Чтение 10–й страницы книги ~Среда обитания~

- Я не имел в виду, что контролируются стены, потолок и пол Хранилища или, скажем, транспортные средства, цистерны, платформы и погрузочные механизмы. Мы контролируем сырье, легат! Только сырье! Каждый слиток металла, каждая гранула пластика, каждый контейнер с жидким продуктом маркированы на молекулярном уровне, а как - о том спроси у предков! Но эту маркировку не уничтожить и не заблокировать, она сохраняется в веществе изделия и при вторичной переработке любого лома, будь то металл, пластик или армстекло. Так что пьютеры Мобурга и других куполов прослеживают путь сырья от складов до промзон и начисляют плату. Та же система, что с личными браслетами. - Он постучал по обручу и, вперившись в меня, добавил: - Эти сведения не подлежат огласке. Ясно, легат?

Куда уж ясней! Ясно и то, что обе мои гипотезы рухнули. Хотя поверить, что кто-то выбрался наверх, тоже было трудно.

- Пусть они поднялись на Поверхность, пусть, - пробормотал я, - но там ведь сырье не валяется. Нет ни стекла, ни слитков бронзы, ни фризер-цистерн с замороженным аммиаком и нефтью. И никто на Поверхности не жил и не живет - во всяком случае, в историческую эру.

- Это верно, - сочным баритоном подтвердил Йорк. - Люди там не жили и не живут.

Под ребрами у меня заледенело, словно я попался стае крыс голышом, без брони и огнемета. Кормчий продолжал:

- Приоритеты изменились, легат: несанкционированный ввоз сырья и промышляющие этим люди для нас уже не самый важный из вопросов. Кто поставляет сырье? И почему? На каких условиях? С какой-то дальней целью? Вот в чем проблема! Займитесь ею, легат, найдите ходы на Поверхность и проследите, кто поставщик и что он получает за товар. Если удастся взять образцы...

Вот так новые инструкции и указания! Потрясенный, я перебил кормчего самым непочтительным образом:

- Образцы чего? Сырья?

- Нет, поставщиков. - Он холодно улыбнулся - вернее, растянул губы и слегка отвесил челюсть. - Вы, легат, знакомы с основами устройства мира? Не этого, а того? - Постучав по крышке стола, он показал затем на потолок. - Вы в курсе, что там находится и что творится? Не на Земле, а в более обширных областях?

Такие вещи не изучают в инкубаторах, однако долгое общение с блюбразерами пошло мне на пользу, как истории Дакара, которыми он при мне потчевал Мадейру. Но раскрывать этот источник информации я не собирался.

- Хмм... Ну, кое о чем я слышал... Земля - одна из девяти планет, что обращаются вокруг центрального светила вместе со своими спутниками. На больших дистанциях - таких, что их не воспринять ни разумом, ни чувством - есть другие светила со своими планетами, и число их огромно. Они отделены от нас холодным и пустым пространством, где нет ни воздуха, ни света, ни жизни, ни тепла... Примерно так.

- Да, число небесных тел огромно, просто неизмеримо, - повторил Йорк. - Мы знаем об этом еще с Эпохи Взлета. И знаем, что это пространство, где нет ни жизни, ни тепла, в принципе можно преодолеть. - Его глаза в прорезях маски сверкнули. - Теперь поговорим о фактах, легат! В наш мир идет поток сырья, как мы полагаем, с Поверхности, где нет ни людей, ни производств, ни горных разработок - словом, ничего, ни рук, ни механизмов, пригодных для выплавки меди или стали. Но, может быть, людей там нет, а прочее имеется? Некие чужие существа, преодолевшие расстояние, которое не воспринять ни разумом, ни чувством, как вы справедливо заметили. Пришельцы, вступившие в связь с кем-то из нашего мира и даже наладившие обмен... Узнайте об этом, легат! Узнайте! - Звучный голос Йорка внезапно дрогнул. - Обследуйте Старые Штреки под городом, сходите за Ледяные Ключи, где никто не бывал, и отыщите ход на Поверхность. Нашим людям это не под силу, ни ВТЭК, ни ОБР... мы не имеем опыта за гранью куполов и трейн-тоннелей... ни опыта, ни, скажем прямо, должной смелости...

