солнцем дорогой, над притихшим караваном. И Сулайман, свесившись с
высоченного верблюда, слушал внимательно, щуря на солнце маленькие черные
глазки.
но плохо ведешь себя. Совсем плохо, девочка. Старый Сулайман не любит, когда
его воины ведут себя как безусые мальчишки. Старый Сулайман не любит, когда
его люди забывают о своих обязанностях. Мне нравится твой брат, певица. Но
не ты. Ты мешаешь старому Сулайману... Очень мешаешь".
отдых, верблюды. Прибавили рыси лошади. Окончательно расслабились охранники,
понявшие, что совершенно ничего плохого не ждет их на удентальских дорогах;
пытаясь сбросить непонятную, гнетущую тревогу. - Ведь умный же вроде мужик!
Ну какие из этих сопляков вояки?
перед грозой, - да. Но...
того, что здесь и сейчас эти потерявшие голову исманы будут совершенно
бесполезны, если дойдет до боя
подарок просто - хоть голыми руками бери.
лесок.
помочь ему избавиться от наваждения, ударило, кольнуло резко и остро
предчувствие. Мгновенный страх. Опасность! Смерть...
то ли к себе самому. Поднял руку, делая небрежный знак пальцами. В исманской
легкой коннице этот жест издавна означал внимание и готовность к бою.
Вертлявый, шустрый Али потянул было лук из саадака, но десятник ударил его
по руке:
привык - да, он привык и не успел отвыкнуть за несколько лет - к тому, что,
увидев мимолетный этот знак, воины позади вскидывают луки. Готовые стрелять.
Готовые прикрыть того, кто впереди. Даже самые плохие воины. Даже самые...
Чудовищная змея. Змей! Задрожала, всхрапывая, норовя закусить удила, Греза.
Змея не было еще видно, но Эльрик вскинул взведенный арбалет, зная, что,
если даже он промахнется, дождь стрел из-за спины даст ему возможность
отступить и перезарядить оружие. Драться с такой тварью (его шестое чувство
обычно склонно было преуменьшать реальные размеры опасности, но Змей
действительно был огромен) - верное самоубийство.
Не поняли. Не захотели. А Махмуд-десятник нахлестывал лошадь, торопясь
вырваться вперед. И даже на то, чтобы остановить его, времени не осталось...
голова с пастью, полной острых зубов, поднялась над дорогой. Греза завизжала
почти по-человечески и кинулась куда-то, ошалев от ужаса... Попыталась
кинуться. Впервые за всю ее семилетнюю жизнь всадник грубо и резко дернул
повод, в кровь разрывая нежные губы, приказывая стоять, заставляя стоять
вопреки всему. Даже вопреки смерти.
стало десятника. Только кровь в пыли да перекушенные у бабок лошадиные ноги.
Эльрик де Фокс
иначе, и я видел, как медленно, страшно медленно сбились в кучу напуганные
верблюды. Как скатился с седла Сулайман и побежал, спотыкаясь, куда-то в
сторону. Как воины охраны, позабыв обо всем, нахлестывали коней, улепетывая
от ужасной твари. И Кину, вырвавшуюся из этой толчеи, с лютней, заброшенной
за спину. Кину, со всех ног спешащую ко мне.
распахнувшейся пасти. Дохлый, конечно, арбалетик. Но лучшего я еще не
встречал. Они ведь на людей рассчитаны, арбалеты-то. На людей. Ну на эльфов,
в крайнем случае...
все равно не оказалось. И надо было бежать. Да только совсем рядом грохотала
копытами лошадка Кины. И не ушли бы мы вместе. Не...
Все-таки деревья ограничивали его подвижность.
Гуиса-драконоборца.
ее, отсекающий солидные куски скользкого, вонючего мяса. Беснующаяся лошадь.
Удрать я ей не дал, и теперь Греза дралась за жизнь вместе со мной.
меня из седла, я сгоряча еще вскочил - не потому, что надеялся его убить, а
чтобы отвлечь от эльфийки, - и кинулся вперед, как воробей на ястреба.
Выскочить из-под падающей замертво туши я успел. А потом...
меня так, будто я был всеми ее любимыми и умирающими родственниками вместе
взятыми. Мешающие дышать повязки. Запах трав. Эльфийских, между прочим. Я
таких и не знаю.
почему-то в голову не пришло.
руками и бросилась меня обнимать, обливаясь почему-то слезами. С чего бы?
Или она расстроилась по поводу того, что я все-таки не умер?
информации. Правда, странной. Что-то о героических сражениях. Бесстрашных
воинах. Ну и заодно о том, что два полученных мной удара - в грудь, головой
Змея, и тот, спиной о землю - должны были бы свести меня в могилу. Однако ж
не свели.
(пусть эльфиек) так и тянет выпендриваться?
чудовище вырвалось из такого мирного, светлого леса и начала разбегаться в
ужасе верная охрана Сулаймана, она сама не помчалась куда глаза глядят.
Какая-то сила заставила ее пришпорить сопротивляющуюся лошадь, направляясь к
Эльрику. К Эльрику, который остался один против воплощенного ужаса. Один
против всех, защищая ее.
не своим, рычащим низким голосом. А неказистая лошаденка продолжала мчаться
вперед, похоже, потеряв голову от страха. Какими-то отрывочными кусками
видела Кина то мечущуюся Грезу, то алые отблески солнца на лезвии топора, то
страшную голову Змея, в которую с хрустом врезалась сталь.
вышибла шефанго из седла. Кина услышала истошный визг и не поняла, что
визжит сама. Все закончилось. Так быстро и страшно. Но де Фокс вскочил,
словно оттолкнувшись от земли всем телом. Быстро и гибко. Он должен был
умереть. Сперва он, а потом Кина... Он еще жил.
когда чешуйчатая голова обрушилась ей на спину, ломая хребет. Забила
копытами, валясь в дорожную пыль. А сверху, то ли зашипев, то ли закаркав,
заливая дорогу кровью, упал Змей. Мертвый. Шефанго ушел из-под удара,
который должен был размазать его по земле. И только потом опустился рядом.
Не упал, а именно опустился. И остался сидеть, уронив голову на заляпанные
кровью чешуи.
пока самодельные носилки с Эльриком рысью волокли к недалекому уже
постоялому двору. - Вот! - Слюна брызгала с полных губ исмана. - А вы, вы
все, дети шакала! Постыдная помесь свиньи и бродячего пса! Пожиратели
отбросов! Трусливая падаль, недостойная носить оружие. Ты умеешь лечить,
девочка? - обратился он к Кине неожиданно ласково. - Скажи старому
Сулайману, ты умеешь лечить? Ну где я найду лекаря в этой забытой Пламенем
дыре?! Ты должна выходить своего брата. Ты должна, или я отправлю тебя вслед
за ним.
случай одно из слов, подхваченных ею в незабвенной Румии. Не то, которое
сказала она, когда пришла в себя в номере Трессы. Но, видимо, не хуже. Во
всяком случае, когда она вспомнила однажды это слово при Эльрике, уши у
шефанго почернели, и он очень вежливо попросил Кину никогда больше так не
говорить.
лечить умела любая женщина. Когда случались набеги, каждый лекарь ценился
там на вес золота.