рассказала о том свете.
неправильно поняли объяснение Джеральда.
поздно, а там еще смогу.
смог, а вы не сможете. Всю волю пропили.
воздухе. - Я узнал, где он живет. Это нетрудно. В том же селе, где
родился, его жену зовут Светлана. У них двое детей, обычные хорошие дети,
не хуже ваших, хоть и в деревне выросли. Тот Хамзин работает агрономом, у
него тоже горе - больна жена, но он не чувствует себя таким одиноким и
несчастным. Они нужны друг другу. Он не считает себя счастливым, но по
сравнению с вами он счастливчик.
другого Хамзина, мог быть, но нет. Есть я один, совсем один, и больше
никого.
выпить партвейна со своим двойником. Если, конечно, не напугаете друг
друга до смерти.
в родное село и все хорошенько вспомнить, до деталей. Вы должны
восстановить в памяти свое прошлое, отца, мать, деда. Вы должны построить
заново разрушенное вами. Иначе нельзя.
ваших бед, то уже сможете преодолеть хотя бы часть их, а если еще
научитесь изменять свою судьбу, то... Короче, идем.
дерева, книг, выцветшей обивки и столетней пыли, затаившейся в щелях.
и в обморок не падайте.
миры ты посещаешь.
попробовать.
крепким дымом, снял с полки пластинку и поставил на граммофон. Хорошо
смазанная пружина завелась без скрипа. Поляков снова сел на низенький
диванчик, вытянул ноги, не отрывая взгляда, стал пристально смотреть на
фотографию, где человек, похожий на него самого, пронизывал десятилетия
светлыми глазами. Хамзин глядел на него во все глаза, стараясь не моргать,
но так и не уловил момента, когда вдруг понял, что остался один.
Вот черт, забыл напомнить!
бессмысленно царапала черный диск. Хамзин остановил вращение, потискал
замшевый кисет, расшитый бисером, громко чихнул.
научить других людей переходу. Сам я передвигаюсь в многомерном
пространстве совсем по-иному, но причина, толчок всегда находятся внутри.
Это особое чувство, заложенное природой в любом разумном существе, но лишь
дремлющее, пока не пришла пора. Так и он никогда не мог объяснить толком,
как это ему удается, и все его рассказы, даже самые подробные, сводились к
перечню условий, необходимых для перехода, и описанию внутренней
сосредоточенности, которую, впрочем, почти невозможно описать словами.
Условия были просты. Трубка, набитая табаком "Мичманский", старая
пластинка, фотография на стене, расслабление, и еще то, что называется
вживанием в роль. Полное и безоглядное вживание, равносильное превращению
в другого человека.
бутафории. Не это было главным, и лишь по привычке, словно исполняя
ритуал, он обставлял всем этим свой переход. К тому же далеко не во всех
мирах оказывались под рукой привычные вещи. Но они служили не просто
фетишами: все это соединяло в нем разрозненные звенья рода, освобождало
генетическую память, и приближало к границе. Старая музыка и фотография
соединяли его с дедом, табак и трубка - с отцом. Он описывал свое
приближение к границе миров. Как и мной, она воспринималась им в виде
плотной прозрачной пленки, потом следовал мгновенный разрыв, отдававшийся
болью в висках, и он оказывался в другой Вселенной...
изменится, и довольно скоро. Мы ощущаем приближение беды намного раньше
людей. Не знаю, что принесет нам это изменение, горе или радость...
того не слишком-то дорожила мнением своих однокурсников. Не сумевшие
понять и простить ее, они навсегда стали чужими. За ее спиной поговорили,
посудачили, дружно сошлись на том, что она выходит замуж за старика из-за
хорошей городской квартиры, и на том успокоились. Труднее было с
родителями. Им нельзя было говорить правду, а лгать родным людям было
тяжело. Они приехали в город, когда она сообщила им о своем решении,
погостили несколько дней и уехали рассерженные. Они справедливо полагали,
что их красавица дочь достойна самого лучшего, самого умного, самого
красивого мужа, а не старика, ровесника ее отца. Она хотела сказать, что
ее муж и так самый лучший, но выдержала роль до конца. Иного выхода не
было.
старик стирал пеленки, пес пел колыбельные, Виктор-Михаил выжимал сок из
морковки, мальчик рос не по дням, а по часам, короче - все как в сказке.
посомневался, потом поверил, не придав этому никакого значения, но
Джеральд объяснил ему, чем все это может грозить, тогда забеспокоился и
Поляков.
пришла пора разделения миров. Каждый из них созрел, накопил энергию и
готовился к новому рождению. Джеральд доказывал, что возникнут неизбежные
деформации, и уже нельзя будет с привычной легкостью переходить из одного
мира в другой, как в соседнюю комнату. Поляков не говорил об этом ни отцу,
ни Жанне и лишь в свободные часы изводил бумагу сложными расчетами,
пытаясь заранее вычислить дату сдвига. Но даже с помощью Джеральда сделать
это было практически невозможно.
хвастаешься, что у вас то умеют, это знают, вы, мол, первооткрыватели,
первопроходцы...
вас в космос летают, а ты сможешь рассчитать паршивую траекторию полета? И
ведь хорошо знаешь, что я всего лишь половина разумного существа и могу
ровно в два раза меньше. И еще попрекаешь моим несчастьем!
рассказывал, как это ты умудрился потеряться? За кошкой, что ли, погнался?
коротким хвостом.
Ошибся. С кем не бывает, - и переводил разговор на другую тему.
Солнце резко увеличило свою активность, в просторах космоса вспыхивали
сверхновые звезды. На Земле возросла смертность, несколько войн начались
одновременно на разных материках, и каждая из них могла изменить судьбу
всей планеты. Случайности вырастали до ранга необходимости, Вселенная
защищалась от них, выбрасывая новые побеги и, словно опасаясь возможной
гибели, в арифметической прогрессии отражала себя в неисчислимых мирах...
расслабившись в уютном кресле. Он ждал, когда отойдет усталость, чтобы
привычно пересечь границу и встретиться с близкими.
пошел открывать Хамзину.
для верности был перетянут ремнем, карманы полушубка оттопыривались.
Поляков молча взял чемоданы и отнес их в комнату. Хамзин пыхтел сзади и
готовился разразиться потоком слов.
ногой. Выручай, Мишка.
Чтоб я сдох. Веди меня. Я готов.
большое тело.
Афанасьев Роман
Маркелов Олег
Шилова Юлия
Куликов Роман
Трубников Александр
Куликов Роман