– Да там же он! Никуда и не выходил, вот те крест, участковый!
Пожали плечами, вернулись обратно. В кабинете никого, в спаленке… почти никого (в смысле, царя точно нет, а очередная претендентка на русский престол лежит как миленькая!). На скамье скинутое парчовое платье, сама девица из себя рыженькая, внешне – вылитая Милен Фармер, вся в невообразимых брабантских кружевах, больше похожая на десерт из взбитых сливок. Общее впечатление портила только чуть впалая грудь и желтоватые пятки. Кроме неё на кровати никого, маленькое окошечко намертво забрано решёткой. Нам с бабкой стало уже совсем не смешно…
– Эй, кремлёвские гвардейцы, я не понял вашего изощрённого юмора, где царь?
Мнения стрельцов разделились, во всей красе отразившись на встревоженно-верноподданнических лицах. Двое явно решили, что у меня ум зашёл за разум или я просто издеваюсь. Двух других, наоборот, посетила светлая мысль о том, что они чего-то недоморгали ни за понюх табаку! Потом эти четверо так выразительно переглянулись, что я сразу понял – сейчас они засучат рукава и жизнь положат, только бы убедить вторую половину караула в своей исключительной правоте. Но, прежде чем все мы (включая и меня) успели открыть рты, из-за дверей высунулся озабоченный нос Бабы Яги:
– Подь-ка сюда, Никитушка, отыскался царь!
У меня аж ком в горле встал, когда я увидел… Царь Горох, самодержец и помазанник Божий, скрючившись в три погибели, лежал под кроватью и смотрел на нас добрыми, печальными глазами. Требовалось проявить такт и сострадание: ещё чуть-чуть – и разревётся человек…
– Бабуля, мы прикрыли дверь? Спасибо, а вы, гражданин, всё же вылезайте, простудитесь на холодном полу…
Горох сдержанно всхлипнул, прижал обтянутые длинной рубахой колени к груди и отрицательно замотал бородой. Мы с Ягой продолжали уговоры:
– Негоже государю русскому пыль под кроватями нюхать. Цари, они ить перед самим Господом в своих делах ответ держат! Невмочно им в трудный для родины час по опочивальням прятаться, по юбкам бабьим шарить… Чего ж ты там, батюшка, высидеть вознамерился? Вылезай! Добром тебе говорю – вылазь, похабник! А не то у меня… сам знаешь!
– Бабушка! Прекратите немедленно, вы его так вконец запугаете… Не слушайте её, ваше величество. Ползите сюда, вы находитесь под охраной милиции. Не волнуйтесь, я за вас заступлюсь!
Государь, недоверчиво пошмыгивая, бочком-бочком попытался выдвориться наружу. Классическая тактика «доброго и злого полицейского» по-прежнему себя оправдывала. Мы только перемигнулись, подхватывая Гороха под белы рученьки и осторожно усаживая на ту же скамью (платье бабка аккуратно свалила в угол). Видя, в каком состоянии царь, я без разрешения достал из стенного шкафчика зелёный штоф, от души набулькал полный стакан водки, а уж выпил Горох молча и тупо, как родниковую воду.
– Полегчало?
Он не реагировал. Повторить ещё стакан «лечебного эликсира» я не решился, опасаясь передозировки. Видимо, следовало применить несколько иную тактику: Яга встала позади государя, положив сухонькие ручки ему на плечи, а я попытался говорить как можно сдержанней и мягче…
– Хорошо, мы ни о чём не будем вас расспрашивать. В конце концов это ведь не допрос?! Нет? Мы ведь просто пришли к вам в гости, по вашему же приглашению, побеседовать за чайком, в приватной обстановке, о всяком разном – и только! Давайте вот как поступим: я вам буду говорить о том, что здесь, по моему мнению, произошло, а вы кивать. Договорились? Нет, если я ошибусь, то кивать, естественно, не надо. Вот и хорошо, продолжим…
Царь вообще-то молчал. Но молчание – знак согласия, и потом он, кажется, как-то по-особенному дёргал левой бровью. Короче, мы предпочли трактовать это как знак готовности к сотрудничеству…
– Итак, к вам на огонёк совершенно случайно забрела незнакомая рыженькая иностранка. Судя по панталонам с кружевами – европейская принцесса, африканки и японки одеваются несколько иначе. Вы разговорились, приятно пообщались, предупредили стрельцов, чтоб не беспокоили, и невзначай коснулись темы моды. Она вам показала, какое именно бельё популярно сейчас в лучших домах Парижа, а вы ей – как удобны свободные русские штаны и сапоги, так?