Он смолк. Я сидел, не шевелясь, размышляя над сказанным, пытаясь переварить и осознать такие новые - невероятные! - идеи. Существа со звезд на Поверхности нашей планеты... Бред, фантастика, нелепость! Даже в большей степени, чем байки Дакара о переселении душ и древних городах... Хотя не буду отрицать: встреча с ним была хорошей подготовкой к тому, что я сейчас услышал.

Губы мои шевельнулись, выдавив тихое эхо слов:

- Чужие существа! Невероятно... Такое тяжело представить, достопочтенный кормчий, а еще трудней - поверить...

Рот Йорка чуть скривился, и, словно отметая мои возражения, он прищелкнул пальцами.

- Поверишь, когда они доберутся до наших воздуховодов! - рявкнул Конго.

Вот что их тревожило! Наш мир, запрятанный в земле под километрами горных пород, надежно скрытый и защищенный, был все же уязвим. Внезапно я понял с небывалой остротой, что связь с Поверхностью не прерывалась никогда, ни на секунду, ни на мгновение, ни в древнюю эпоху, ни сейчас. Воздух!

Он был основой жизни - и для людей, и для бесчисленных растений и животных в латифундиях, даже для манки и крыс, что размножались и пожирали друг друга в Яме Керулена и Старых Штреках. Воздух поступал с Поверхности, с огромных станций, сооруженных в Эру Взлета.

Я посмотрел на кормчего.

- Подняться наверх и узнать... Вы полагаете, дем Йорк, что я в одиночку справлюсь с подобной задачей?

- Нет, разумеется, нет! Любые технические средства, любая помощь, любое оружие... Соберите группу из Охотников, наймите нужных вам людей - вы знаете их лучше, чем Конго или я... Кроме того, вы можете вести работы в любом из мест, которое находится под нашей юрисдикцией - мы действуем в контакте с ВТЭК и Службами Биоресурсов других куполов. Все, что нужно от меня и Евфрата...

Внезапно он смолк. Евфрат?.. Никогда не слышал этого имени. Впрочем, о Йорке я тоже не слышал до этого дня - большие люди предпочитают анонимность.

- Что я получу?

Видимо, этот вопрос был для кормчего слишком незначительным и мелким. Ответил Конго:

- Двести в день для тебя и сотня для каждого партнера. Всем - двойная пожизненная квота на биоресурсы плюс право пользования трейном. Неограниченное! Если пожелают - подданство ОБР. Еще - бесплатная эвтаназия по самому высшему разряду. С музыкой, мясными червяками и одалисками.

Щедрое предложение, очень щедрое! Однако был шанс не дожить до одалисок и эвтаназии.

- Кроме того, ты остаешься легатом, - добавил Конго.

- Я уже легат.

- Временный! А будешь приравнен к наследственным, со всеми льготами и привилегиями. Ты ведь не откажешься от привилегий, Крит?

- Не откажусь, - подтвердил я, и мы ударили по рукам.

* * *

Сигналы тревоги застали меня в воздухе над Большой Ареной, темной и пустой в этот поздний час. Конфликт, к счастью, был локальный - видимо, Оружейный Союз решил слегка проучить стекольщиков, чтобы не лезли в их коммерцию и не натравливали ОБР. Картина, однако, была впечатляющей: бешеное мигание огней, предупреждающие транспаранты и оглушительный рев: "Не приближаться, очистить зону конфликта!" Ну и дальше, что положено: "Не покидайте патменты, сохраняйте спокойствие! Служба Охраны ОБР контролирует ситуацию!"

