Чтение 10–й страницы книги ~Глазами женщины~

Ну что ж, зови палача, зови... Очень занятно было поболтать с тобой,
епископ."

Епископ дал знак палачу и отвернулся.

Донеслось несколько истошных воплей, потом все смолкло. К епископу
подошел смущенный палач:

-- Она правду говорила. Только мы начали, а она возьми да испусти дух.

Епископ отпустил его и сказал своему секретарю, сокрушенно покачивая
головой:

-- Подумать только, какая закоснелость во грехе! Ну ладно, ведите
следующую.

Лень

Ничего нет лучше, чем лежать здесь, в теньке, и смотреть, как работают
молодые. Я тоже немало работала, когда была молодая. Сейчас я стала слишком
стара, жирна и ленива, к тому же у меня немало дочерей и невесток -- вот
пусть они и занимаются домашними делами. Я лучше полежу, пожую что-нибудь
вкусненькое, понаблюдаю за тем, как они трудятся.

Иногда они принимаются дразнить меня. "Туша, жирная туша!" -- кричат
мне проказливые девчонки и хохочут. Я смеюсь вместе с ними -- да уж, туша из
меня что надо. Я знаю, они не хотят обидеть меня -- они меня любят, ведь я
никогда не придираюсь к ним, не вмешиваюсь с дурацкими советами как и что
надо делать. Молодые любят делать все по своему, и старые туши, вроде меня,
не должны приставать. По правде говоря, мне совершенно все равно, что они
там делают, и правильно ли. Мне куда важнее мой покой. Я всем довольна, пока
они не мешают мне нежиться в тени пальмы и бездельничать.

Внучка принесла мне вкусной жареной свинины. Спасибо, детка, и скажи
спасибо маме. Да, я обязательно расскажу вечером, что было дальше с
озорником Мауи. А теперь беги, поиграй.

Никого не раздражает, что я ленива -- вокруг столько работы, что всю не
переделаешь, а на меня приятно смотреть, так я довольна жизнью и сама собой.
Невестки не жалеют для меня лучших кусков. Пальму, под которой я лежу с утра
до вечера, все так и называют -- "тетушкина пальма". Порой, когда собираются
делать что-то важное, ко мне приходят за советом, но больше из вежливости --
я редко вмешиваюсь во что бы то ни было. Зато каждый вечер возле меня
собираются ребятишки со всей деревни -- рассказывать сказки мне никогда не
лень.

Иногда с моря начинает дуть легкий ветерок, принося запах соли и
водорослей. Моя пальма шепчет что-то на своем языке, ей вторят другие. Я
знаю, о чем они шепчутся. Голоса птиц, гомонящих неподалеку, мне тоже
понятны. Когда человек целыми днями бездельничает, у него появляется время
понимать вещи, на которые он раньше не обращал внимания. Ласковое солнце,
ветерок, шорох листвы, даже эти смешливые девчонки -- все добры ко мне, все
меня любят. И я им благодарна.

Невеста

Вчера они убили мою дочь. Мне говорят, что память ее благословенна, что
она -- драгоценный нефрит, принесенный в жертву великому Юм-Кашу. Я стара и
не понимаю красивых слов. Я знаю одно: моей дочери нет больше со мной. Но
она ушла от меня не тогда, когда умерла.

Мои старые глаза уже давно разучились плакать. Немало горя повидала я
на своем веку. Те мои дети, что не умерли во младенчестве, погибли в
бесконечных войнах. Она одна осталась, чтобы согревать мои дни. Она была
задумчива и кротка, глаза ее сияли, как теплые звезды. Ей уже исполнилось
шестнадцать лет.

Мы славно жили вдвоем в нашем маленьком домике. Мы были небогаты, но
нужды не терпели. Единственное, что меня порой беспокоило -- то, как она
смотрела иногда, словно в никуда. Я чувствовала, что она мечтает о чем-то,
но не могла понять -- о чем. О замужестве она не хотела и слышать.

А потом пришла эта засуха. Маис засох, едва успев прорасти. Его
посадили во второй раз, но он даже не проклюнулся. Земля растрескалась, в
воздухе постоянно стояла пыль. Жрецы испробовали все способы умилостивить
Юм-Каша, Владыку Дождей, но дождь так и не пошел. Вначале они бросали в его
колодец золото, потом -- бесценный нефрит, а когда и это не помогло --
объявили, что Владыка Дождей требует себе невесту. Пока в колодец не бросят
девушку, чтобы она стала его женой, дождя не будет.

Жрецы испросили три дня на то, чтобы выбрать невесту Юм-Кашу согласно
обычаю. Ею могла стать любая девушка. Людьми овладело тоскливое, испуганное
ожидание. Те, у кого были молодые дочери, боялись даже думать о возможном
выборе. Я сама, узнав обо всем, поспешила домой и рассказала новости своей
девочке. Меня удивило, как она приняла это известие -- не испугалась, не
заплакала, а словно погрузилась глубоко-глубоко в себя и задумалась о
чем-то, понятном ей одной. А потом глаза ее засияли еще ярче, она улыбнулась
и сказала:

-- Нет нужды искать Юм-Кашу невесту -- она перед тобой!

