Чтение 10–й страницы книги ~Железные паруса~

- Ваше величество, разрешите представить вам генерала Бужота. Старый служака, что важно сейчас, имеет некоторый опыт в усмирениях городской мастеровщины и бунтующего мужичья... Горячо вас заверяю, что лучшего человека не найти!

- Подойдите, - мрачно сказал Сварог.

Генерал чуть ли не парадным шагом приблизился к столу, вытянулся, сжимая левой рукой эфес меча. У него было неприятное длинное лицо с маленькими глазками мелкого сутяги и бледный жесткий рот. Сварог подумал, что для старого служаки у генерала что-то маловато наград на груди: всего-то один орден, "Алое пламя", и пять медалей - два "Серебряных топора", три "Стрелы". Именно этот орден и именно эти медали чаще всего давались не за успехи в сражениях, а за выслугу лет, в торжественные дни, к праздникам, когда, в точности, как в покинутом Советском Союзе, награждают длиннейшими списками кого попало, всех, кто сумел подсуетиться.

К тому же, судя по золотому шитью, генерал был не гвардейский, а из "безымянных полков". Насквозь неприятный тип, классическая тыловая крыса - но именно этот, по роже видно, будет выслуживаться, из кожи вон выпрыгивая...

Он же там все кровью зальет, как-то отстраненно подумал Сварог, полыхать все будет от горизонта до горизонта, и поля покроются неубранными трупами, а палачи заморятся от ударной работы. Вот именно. Этот растопчет мятеж, не ведая ни колебаний, ни жалости. Этот самый...

Сварог задумчиво спросил, глядя куда-то в пространство:

- Интересно, а можно им что-то объяснить? Хотя бы попытаться? Что нет никакого указа...

Герцог Брейсингем твердо сказал:

- Ваше величество, весь прошлый опыт убеждает: если даже вы самолично перед ними появитесь и попытаетесь что-то втолковать, они и вас объявят фальшивым королем, подосланным дворянами и "дурными советчиками". И, пожалуй, растерзают в клочки еще до того, как вы дойдете в ваших убеждениях до середины...

Интагар добавил:

- Большинству из них уже неинтересно, как там обстояло с тем пресловутым указом, и был ли он вообще. Мятеж - явление столь же бессмысленное, как лесной пожар...

Сварог подпер ладонями лоб, уставясь в стол. Об этом никто не мог знать, но в его душе наличествовало мучительное раздвоение. Как человек, воспитанный советской школой, пионерией, комсомолом, замполитами и лекторами, он с детства привык относиться к крестьянским восстаниям как к чему-то святому, достойному исключительно трепетного уважения. Восставшие крестьяне, где бы ни происходило дело, всегда были прогрессивными героями, борцами с отжившими и реакционными. Соответственно, те, кто их восстания подавлял, даже полководец Суворов, считались обреченными историей тиранами.

Он уже принял решения, но невероятно трудно было переломить что-то в себе, вырвать безвозвратно кусок собственной жизни, школьного детства, прошлые жизненные ценности, преподанные временем, страной, учителями и пионервожатыми...

Ему было больно, но он не колебался. Потому что на другой чаше весов был Ильвир с его верфями, и Шалх с его ярмаркой, и десятки маленьких городков, пока что не захлестнутых утративших все человеческое ордой. И девочки-подростки, замученные толпой. И дети, утопленные, убитые дубинами, брошенные в огонь только за то, что они были дворянскими детьми. И мирные обыватели выгоревших дотла городков, так и не понявшие, за что их растерзали...

Он поднял голову и сказал твердо:

- Примите байзу, генерал. Обойдемся без бумагомарания - есть благородные свидетели... Я вам передаю все полномочия на тех землях и повелеваю покончить с мятежом так быстро, насколько это возможно. Отныне вы ничем не стеснены, такова моя воля. Брейсингем! Направьте туда речную флотилию и три эскадрильи самолетов, я сейчас напишу приказ. Мятежников прижать к Ителу и уничтожить.

Интагар, главарей по возможности взять живыми -

пригодятся...

Когда все вышли и он остался один, Сварог непроизвольным, яростным жестом смел со стола столько бумаг, сколько захватила рука. И долго сидел сгорбившись, совершенно неподвижно. Перед глазами у него вставали то странички из учебников, то голова Бартама, насаженная на изгородь... Бедняга, он откровенно радовался, что едет именно в те места - у жены было что-то с легкими, а воздух в провинции Партук всегда считался лекарями полезным для астматиков.

Вот смеху будет, если здесь через сколько-то сотен лет будут строить социализм, подумал Сварог, криво улыбаясь. Хорошенькие вещи понапишут обо мне в учебниках. Реакционный тиран Сварог Первый в тщетных попытках остановить неизбежный крах феодальной системы велел своим опричникам... - Ну, это мы еще посмотрим, - произнес он тихо в пустоте кабинета, выдержанного в синих тонах. - И насчет краха, и насчет неизбежности... Я вам покажу неизбежность...

Он еще долго сидел, не зажигая лампу, пока в кабинете не стало почти темно. Значит, на той стороне - все еще белый день. Время там идет по-своему, когда здесь ночь, там день, и наоборот. Пойти бы на балкон, полюбоваться издали чужой беззаботной жизнью, но времени снова нет...