Бабка, неслышно шагнув в сторону, извлекла всю нижнюю часть царского гардероба откуда-то из-за спинки кровати. Горох зябко пошевелил голыми ногами, но ничего не опротестовывал…
– А когда вы отвернулись, гражданочка, так же совершенно случайно, надкусила какой-нибудь экзотический фрукт вроде мичуринского яблока. После чего и откинулась тут же на кровати, оставив вас в печали по безвременно ушедшей собеседнице. С горя вы крикнули стрельцам, чтобы они позвали сюда всё отделение, а сами решили нас разыграть. Спрятаться под кровать, и пусть милиция поищет. Вот будет смеху, правда?
Я протянул руку и вытащил из-под рыжих кудрей надкушенное зелёное яблоко. Горох вздрогнул, уронив голову в ладони…
– Будем говорить или как?
– Будем, – глухо буркнул государь, не поднимая головы, – но ежели ты, участковый, от энтой беды меня не отмажешь, то вот тебе моё царское слово: мой меч – твоя голова с плеч!
– Ба-а-а, Никитушка, да он тебе же ещё и грозит?! – искренне завелась Яга. Наш эксперт-криминалист, похоже, чересчур переувлеклась, и я пристыдил её самым укоризненным взглядом.
– Итак, я ничего особенно не напутал?
– Даже не знаю. – Допрашиваемый самодержец вскинул соболиные брови, безапелляционно отобрав у меня штоф и стакан. – Тебе не наливаю, ты на службе! Значит, слушай сюда. Я её в свои покои не звал, она сама пришла…
– А то! Чёй-то, я гляжу, батюшка, царевны иноземные к тебе в штаны так и прыгают, а ты, агнец невинный, тока краснеешь, аки девица стыдливая…
– Вот те крест, бабушка, сама она пришла! Я по делам государственным в комнатку заглянул, отдышаться дабы, ан слышу, шорох какой… Дверцу-то приоткрыл, а там – мать честная! Лежит на кровати моей мамзеля французская, дочь Карла ихнего, и вся из себя уже… в одном исподнем… с кружавчиками!
– Чуть подробнее, пожалуйста, я записываю.
– Пиши да меру разумей! – наставительно отметил государь, заглядывая мне в планшетку. – Так вот, я, памятуя случай прошлый, сразу к стрельцам побежал разнос учинять – дескать, кого они тут напустили?! А только те бугаи бородатые лишь ухмылочки в усах прячут. Я назад, говорю ей по-французски: мол, не пошла бы ты, Жозефина Карловна… подальше куда! Так эта стервь лягушачья ажно захихикать изволила и яблочко так игриво надкусывает, потягиваясь… Я и обомлел!
– А она?
– А то сам не видишь?! Как потянулась, так уж и не выпрямилась. Стрельцам крикнул, чтоб за тобой звали, а сам тело ейное охранять остался…
– Что скажете, бабуля? – недоверчиво хмыкнул я.