Я подумала, что ослышалась. Но она повторила то же самое еще раз, и в
голосе ее была радость. Я решила, что она сошла с ума. Тогда она стала
объяснять:

-- Помнишь, ты допытывалась, о чем я мечтаю, а я не отвечала тебе?
Сегодня отвечу. Ты не знаешь, мама, и никто не знает, что еще в детстве мне
явился Владыка Дождей и обещал, что когда-нибудь я стану его женой. И любовь
к нему родилась в моем сердце -- ни один мужчина с тех пор не привлекал
моего взгляда. А теперь, я вижу, срок настал. Юм-Каш требует, чтобы я пришла
к нему -- и это наполняет меня радостью!

Что я могла ответить ей на это? Я хотела было прикрикнуть на нее,
пригрозить, но почувствовала, что ее решимость тверже камня. Я могла бы
упасть ей в ноги и умолять, но и это ничего бы не дало. Она ушла от меня, и
не было больше у меня власти просить и приказывать.

Тем временем моя дочь начала одеваться в лучшие одежды. Я спросила ее,
что она хочет делать, и она ответила:

-- Пойду к жрецам и принесу им радостную весть, что невеста найдена.

Тогда я выбежала из дома и, так быстро, как только могла, побежала к
жрецам сама. Они заперлись и гадали, чтобы Владыка Дождей указал им приметы
своей невесты. Сначала меня не хотели пускать, но, сжалившись над моей
старостью и горем, прислужник пошел и доложил жрецам. Вскоре они вышли ко
мне.

Я сказала им, что моя дочь сошла с ума и вообразила себя невестой
Юм-Каша. Что я не смогла удержать ее, и она скоро придет к ним, просить
чести быть сброшеной в колодец. Жрецы недоуменно переглянулись. Тут я
увидела свою дочь, приближавшуюся к нам, и закричала:

-- Вот она! Не верьте ей -- она безумна, совершенно безумна!

Моя дочь посмотрела на меня с презрительным состраданием, а потом
повернулась к жрецам и заговорила. Тут же все мои надежды рухнули. Она
подробно рассказывала жрецам о своем обещании стать женой бога, и о своей
решимости выполнить это обещание. Она была спокойна, полна достоинства и
уверенности, и никто никогда не принял бы ее за сумасшедшую. Жрецы слушали,
кивали, задавали вопросы. Было видно, что они удивлены, но постепенно она
убеждала их в своей правоте.

В конце концов жрецы, посовещавшись между собой, велели ей идти с ними,
чтобы подготовиться к церемонии, которая состоится завтра на рассвете. Мне
же сказали, что горевать грешно -- ведь моя дочь станет женой самого
Юм-Каша! Что может быть почетней?

Дочь подошла ко мне, чтобы утешить:

-- Не плачь, мама! Завтра будет самый счастливый день моей жизни,
исполнится мое заветное желание. Я попрошу Юм-Каша, чтобы тебя призвали
поскорее, и тогда мы всегда будем вместе у его ног!

Я только тоскливо посмотрела на нее и ничего не сказала. Она ушла от
меня -- что было толку говорить с ней?

Мне говорили, что она была необычайно прекрасна на следующее утро, и
что она сама сделала шаг в бездну. Я не пошла смотреть на это. Она ушла от
меня, и я бы не вынесла -- увидеть, как она уходит еще раз.

Рабыня

Какой взгляд у этой девчонки! Кто там она -- нубийка, ливийка, эфиопка?
Черная, тощая, гибкая, как пантера, а глаза так и полыхают недобрым зеленым
огнем. Торговец, у которого я ее купила, предупреждал меня, что она
строптивого нрава. Если она и дальше будет так смотреть на меня -- отведает
розог. Нужно будет обратить на нее внимание...

Что-то сегодня ванна особенно разнеживает меня. Ну и пусть -- гости
придут часа через два, не раньше. Можно полежать еще немного, как следует
насладиться этим ощущением тепла и легкого возбуждения, обволакивающим все
тело.

Да, девчонка хороша -- конечно, для тех, кто знает толк. Когда она
проходит мимо, двигаясь со змеиной грацией, и бросает на меня косой, полный
ненависти взгляд исподлобья... Право, я начинаю думать, что сама обломаю ее
-- оно того стоит...

Теперь нужно как следует заняться своим телом. Эти патриции богаты, и
должны убедиться, что, хоть я и приближаюсь к тридцати, но за мое тело стоит
платить. Кир уже ждет меня. Смешно видеть выражение собачьей покорности
(напускной, конечно!) на лице этого могучего атлета с железными мускулами.
Негодяй безумно хочет меня с того самого момента, как увидел, и именно
поэтому я сделала его своим массажистом. Каждый день он чуть не по часу
трогает и мнет мое тело, зная при этом: один неверный жест, проявляющий его
истинные чувства, и его в лучшем случае оскопят, а в худшем -- забьют
насмерть. Это придает особую чувственность его прикосновениям.