Когда пробили в углу высокие часы, он вздохнул и поднялся из-за стола. Прихватил Доран-ан-Тег, пошел к выходу, бесшумно ступая в мягких сапогах из тисненой ратагайской кожи.

Главный коридор - слева почти сплошь окна во всю высоту стен - был залит бледно-золотистым лунным светом, его широкие полосы перемежались редкими полосками чернильной темноты. Слева, под высоким апельсиновым деревом в массивной кадке, что-то ворохнулось, оттуда в полосу света вышел здоровенный черный баран с рогами в три витка, остановился, глядя куда-то в сторону, с таким видом, словно согласно неизвестной здесь пословице высматривал, нет ли поблизости новешеньких ворот.

Сварог, не сбиваясь с шага, громко стукнул древком топора в мраморную плиту пола, и баран мгновенно исчез, словно повернули некий выключатель, а Сварог преспокойно пошел дальше, не отвлекаясь на привычные детали интерьера. Наступало примечательное времечко - последняя неделя месяца Фиона, полнолуние, то бишь полносемелие и все дворцовые призраки, как обычно в это время года, являлись наперебой. Все они были давно известны, иные не одну сотню лет, все наперечет, и, допускайся во дворец туристы, давным-давно эти наваждения были бы занесены в путеводители.

В этом здании, кроме безобидного барана, обитали еще под главной лестницей, в каморке - два мерзавца былых времен, барон Витер и капитан Гадарат, лет сто пятьдесят назад за приличную сумму в золоте предавшие своего полководца неприятелю. Полководец погиб, попав в засаду, обоих предателей очень быстро вычислили и отрубили им головы - и они до сих пор считали-пересчитывали грязные денежки в той каморке, где провели последний час перед казнью: рожи синие, глаза горят, как уголья, из-под лестницы доносится неумолчный звяк золота. За полторы сотни лет против них эмпирическим методом подобрали надежное средство: достаточно было взять лучину из железной корзинки на стене, поджечь от висевшего тут же факела и бросить в каморку. Свистнет порыв ледяного ветра - вмиг исчезнут и призрачные подонки, и призрачное золото...

Они были совершенно неопасны, но Сварог, как любой, обошел то место десятой дорогой, чтобы не встречаться лишний раз с парочкой негодяев. А потом сделал крюк, чтобы не проходить по Ажурной лестнице. Там обитало нечто гораздо более злокозненное. Если встать на определенном лестничном марше, то на площадке очень скоро появится женщина в пышном алом платье - молодая, красивая, черноволосая, совершенно не обращая на тебя внимания, примется танцевать под слышную только ей музыку, весьма грациозно, завораживающе, так что хочется смотреть и смотреть - но нужно уходить побыстрее. Как только и ты начнешь слышать музыку, тут тебе и конец. В деталях существовали значительные расхождения, но все старинные предания сходились на одном: как начнешь слышать музыку, считай, что пропал. Тем более, что порой происходили в здании загадочные исчезновения самого разного народа, от лакеев до титулованных, пусть и редко. Никто не знал, что это за плясунья такая, когда объявилась впервые и кем, собственно, является, но она существовала точно, Сварог ее однажды сам видел мельком и побыстрее ушел, не склонный проверять на правдивость старые легенды.

Во дворце хватало и других призраков, но уже не в "царской" его части, так что Сварог о них мало что знал.

Он вышел на широкое крыльцо, где торчала старуха Грельфи и стояли полдюжины ратагайцев, моментально сомкнувшихся вокруг него с нагайками наготове.

- Пойдемте? - предложил Сварог старой колдунье. - Или передумали все же?

- Да ладно, назвался кошкой - изволь мяукать... - старуха проворно засеменила рядом. - Порой я и сама диву даюсь, светлый король, какого рожна встреваю в ваши рискованные предприятия, словно юная дуреха с вертлявой попой и ветром в голове...

- У меня есть одно несомненное достоинство, - сказал Сварог. - Все, кто идет за мной, очень быстро забывают о житейской скуке, бытие у них начинается насыщенное и интересное.

- Дождусь я когда-нибудь интересных сюрпризов на свою костлявую жопу... С вами того и жди...

- Вот за что я вас люблю и уважаю, госпожа Грельфи, так это за ваш неиссякаемый оптимизм, - сказал Сварог искренне. - Не переживайте, душевно вас прошу, взъерошенного ежика голой задницей не возьмешь. Вас, в конце концов, на аркане никто не тянет...

Старуха не отставала, шла с ним в ногу, ворча:

- Тянет, не тянет, да как же вас одного отпустишь с этими степенными дуроломами, что только и умеют жеребят от поноса заговаривать да сусликов от шатров отгонять "магическим цоканьем"...

Шагавший по пятам Варута, старший среди табунщиков, сдержанно прокомментировал:

- Язык у тебя, старая ты старуха, как помело, чтоб тебе Барлая во сне увидеть...

- Милый, - задушевно сказала Грельфи. - Знал бы ты, какую нечисть я, убогая, видывала въявь, а не во сне, когда ты еще сопливым отроком без порток бегал и на старой кобыле учился, как с бабами обращаться... Обосрался б, душевный.