– Да врёт он, Никитушка! – не примериваясь, припечатала бабка. – Пущай лучше скажет, в какой такой момент с него штаны с сапогами спрыгнули да за спинку кровати убежали? Со стыда, что ль, али как? Ой, а покраснел-то, покраснел-то, покраснел…
* * *
Положа руку на сердце, признаю – Горох не очень-то уж и соврал. То есть соврал, конечно, но самую капельку… Штаны он, естественно, снял сам и сразу, только потом ему в башку стукнуло предупредить стрельцов, чтоб никого не пускали, а дьяка Фильку вообще гнали в шею, как только покажется хотя бы в конце коридора. А вот когда возбуждённо запрыгал обратно, тут и увидел сцену с яблоком. Предотвратить не успел, увы… В остальном всё рассказывал честно. Мы с Бабой Ягой дали государю возможность одеться по-человечески, а сами, встав у окна, быстренько договорились о стратегии расследования.
– Я попрошу вас прямо сейчас остаться здесь, будете работать под прикрытием. Необходимо втереться в круг невест (кстати, сколько их осталось?) и деликатнейше выяснить, у которой из них имеются в наличии необходимые ядохимикаты. Не грех также поинтересоваться, кто имеет непосредственный доступ к яблокам. Так, а яблоки местные? Точно с царской кухни?! Ну, это несколько усложняет поиск – их ведь наверняка может каждый набрать… Ничего из ряда вон выходящего не предпринимайте, главное, чтобы вас не раскрыли. Связь держим через кота, я ведь могу на него положиться?
– Зима, холодно Васеньке лапки морозить, – на мгновение озаботилась Яга, – но за-ради дела милицейского уж потерпит, небось не простудится. Тока ты, сокол, у него кажный вечер нос щупай – не горячий ли?!
– Замётано, – серьёзно кивнул я, плохо представляя себе эту сцену. Бабкин кот мне себя и за ухом почесать не дозволял, у него, видите ли, достоинство… а тут нос щупать? Да я за ним два часа по всему терему гоняться буду…
– Эй, Никита Иванович, а мне-то что делать?
– Вам? Да в общем-то вы, что могли, уже сделали…
– Я серьёзно спрашиваю! – надулся царь. – У нас уже в хоромах соседских одна невестушка лежит, так, может, и вторую туда же?
– И третью, и пятую, пока всех не перетаскаем! Завязывайте вы с этим делом, и чтоб я больше девиц у вас в кабинете не находил. Кстати, а вы её целовать не пробовали?
– Чмокнул разок, на всякий случай, – припомнил Горох, – но не пробудилася. Может, я не ейный принц, а может, тоже… с девичеством не всё гладко. Франция – она завсегда в этом плане уж больно легкомысленна была…
– Не факт.
– Согласен, а всё ж таки… Может, ты её тоже поцелуешь? А, участковый?!
Я оглянулся на бабку, Яга равнодушно покривила губки, по-моему, она уже знала результат. Подошёл, поцеловал по-быстрому, продублировал – девушка как лежала бревном, так и лежит. Даже на другой бок не повернулась… Надо срочно искать другое лекарство, это уже во второй раз не срабатывает.
– Попрошу принять все меры к тому, чтобы на исчезновении гражданки Жозефины Карловны… Бурбон?! Прямо как марка коньячного завода… Ну, бог с ней, пусть будет Бурбон. Главное, чтобы внимание на её исчезновении не заострялось. Дайте знать прессе и дипломатам, что обе девушки поселены отдельно как наиболее подходящие кандидатки на престол. Наврите, в конце концов, как-нибудь поправдоподобнее! Нам надо выиграть время. Вопросы есть?
– Как с кубком-то дела? – спросил подуспокоившийся царь.
Я почесал в затылке:
– Пока никак! Там ещё новое дело нависло, я не помню, о краже запорожской булавы мы вам не докладывали?
