды книг и секретарша в углу, делающая вид, что ничего не
слышит (только сейчас ему пришло в голову, что, может быть, она
действительно не слушала - для нее это не было так ново, как для него).
блестящие успехи Кэтлин. Когда он узнал ее отметки, он избегал ее
несколько дней; а когда они встретились, он видел в ней только причину
провала. Был ли он действительно влюблен, если так легко пожертвовал ею
ради уважения к себе? Он свалил на нее свои неудачи. Дальше все пошло само
собой. Они поссорились на велосипедной прогулке и вернулись разными
дорогами. Потом были нераспечатанные, а может, и ненаписанные письма. Он
хотел встретиться с ней, чтобы попрощаться в последний свой кембриджский
день. Но ей не успели передать, и, хотя он ждал до последней минуты, она
не пришла. Поезд, набитый веселыми студентами, отошел от Кембриджа. С тех
пор он ее не видел.
знать, что стоит за фразой: "У меня был нервный срыв, и мне посоветовали
бросить университет". Это доктор Ивенс убедил его писать, и результаты
удивили их обоих. (Мало кто знал, что его первая книга посвящена
психиатру. Что ж, Рахманинов поступил так же с концертом си-минор.)
Посочувствует Джимми, рассердится, растеряется? Вдруг ему стало важно
завоевать любовь и уважение этого мальчика - важнее всего на свете. Он не
видел лица Джимми, тот был в тени; и ему показалось, что ответа нет целую
вечность.
я не знаю, что сказать.
7
негодующего викинга). - Господи, там и сесть нельзя как следует. Сейчас
соединюсь с Главным и подниму скандал.
заметил? Распоряжение не с Земли, а прямо от Главного. Может, он и любит
покомандовать, но без оснований ничего не делает.
Норден рвет и мечет - можем задержаться на целый день.
что Фобос - внутренний спутник - служит посадочной площадкой со времени
первого марсианского рейса. Всего шесть тысяч километров от планеты,
притяжение - меньше чем одна тысячная земного, чего же лучше!
диском, и немало деталей можно было увидеть невооруженным глазом. Гибсон
попросил большую карту (по системе Меркатора) и принялся заучивать
основные названия, лет сто назад придуманные астрономами, которые вряд ли
могли себе представить, что плоды их фантазии станут бытом. Однако как
одарены были старые картографы, как удачно черпали они из кладезя
мифологии! Стоило прочитать на карте: Девкалион, Элизиум, Аркадия,
Атлантида, Утопия, Эос - и билось от волнения сердце. Мартин мог сидеть
над картой часами, смакуя эти слова.
Планы Гибсона укладывались в два слова: увидеть побольше. Он рассчитывал
узнать за два месяца целую планету; правда, Бредли заверял его не раз, что
для Марса хватит с избытком и двух дней.
встречался с Джимми раз десять на дню - и случайно, и за столом, - но тот
не возобновлял разговора. Сперва он решил было, что Джимми его сторонится,
но вскоре понял, что не прав. Джимми просто был очень занят, как и вся
команда, - Норден хотел привести космолет в безупречном состоянии.
снизил скорость. Последние искусные изменения курса заняли больше суток.
Когда курс был выправлен, Марс уже стал для них в десять раз крупнее, чем
Луна для Земли, а движение Фобоса и Деймоса можно было заметить,
понаблюдав несколько минут.
В сущности, слово "красные" не могло передать всего богатства оттенков
медленно растущего диска. Одни его части были почти багровые, другие -
изжелта-бурые, а чаще всего встречался цвет припорошенного пылью кирпича.
нескольких ослепительно белых пятен: снег упорно не таял там, где почва
повыше. Между полюсом и пустыней тянулась широкая полоса растений, в
основном голубовато-зеленая. Вообще же на пестром диске Марса можно было
найти любой оттенок.
тысяча километров в час. Маленький спутник рос и рос, пока не стал для них
таким же большим, как Марс. Но в отличие от Марса здесь не было ни
красных, ни зеленых тонов - только темная мешанина гор или скал, торчащих
под самыми разными углами (тяготения на Деймосе почти не было).
сообщила Гибсону, что двигатели не работают и рейс окончен. Конечно, до
Марса оставалось еще двадцать тысяч километров. Но для "Ареса" рейс
окончился - на Марс их переправит маленькая ракета. А с крохотной каютой,
служившей ему жильем столько недель, придется очень скоро расстаться.
хлопотливые часы. Ходить было труднее - даже незначительное тяготение
Деймоса мешало ему. С трудом верилось, что три месяца назад его так мучила
невесомость. Теперь она казалась ему нормой. Как быстро, однако,
приспосабливается человеческий организм!
попировать. Тащите сюда камеру. Щелкните нас, когда мы поднимем тост за
нашу посудину.
Посмотрим, сколько это займет времени.
сейчас... "g" примерно 0,5 см/сек2, ты льешь с высоты... - И он погрузился
в расчеты.
(в первый раз за три месяца слово "над" хоть что-то значило) - и вот
неописуемо медленно, словно густой сироп, потекла янтарная жидкость.
Казалось, прошли годы, прежде чем тонкая струя коснулась дна.
выходит - две минуты!
кончен), быстро подсчитал снова - и расплылся от радости: ошибка нашлась.
- Вот идиот! Плохо считаю в уме... Двенадцать секунд, конечно.
жестянку за жестянкой, и за столом становилось все веселей. Доктор Скотт,
блеснув памятью, продекламировал от начала до конца эпопею, которую не