- Будь тебе годков на полсотни поменьше, дал бы я тебе щелбана в лоб, чтоб звон пошел.

- Дубье степное. Когда мне было на полсотни лет поменьше, такие, как ты, не щелбаны мне в лоб давали, а мошной трясли и на коленях ползали, домогаясь позволения в сено завалить и подол задрать...

- И как, неплохо зарабатывала? - спросил Барута с интересом.

- Дождешься, урод кривоногий, такое нашлю...

- Разговорчики в строю, - недовольно сказал Сварог. - Как дети малые.

- Да это мы, светлый король, от волнения, неужто не понимаешь? - фыркнула старуха, но приумолкла.

В совершеннейшем молчании они шагали по мощеным дорожкам меж домов для дворцовой прислуги, парковых аллей и казарм. Очень часто навстречу им из самых неожиданных мест бдительно выдвигались то гвардейцы с обнаженными мечами, то широкоплечие личности в цивильном, державшие руки за отворотами камзолов. И всякий раз молча отступали в тень, узнавши короля.

Несмотря на ночную пору, дымили все три трубы дворцовой поварни. В небе исполинским желтым диском светил Семел, куда ни глянь, нереально четкие черные тени перемежались с золотистым сиянием. Через четверть часа они вышли к горбатому мостику, за которым и начиналась запретная территория, где никто не бывал вот уже сто двадцать пять лет. Мостик, добротно построенный на века, казался новехоньким.

Грельфи молчала, и Сварог первым шагнул на продолговатые каменные плиты, держа топор наготове, прекрасно помня, в каком кармане лежит шнур, не расслабляясь и пустив в ход все свои способности. Чего он никогда не забывал, так это слов Лесной Девы о том, что ему следует беречься мостов. Учитывая, что иные ее предсказания уже сбылись как-то незаметно для заинтересованных лиц, шарлатанством тут и не пахло...

Ратагайцы придвинулись к нему, обступили теснее, Барута безостановочно шевелил губами, определенно повторяя какие-то степные заклинания от нечистой силы. Табунщики никак не могли считаться опытными волшебниками, но, как это частенько случается с людьми, ведущими вдали от цивилизации самый патриархальный образ жизни, много чего ведали по мелочам...

Однако Сварог пока что ничего такого не ощущал, да и посерьезневшая Грельфи молчала, только извлекла из кармана юбки какую-то сухую ветку и поводила ею перед собой, словно освещала дорогу фонариком.

Они уверенно шагали вперед - по мостикам, то горбатым, крутым, то прямым, узеньким, мимо заросших ряской неухоженных прудов, мимо беломраморных статуй на круглых постаментах, мимо беседок, где когда-то любили, ревновали и страдали - каменные сохранились, а вот иные деревянные пришли в запустение, развалились.

Вот он, наконец - мост с каменными кречетами на перилах. Длиной в каких-нибудь десять уардов. Он вел на островок, а на островке нетронутым возвышался павильон из розового камня, фантазийное сооружение со стрельчатыми оконными проемами, высокими крышами и замысловатыми флюгерами.

Над входом красуются каменные лилии, от которых Академия и получила свое название. Двустворчатая дверь приоткрыта - еще с тех времен...

Перейдя мост, Сварог остановился. Сквозь приоткрытую дверь он видел внутри павильона, пронизанного насквозь лунным сиянием, очертания старинной мебели и нечто вроде огромной чаши посередине. Стояла совершеннейшая тишина, ни малейшего шевеления вокруг.

- Ну как? - спросил он напряженно. - Чуете что-нибудь этакое?

- По совести, ничего я не чую, мой король, - сказала Грельфи так же серьезно. - Ни дурного, ни чего хорошего. Фигурально выражаясь, полнейшее безветрие, тишина и покой...

- Вот и прекрасно, - сказал Сварог. - Все остаются здесь. Если там нет ничего скверного, все и так обойдется, а если что-то плохое и случится, вряд ли вы меня от него спасете - если накроет, так всех одинаково...

И он медленно пошел к распахнутым створкам, напрягшийся, как сжатая пружина, готовый ко всему, держа топор на отлете так, чтоб вмиг нанести страшный удар.

Двери были распахнуты так широко, что он вошел, не поворачиваясь боком, не сгибая руку с топором. Все внутри было залито бледно-золотистым сиянием, так что глазам не пришлось привыкать к темноте, не потребовалось "кошачье зрение".

Он присматривался, стоя в паре шагов от порога. Та огромная чаша высотой по пояс человеку, судя по вычурным, позеленевшим трубам в центре, была когда-то фонтаном. Внутри павильона не оказалось ни перегородок, ни альковов, одна огромная комната - в былые времена никто тут друг друга не стеснялся. Низкие широкие ложа, изящные столики, до сих пор уставленные посудой и графинами, ковры на полу, вдоль стен мраморные статуи, изображавшие влюбленные пары в самых разных житейских ситуациях: от робкого ухаживания до яростного наслаждения друг другом. На всем лежит толстенный слой невесомой, лохматой пыли. Ни следа переполоха, панического бегства, смятения - ни один стул не перевернут, ни один бокал не упал...