Оказалось, что нет. Ещё с полчаса разбирали и эту ситуацию. Горох вновь полез давать советы, хотя ему вроде бы следовало ограничиться собственными проблемами. В иное время, как я понял, государь вполне удовлетворился бы честным словом полковника в том, что булава была. Но именно сейчас, в свете последних событий, он просто из принципа не может позволить какому-то наглому жулику разгуливать по Лукошкину с гетманской булавой под мышкой. Тем паче с царской! Даже не видя оной, Горох счёл украденную драгоценность своей кровной собственностью, упёршись как баран: вернуть, и точка! Вернём, вернём, куда мы денемся… Распоряжение на тщательный обыск всех выезжающих за пределы города я дал Еремееву самолично, и государь не обиделся. Наоборот, предоставил полную свободу действий и право игнорирования указов всех чиновников при полной конфиденциальности ведения дела. То есть по ходу расследования я могу, например, наплевать на мнение таможенных служб, но так, чтоб они этого не заметили… Соломоново разрешение всех вопросов!
Сани на обратную дорогу мне предоставили. С Бабой Ягой мы сурово, по-милицейски, попрощались у ворот, она направилась «внедряться в среду», а я поехал в отделение. Добрался без приключений. К ночи разыгралась метель, но в царских санях с медвежьей полостью было тепло и уютно. У ворот встречали дежурные стрельцы. Еремеев просил передать, что зайдёт утром. Запорожца они доставили без осложнений, а вот переговорить с Митькой не удалось: новоявленный есаул дрых в обнимку с казацким седлом (явно подарок полковника Чорного). Бабкин кот Василий делал вид, что спит, свернувшись калачиком (вру, здоровенным таким калачищем!) у печки. Кто-то из ребят позаботился поставить для меня самовар, за печной заслонкой стоял ещё тёплый горшок с гурьевской кашей.
Сидеть за столом вот так, в одиночку, было горько и непривычно. На меня накатила жуткая тоска… Митька – у запорожцев, пусть он дурак и ходячее бедствие, но без него скучно. Парень-то он небезнадёжный, в сыскной работе помаленьку обтирается, юмор понимает и песен знает много. Если бы не его извечная борьба за качество кислой капусты, слабость к женскому полу и зелёному змию… С другой стороны, все те же качества у того же Джеймса Бонда мы, например, только приветствуем.
В общем, Яга права, Дмитрия Лобова нам терять никак не стоит. О самой бабке тоже ничего плохого не скажу. Даже больше: если бы не она, полусказочный, полумультипликационный персонаж, вся работа отделения могла пойти совсем иной колеёй. На моей памяти никто и никогда ещё так не заботился о чести милицейского мундира, как наша Баба Яга! А уж как она готовит… Нет, без бабки в доме совсем плохо. Как же она там одна, в громадном царском тереме, пытается незаметно втереться в ряды царских невест?.. Боже, что я несу?! Не в том возрасте наша бабуля, чтоб в невесты втираться. Притворится нянькой какой- нибудь… Хотя, если бы у меня в детском саду была нянечка с таким носом и такими зубами, я б до сих пор заикался! Ладно, оставим все проблемы на завтра. Лейтенант Ивашов, из-за стола встать, кругом, наверх по лестнице марш! И спать, спать, спать…
* * *
А утречко было то ещё… Хотя нет. Сначала был сон, длинный и дурацкий. Ерунда всякая снилась из голливудских боевиков, что-то вроде Шварценеггера в Митькином тулупе, почему-то взасос целующего дьяка Филимона Груздева. Причём последний не сопротивлялся, а, наоборот, кокетливо вертел засаленной косичкой. Потом собаки уличные драные, троллейбус двенадцатого маршрута прямо в бывшем дворе бояр Мышкиных, ещё тому подобная чепуха… Да, петух опять снился. Бледный какой-то, нахохлившийся… Как же, оказывается, не хватает зимой пения этого пернатого гада!
– Батюшка сыскной воевода-а… Никита Иванови-и-ич, вставайте! – с грубоватой мужской заботой меня взболтали за плечи. Открываю глаза – передо мной виновато улыбающаяся морда одного из наших стрельцов. – Вставайте, Никита Иванович, утро давно.