Сварог попытался представить здешние раскованные ночи, о которых немало писали историки, кто с чопорным осуждением, кто с эпикурейской завистью и безусловным одобрением. Затейливые струи фонтана, беззаботный звон воды, звуки виолона, разноцветные огни, яркие краски, таинственные колышущиеся тени, смех и песни, молодые обнаженные тела в причудливых слияниях, медленные ласки, торжество беззастенчивой юности, и нет никаких запретов... Вот это ложе, несомненно, отводилось когда-то для Дайни, оно выше и роскошнее остальных отделано.

Движение слева он заметил краем глаза. Развернулся в ту сторон, чуть приседая на расставленных ногах, отведя топор. А она уже стояла перед ним в каких-то трех уардах, не дальше - светловолосая красавица с бездонными синими глазами, в незнакомом ему платье, палевом, оставлявшем точеные плечи обнаженными, с приколотым на груди букетиком фиолетовых "не-тронь-меня". Сварог ее моментально узнал: Дайни Барг собственной персоной, молодая королева, мертвая вот уже сто двадцать пять лет, любившая жизнь во всех ее проявлениях, былая хозяйка Латераны... В ней не было сейчас ничего демонического, она вовсе не походила на призрак, была как живая.

Не было ни страха, ни отвращения. Губы Сварога тронула легкая улыбка. Он подумал, что они с этой призрачной красавицей, с какой стороны ни подойди, родственники - оба Барги, пусть и не урожденные, нареченные, оба происходили из гланского дворянства. Все гланские фамилии, роды и кланы связаны сложнейшим переплетением браков, кумовства, названного братства и далекого родства... Правда, уповать на это не стоило. Нисколечко. Призраки - создания своеобразные и частенько прежние человеческие чувства над ними не властны, вовсе даже наоборот... Так что он не расслабился и не отогнал прежнюю подозрительность. Он прекрасно знал, как вести себя в таких случаях, его давным-давно обучили этому монахи в Шагане, и Сварог отлично все помнил.

Четко и выразительно, ни разу не сбившись, он произнес старинную формулу:

- Именем Единого Творца, неприкаянная душа! Если ты от Господа - говори, если от другого - удались!

Не случилось ни того, ни другого - ну, так тоже бывает иногда. Призрачная королева, неотрывно глядя ему в глаза, вдруг двинулась в сторону, к стене меж высокими стрельчатыми конами, из-под пышного подола платья не видно было туфелек, она не шла - медленно отплывала, будто лист, подхваченный неспешным порывом ветра. Оказавшись у стены, коснулась ее рукой, задержала на том месте узкую белую ладонь со сверкавшими на пальцах огромными самоцветами, не сводя глаз со Сварога. Ее лицо исказилось мучительной гримасой, словно она отчаянно силилась произнести хоть слово, но не могла. Сварог внимательно смотрел на нее, опустив топор.

И все равно не заметил, когда она исчезла - на миг отвел взгляд, показалось, будто что-то шелохнулось в углу у самого пола - обычная крыса, быть может - а когда вновь посмотрел на то место, королевы уже не было. Он остался один в павильоне.

Раздумывал недолго - такое случается неспроста... Подошел к стене, положил ладонь на то место, где только что белели тонкие пальцы королевы, принялся старательно ощупывать прохладную пыльную стену. Гладкий тесаный камень, твердые завитушки золотых украшений, окаймлявших держатели для светильников...

Он возился довольно долго, пытаясь нажимать все, что для этого подходило, пробовал пальцами каждое углубление.

Так и не понял, что именно сейчас сделал, но перед его лицом в толще стены что-то тягуче скрипнуло. Сварог на всякий случай отодвинулся. Скрип не утих, длинный, механический, какой-то удручающий...

Кусок стены, квадрат не толще двух пальцев, откинулся, как дверца, открывая небольшой тайник, в котором лежал плоский сверток. Не колеблясь, Сварог вытащил его побыстрее, пошарил рукой - ничего больше, только прохлада полированного камня.

Захлопнул "дверцу" - и она, мягко цокнув, встала на место, стена вновь казалась сплошной, нигде нельзя было нащупать соединения шва, бороздки. Идеально подогнано, мастера в старину были хорошие, не чета нынешним...

Держа в левой руке свою добычу - что-то легкое, завернутое в плотную бумагу, - Сварог вышел на крыльцо, остановился. Пакет был реальным на ощупь, он и не думал исчезать, оказавшись за пределами павильона, как это порой случается с подарками призраков и прочей нежити.

Оглядевшись и присев на каменную балюстраду, рядом с набитой высохшей землей вазой для цветов в половину человеческого роста, он поставил топор и негромко распорядился:

- Огня!

Барута запустил руку в кошель на поясе, заскрежетало огниво, разгорелось пламя. Табунщик, встав рядом, держал факел так, чтобы шипящие капли расплавленной смолы не капали на короля. Сварог осторожно развернул сверток, достал пару листов бумаги, сложенных пополам. На одном был какой-то план, выполненный стойкой черной краской, заставлявшей сразу вспомнить о военных инженерах - довольно искусный чертеж, по всем правилам топографии: река, горы, лес, какие-то непонятные пометы, масштаб... Судя по ним, река не особенно широка, уардов пятнадцать, скорее мелкая речушка, чересчур извилистая для рукотворного канала... Таким значком сейчас обозначается отдельно стоящее здание, наверняка, и в прошлом он имел то же значение. А это... Это, никаких сомнений, изображение классической "пороховой сапы" - вырытого саперами шурфа с заложенной в него взрывчаткой. Сварог видел подобные значки на картах, когда дело касалось штурма крепостей - только здесь сапы были вырыты вплотную к берегам реки, числом четыре, по две с каждой стороны. И название речушки проставлено: Гиуне. В жизни не слышал - точно, какая-то мелкая, где-то в захолустье, судя по диким горам и лесным дубравам...

Он аккуратно сложил бумагу пополам, развернул вторую. Моментально узнал почерк - с характерным наклоном и знакомыми петлями у некоторых гласных. Он видел слишком много бумаг, написанных рукой Асверуса, чтобы ошибиться...

"Моя королева! Спешу сообщить, что все в порядке, дела пока что идут так хорошо, что боишься сглазить. Мины заложены, в замке устроили засаду мои люди, хозяин под давлением всех возможных в данной ситуации аргументов готов к сотрудничеству. Я видел это своими глазами - пустое гнездо, но отнюдь не брошенное. Зрелище, как и ожидалось, поразительное. Надеюсь, когда в наших руках окажется рыбка , мы узрим еще более интересные вещи. Подожду хвалиться, едучи на рать, но то, что уже сделано и прошло успешно, наполняет дерзкой надеждой на полную и окончательную победу".

Гораздо ниже еще одна строчка, написанная в гораздо большей спешке, неразборчивее, размашистее:

"Фонари наставлены, ответный сигнал последовал. Верю в удачу!"

Подписи не было. Сварог аккуратно сложил этот лист по старым сгибам, спрятал добычу в накладной карман камзола. Теперь, когда все было позади, он ощущал невероятную слабость во всем теле - естественная реакция на все перипетии этого дня и этой ночи, на напряженное ожидание, на оправдавшиеся надежды. Ну что же, это, несмотря на недомолвки, довольно точное указание. Речка Гиуне. Наверняка сыщется на подробных картах, благо есть сильное подозрение, что протекает она именно в провинции Накеплон... Нет нужды гадать, что это была за рыбка, на которую с помощью заложенных по берегам мин охотился Асверус сто двадцать пять лет назад - есть одно-единственное объяснение, наверняка...

- Пойдемте, господа мои, - сказал он, тяжело поднимаясь.

И, ни на кого не глядя, первым пустился в обратный путь - гораздо медленнее, чем шел сюда, тяжело ступая, едва ли не волоча ноги. Усталость давила на плечи, словно полновесный мешок с мукой.

- Эге, светлый король, - протянула Грельфи. - Совсем заработался, сокол наш ясный, нельзя ж так себя не жалеть, ты у нас один, и ты у нас не железный. Один вот так пахал, как проклятый, - и зачахнул истаявши. Нужно тебя приводить в божеский вид простыми народными средствами...

И она, не удосужившись попрощаться, резво юркнула в боковую аллею, засеменила куда-то со своим обычным проворством - ехидная старушонка была вовсе не такой дряхлой, как порой прикидывалась. Пожав плечами, Сварог поплелся дальше, к своему дворцу, совершенно не торопясь. Когда-то еще выдастся случай прогуляться не спеша, полной грудью подышать прохладным И чистым ночным воздухом, пронизанным лунным сиянием...

Ратагайцы оставили его, только доведя до дверей королевской опочивальни - но все равно, предварительно Барута в сопровождении двух подчиненных зашел туда и несколько минут не появлялся, прилежно обследуя все, что можно. Сварог терпеливо ждал у дверей - он, как уже говорилось, с некоторых пор не видел ничего смешного или навязчивого в повышенной безопасности.

Наконец Барута вышел, блеснув зубами в непонятной ухмылке, сказал:

- Почивайте, г'дарь, и чтоб вам никогда во сне волка не увидеть.

- И тебе того же, - ответил Сварог, как полагалось по степному этикету.

Вошел, устало захлопнул за собой дверь, сбросил камзол прямо на пол - король сам себе образец этикета, утром лакеи все равно озаботятся. Это была малая опочивальня, небольшая и уютная. Как ни делал над собой усилие Сварог, так и не смог привыкнуть к опочивальне главной - размером с актовый зал родного военного училища, где кровать, под устрашающих размеров и веса балдахином, напоминала скорее сама по себе дворцовый павильон, и шагать к ней от дверей приходилось чуть ли не пять минут, где, та люстра, на которую пошло не меньше полутонны хрусталя, подавляла не только вычурным великолепием, но и всерьез пугала тем, что однажды может свалиться на голову...

Он встрепенулся - опять ? У постели белела призрачная фигура, судя по очертаниям, женская. Что-то не помню я, чтобы к этой самой спальне прилагался свой призрак, подумал Сварог вяло, подходя вплотную, не было такого в инвентарной описи, лейб-кастелян ручался...