– А-а-а… что там, проблемы заели?
– Никак нет, а только вы ведь судью хоккейного привести под утро приказывали.
– Ну, приказыва-а-л… – зевнул я. – Привели уже?
– Сам идёт, – торжественно выпрямился стрелец. – Крестным ходом!
– Чем, чем, чем?! – не понял я.
– Крестным ходом! – размашисто перекрестился молодец. – С песнопениями и хоругвями полчаса как с Колокольной площади шествуют. Скоро небось и до нас дойдут. Прости, Господи, грешных…
Нет, на это зрелище стоило посмотреть. Наспех одевшись, даже не застегнув тулуп, я стоял в дубовых воротах отделения с отвисшей челюстью и остекленевшим взглядом. Молебны и причитания были слышны квартала за два. По свежему морозцу, под золочёными лучами декабрьского солнышка неторопливо и величественно шествовала длинная колонна лукошкинцев. Пестрели яркие платки баб, мелькали чёрные рясы монахов, отблёскивали бердыши стрельцов, и пар от могучего хорового пения мужиков висел над их головами, как посеребрённое облако. А впереди всей процессии… Пресвятая Богородица, огради Покровом своим от лицезрения! Впереди, согнутый в три погибели, путаясь ногами в полах длинного одеяния, тяжело дыша, шёл Шмулинсон Абрам Моисеевич и волок на спине… здоровенный деревянный крест! Длинные пейсы покачивались в такт усталому шагу, аккуратно подстриженная бородка скорбно смотрела вниз, а опущенный взгляд поражал кротостью и смирением… Чуть позади, в крайнем смущении, шествовали двое стрельцов лукошкинского отделения. Ни Еремеева, ни Яги, ни Митьки, ни-ко-го! Один я, как всегда…
– Запереть ворота и никого не впускать!
– Как это? – опешили стрельцы. – Дык там же наши, Васильев да Попов.
– Ничего с ними не случится, пусть домой идут.
– Но Шмулинсона ведь вы позвать приказывали?
– Я?! Ничего я не приказывал! Я уже передумал, пусть тоже домой отправляется.
– А народ-то куда? – праведно возмутились мужики. – Сейчас не пустить, дак нам ворота вместе с забором снесут.
– Не надо народ! – окончательно теряя голову, взвыл я. – Мне вот тут сейчас только народу вашего не хватает! Пусть все, все расходятся по домам! Чего они у меня в отделении забыли?
В ворота гулко ударила верхушка Шмулинсонова креста. Тишина повисла, как после грома небесного… Я мысленно попрощался с Олёной, попросил прощения у Яги и пожелал счастья в личной жизни Мите, после чего толкнул калитку и шагнул наружу. Зрелище впечатляло… Не радовало, но торжественность момента соблюли все, уж как могли, кого как угораздило… Абрам Моисеевич, видимо, окончательно выдохся переть эту двухметровую крестовину и теперь попросту сбросил её у ворот, сев сверху и вытирая пот рукавом чёрного балахона. Все прочие, за исключением еремеевских стрельцов, бухнулись на колени, истово крестясь, но, слава богу, молча! Это дало мне буквально пару минут форы на один простенький вопрос по сути дела:
– Гражданин Шмулинсон, вы что это тут за балаган устроили?
– Шо?! И это ви мне? – поражённо вытаращился он, уточняюще тыча себя пальцем в грудь. – А я так понял, шо это ваши храбрые ребята зашли за мной, шоб препроводить на личное собеседование. Таки, значит, это не ви их посылали?
– Посылал. Но, простите, я посылал их за вами, а не за крестным ходом в Курской губернии!
– Где?
Круз Андрей
Флинт Эрик
Жюль Верн
Роллинс Джеймс
Каргалов Вадим
Муркок Майкл