Он вдохнул тонкий аромат духов, свежей кожи и сообразил, что на сей раз перед ним не призрак, а взаправдашняя красавица. Полупрозрачная хламида в золотых блестках, точеная фигурка, невинное личико с глупыми очаровательными глазищами, темные волосы по плечам, венок из голубых цветочков...

- Чем обязан? - спросил он устало, уже догадываясь, что это постаралась Грельфи с ее простым и незатейливым цинизмом, который старуха полагала делом житейским.

Девушка присела в поклоне, подняла голову, спокойно глядя ему в глаза и загадочно улыбаясь в полумраке:

- Я из Королевского Балета, государь, меня зовут Дания. Всецело к услугам вашего величества...

Ах да, конечно, подумал Сварог. Я же мимолетным указом перевел сюда из Сноля Королевский Балет - в рамках заботы о культуре. Всякий приличный король содержит подобное высокопрофессиональное заведение - и согласно вековым традициям, юные плясуньи усердно служат монархам своим искусством не только на сцене. Вековые традиции, пожалуй, следует уважать... надо же как-то снимать напряжение, а то еще дурацкие слухи по дворцу поползут...

- Очень приятно, король, - сказал он, стягивая сапоги. - Располагайся, звезда моя, будь как дома, я не кусаюсь...

- Вы так остроумны, ваше величество... - прощебетала служительница... (черт, как же зовут-то эту музу, что за них отвечает?) без всякого стеснения грациозно присаживаясь рядом с ним на постель. - Мы все так рады, что вы соизволили о нас вспомнить, терялись в догадках о причинах столь странного забвения...

- Король в трудах, аки пчелка, - проинформировал Сварог, лег на спину, заложил руки под голову и с удовольствием отрешился от государственных забот.

Ага, отрешился, как же, вот вам фиг... В голове назойливо крутились неизбежные завтрашние хлопоты: кого следует в первую очередь вызвать, чтобы раздобыть карты Накеплона, кого взять с собой в поездку, как все организовать...

- Вы великий человек, ваше величество, - с почтительным придыханием поведало очаровательное создание, склоняясь над ним и касаясь лба теплыми пальчиками. - Я вся цепенею при мысли, что именно мне выпала столь высокая честь...

- Молчи, заинька, ладно? - сказал Сварог, устало прикрыв глаза. - Ты такая очаровательная, когда молчишь...

Взял за плечо и бесцеремонно потянул ее к себе, и она подчинилась с озорным смешком. Запустив пальцы ей в волосы, Сварог успел додумать последнюю на сегодня деловую мысль: почему Асверус тогда устанавливал мины только с одного конца реки?

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ

Сварог, величественно восседая в высоком дубовом кресле, которое специально привезли сюда следом за ним из главного города провинции, где оно, как и в других провинциях, даже тех, где монарх в жизни не бывал, хранилось за семью печатями в расчете на возможный королевский визит, пребывал в дурном расположении духа.

Хотя он, собственно говоря, путешествовал инкогнито со свитой в три десятка человек, главным образом из ратагайских табунщиков, гланских дворян и чинов тайной полиции, все равно пришлось почтить своим присутствием полдюжины официальных церемоний - опять-таки следуя старинным традициям. В Накеплоне венценосные особы в последний раз бывали лет сорок назад, а в этот городишко не заглядывал за всю его длинную историю, насчитывавшую без малого два тысячелетия. А потому и губернатор, и здешнее начальство, в основном проштрафившееся, загнанное сюда в наказание из более оживленных и престижных мест, из кожи вон выпрыгивали, лестью и почтением исходили, стремясь умолить его величество не проезжать эти места на полном галопе, а задержаться хотя бы на денек. Обуревавшие их расчеты лежали на поверхности - из случайного визита короля следовало выжать максимум житейских выгод: отираться на глазах, представлять чад и домочадцев, готовить пиры, маскарады с фейерверком, предъявлять отчетность, напирая на свои успехи и достижения, откровенно навязывать в любовницы дочек, а то и супруг помоложе, прельщать выдержанными винами и роскошными охотами, авось выйдут перемены в судьбе, повышения и регалии, или по крайней мере увеличение ежегодного бюджета...

Нельзя было вовсе проигнорировать веками складывавшийся церемониал, и Сварог, скрепя сердце высидел пару часов на пиру, полюбовался фейерверком, поулыбался милостиво девицам посмазливее, роздал из предусмотрительно прихваченного мешка дюжину орденов и втрое больше медалей, пожаловал парочку особенно настырных (и, по отчетам шпиков, наиболее дельных, хотя и казнокрадов, как это в захолустье непременно бывает) следующими чинами, гражданскими и военными, посетил местный серебряный рудник - и даже согласился в городишке переночевать. Кто же знал, что в программу увеселений входит еще и публичная казнь нескольких разбойников, совпавшая с королевским визитом? Поскольку всех без исключения приговоренных к высшей мере казнили именем короля, то это печальное мероприятие издавна почиталось "коронным" - и Сварог поневоле занял почетное место в первом ряду, всего-то уардах в двадцати от сработанной на века древней виселицы. Добротное и сложное сооружение, перекладины и горизонтальная балка толщиной с мачту фрегата, возведены на добротном каменном фундаменте, по случаю визита его величества все за пару часов подкрашено, побелено, подновлено в лихорадочном темпе, мастер печальных церемоний и два его помощника наряжены в новехонькие алые балахоны с белыми колпаками и даже, кажется, трезвехоньки с утра... На коленях у него лежали, согласно той же традиции, два больших платка - белый и красный. Как полагалось. Взмахнув платком цвета смерти, король Давал сигнал, что церемония может идти своим известным ходом, а если его величеству вздумается (мало ли что в коронованную голову взбредет?) махать алым, цвета жизни, платком, все, соответственно, переменится самым решительным образом. От больших платков явственно несло нафталином, как их ни утюжили в спешке, сохранились рубцы так и не поддавшихся складок - за сорок лет впервые извлекли из тайников присутственного места эти церемониальные причиндалы...

Сварог восседал, окруженный бдительной стражей. Слева чиннехонько стояли губернатор провинции, бургомистр городка и прочие захолустные сановнички, числом до трех десятков. Справа, отделенное от виселицы - и от короля, естественно - цепочкой принаряженных городских стражников и солдат местного гарнизона (бедолаги из какого-то там легиона), разместилось народонаселение, с немногочисленными дворянами и членами сословий в первых рядах. Судя по доносившимся оттуда выкрикам и выражению физиономий, народные массы от души радовались развлечению.

Сварог мрачно смотрел себе под ноги, слушая, как герольд в красочной, но какой-то потертой мантии ослиным голосом орет заковыристые юридические формулы, пространные, скучнейшие, никому совершенно не интересные - но так уж полагалось. Толпа слушала рассеянно, в полуха, ожидая главного зрелища - а вот бургомистр, Сварог подметил, наоборот, прямо-таки наслаждался каждым словечком. Голову можно прозакладывать, имелись тут какие-то личные причины или особые интересы...

На душе у Сварога было маятно . Так и подмывало, не разобравшись толком в сути дела, помиловать оптом всех троих, за неведомые прегрешения вот-вот обязанных сплясать с Конопляной Тетушкой.

У таких размышлений были свои причины, ведомые только ему самому. Когда вплотную придвинулся неотложный вопрос - что делать с теми, кто имел отношение к вскрытию загадочной комнаты во дворце? - Интагар, как легко было догадаться с самого начала, горячо настаивал на высшей мере. Не на публичной казни, разумеется. Все причастные к тайне (а хорошо бы еще и ратагайцы) должны были, по его разумению, исчезнуть тихонечко и незаметно, так, чтобы никто не задал ни единого вопроса и не нашел концов.

Сварог был против. После долгого спора сошлись на том, что все двадцать четыре человека, от лейб-кастеляна до последнего подмастерья, будут отправлены в Три Королевства, в самые глухие его уголки, под особый надзор впредь до особого распоряжения. В качестве не заключенных, а занимавшихся бы прежним делом, в прежнем социальном статусе - вот только лишенных права покидать нынешнее место жительства и обязанных подписками о неразглашении.

И случилось так, что везший их всех речной корабль затонул в глубоком месте, да так удачно, что спастись не сумел никто, в том числе и экипаж. Предпринятое Сварогом самостоятельное расследование (конкурирующие спецслужбы, а как же) очень быстро выявило, что корабль попросту взлетел на воздух, и затонули лишь его пылающие обломки - и один человек, выходило, все же спасся, тот, что поджег фитиль и сиганул за борт в последний момент...

На душе у Сварога было паскудно. Потому что он заранее понимал, знал в глубине души, что все кончится именно так. Очень уж многозначительными были глаза Интагара, холодные, дерзкие . Догадывался - но предпочел внушить себе, что ни о чем таком не подозревает, убаюкивал себя: мол, обойдется... Такие дела. Он ненавидел себя за тогдашнее молчаливое понимание - и, с другой стороны, испытывал еще нешуточное облегчение. Такая вот раздвоенность. Как ни крути, а секрет был крупнейшим . Серьезнейшим. Опаснейшим. До сих пор остававшимся одной огромной, мрачной, важнейшей государственной тайной, причем ни государство, ни сам король еще не понимали, чем они, собственно, владеют. Никак нельзя в таких условиях оставлять на свободе свидетелей, склонных сболтнуть что-то на стороне по глупости, спьяну, из простоты душевной. Милые, ни в чем неповинные люди на одной чаше весов - и государственные интересы на другой....

Одним словом, неприятный осадок на душе пока что сохранялся. И Сварог старательно заставлял себя думать о других вещах - о том, ради чего сюда прилетел. Пока что все складывалось гладко. Речушки Гиуне на карте не существовало вот уже сто двадцать пять лет. Нет, она не пересохла - просто на ее месте образовалось в те времена большое озеро, которому постепенно перешло прежнее название. Никто так и не смог ответить Сварогу, как получилось, что вместо бравшей начало в горах речки появилось озеро - пожалуй что, и сами толком не знали, выражаясь каламбурно, много воды тут утекло. Губернатор в конце концов выяснил, что тогда вроде бы произошел обвал в горах, завалил узкую теснину в скалах, и не нашедшая выхода вода образовала озеро... Это означало, что об Асверусе и его отряде забыли накрепко - хотя парочка спутников Сварога усердно копалась в архивах...

Одно он понимал уже теперь - почему Асверус заложил мины с одной стороны реки. Речушка некогда впадала в могучий Рон, по которому и приходили, надо полагать, подлодки. С другого направления они попросту не могли бы появиться - там текли жалкие ручейки, образовывавшие некогда Гиуне...

Герольд орал что-то про "закоренелого в прегрешениях и предерзостном разбое брате, опозорившем деяние". Барабаны затрещали мелкой дробью, взвыли дудки - это четверо стражников наконец-то повели к ступенькам фундамента первого приговоренного, и толпа радостно загомонила.

Сварог мрачно смотрел перед собой.

И вдруг встрепенулся, совсем не по-королевски вытянув шею. Никакой ошибки - меж четырьмя неуклюжими стражниками шагал со связанными за спиной руками не кто иной, как старый знакомый, отец Грук, лесной пастырь. Совсем не изменившийся за эти годы, высоченный, огромный, со шрамом на щеке, в рваной коричневой рясе, быть может, в той же самой. Вот только сейчас он не выглядел жизнерадостным и беззаботным - по вполне понятным причинам - и румянец исчез с лица...

Сварог вдруг осознал, что он уже стоит на ногах - и машет алым платком так, словно сидит на необитаемом острове который год и пытается теперь привлечь внимание корабля, который преспокойно проходит мимо, не замечая, не обращая внимания...

Кто-то уже вопил справа от него, надсаживаясь от служебного рвения:

- Остановить казнь! Остановить казнь! Король милует!

И кто-то опрометью бежал к стражникам, боясь не успеть, не угодить... Толпа моментально замолчала. В отлаженном механизме определенно случился сбой.

Перед Сварогом неведомо откуда возник бургомистр - с искаженным злым лицом, закричал с причудливой смесью почтения и упрямства:

- Ваше величество, умоляю вас, одумайтесь! Этому головорезу там самое место!

И вставший рядом с ним местный королевский прокурор подхватил:

- Ваше величество, прошу вас, перестаньте! Сварог посмотрел на них с неподдельным удивлением:

- Я, кажется, недвусмысленно выразил свою волю?

Бургомистр и прокурор на два голоса заорали:

- Государь, пожалуйста, не вмешивайтесь! Вольный воздух захолустья сделал свое дело - оба никогда в жизни не общались с венценосцами, у них попросту не выработалось нужных рефлексов... Вот и упорствовали, погрязнув в провинциализме своем - благо губернатор, видя столь вопиющее нарушение этикета, оцепенел от растерянности и в события не вмешивался.

Вот только Сварог давным-давно выработал необходимые для него рефлексы. Не вступая в пошлую перебранку, он выпрямился, набрал в грудь побольше воздуха и рявкнул:

- Я что, уже не король?! Молчать!!!

Всё вокруг него моментально пришло в движение. Свистнул выхваченный из ножен меч - это Барута с перекошенным от ярости лицом заслонил Сварога, надвигаясь грудью на осмелившихся противоречить. С обеих сторон подскочили гланские дворяне, тоже с мечами наголо, и остальные телохранители ринулись к дубовому креслу. Вокруг моментально засверкали клинки, и часть их касалась ослушников, вмиг потерявших дар речи.

Не оборачиваясь, Барута громко спросил:

- Г'дарь, прикажете пластануть эту сволочь от плеча до жопы?

Гланфорт, стоявший слева, громко взвел курок пистолета, направленного в живот бургомистру.

- Всем молчать! - рявкнул Сварог на всю прилегающую равнину. - Всем по местам! Король распоряжается!

Не сразу, но понемногу восстановилась прежняя диспозиция - телохранители встали на свое место, губернатор, так и не обретя дар речи, грозил кулаком обоим нарушителям этикета, а они стояли ни живы ни мертвы. Народ безмолвствовал. Всем ясно было, что происходит нечто необычное.

- Бумаги сюда, - распорядился Сварог металлическим голосом, уже на полтона ниже. - Живо!

К нему моментально протолкался мозгляк в мундире юстициарного ведомства, пылая энтузиазмом, на вытянутых руках протянул лист и, очевидно, усмотрев в происходящем свой звездный час, зачастил:

- Извольте взглянуть на экстракт, государь, составлен мною по всем правилам делопроизводства... Лично мне сразу показалось, что дело тут нечисто, да отдельные своевольники...

- Молчать, - сказал Сварог.

Пробежал взглядом лист, покрытый убористыми строчками, выведенными аккуратнейшим канцелярским почерком. Поднял брови:

- Прокурор... Это что за хрень собачья? Виселица-то почему? Я что-то не усматриваю в этом вот документе ни смертоубийства, ни "особо дерзкого насилия для жизни и здоровья"... Извольте объясниться, пока я не осерчал всерьез ...

На прокурора было жалко смотреть. Он вмиг постарел лет на десять. И жалобно протянул, обливаясь холодным потом:

- Общая злокозненная направленность поступков... Закоренелость в прегрешениях...

- Это еще не основания для...

- Закоренелость... - сказал прокурор.