С этим делом у Конго все в порядке: сигналы еще не отзвучали, как надо мной, у самого купола, пронеслись тридцать или сорок скафов. Снизу они похожи на угловатые черные коробки с торчащими стволами стационарных разрядников и огнеметов. Но эти средства вразумления используют с оглядкой и в самых экстремальных случаях; обычно выпускают сонный газ и ослепляющие гранаты.

Рев смолк, мигающие огни угасли, и только вуали транспарантов все еще висели в воздухе, очерчивая зону конфликта полупрозрачными алыми лентами. Внизу воцарилась тишина, дорожки и переходы опустели, померкло сияние ратуши, зеленоватых стволов ГенКона и Криобанка, и даже Колонны Развлечений, быстро всосавшие с площади народ, казались поблекшими и удивительно молчаливыми. Впрочем, жизнь замерла лишь в Центре и его окрестностях - Мобург слишком огромен, чтобы битва у призматических стволов "Тригоны" могла взволновать кого-нибудь в средней части секторов. Тем более - в подлеске, у кольцевой дороги или на трейн-станциях.

Последовав совету Конго, я оглянулся, но на воздушных магистралях тоже было пустовато. Все разлетались с похвальной быстротой, огибая сигнальные транспаранты или вовсе не приближаясь к ним; несколько пчел под нами юркнули в Зеленый сектор, две авиетки спустились к цоколю ГенКона, десяток биотов, неразличимых за дальностью, скрылись в башнях на Красной площади, оса с ошалевшим наездником метнулась к куполу и пропала за жилой колонной. Пекси без всяких понуканий взял левее, чтоб пересечь узкий участок над Бирюзовым сектором; крылья его гудели ровно и мощно, обдавая меня потоком теплого воздуха.

- Не торопись, малыш, - сказал я, похлопав его по хитиновому загривку. - Не торопись, береги силы. Вдруг нам с тобой придется летать над Поверхностью?

Откинувшись в седле, я на мгновение зажмурился, вспоминая рассказы Дакара и воображая, как выглядят солнце, звезды, голубые небеса и прочие сказочные вещи. Все, что мне придется увидеть за двести монет в день, включая и загадочных пришельцев... В их реальность я не очень верил, но это не повод для нарушения контракта. Свои обязательства я выполняю. Сказано, залезть наверх и взять образцы - ну, так будет целый контейнер с образцами! Большой, не меньше раздаточного автомата! Там, на Поверхности, найдется, чем его набить...

Шок, охвативший меня во время встречи с Йорком, проходил, и, отодвинув подальше все необычное, странное, что содержалось в новом контракте, я размышлял над тем, как выполнить задачу. Само собой, не в одиночку - дело слишком серьезное, чтобы раскручивать его без опытных партнеров. Опытных, надежных и готовых хоть в воздуховод пролезть, чтобы заработать... Такие имеются на примете - Дамаск и, конечно, Хинган, но этого не хватит - для эффективных действий нужны как минимум две пары. Лучше три... Я решил, что можно рассчитывать на Эри, и тут же лицо Дакара явилось предо мной - вместе с мыслью, что он, пожалуй, тоже пригодится. Если забыть о кое-каких непонятных моментах, о том, как и откуда взялся этот тип, он был единственным экспертом по Поверхности. Возможно, все его байки о древних городах и странах - чушь, но те подробности, с которыми он описывал растения, животных, нагромождения камней и водные потоки, леса и остальные детали ландшафта, были поистине удивительными! Не говоря уж об истории с тем двухголовым чудищем Мадейры...

Сверкнула беззвучная молния, затем седло внезапно накренилось, воздух ударил мне в лицо, жужжание шмеля затихло. В следующую секунду я осознал, что мы не летим, а падаем с почти километровой высоты, что ремни, которыми пояс пристегнут к седлу, натянуты до предела, что крылья Пекси не шевелятся и подо мною не живой биот, а мертвая груда хитина и инертной плоти. Мы падали в сеть рядом с алой вуалью транспаранта, скрывавшей многогранники "Тригоны" от купола до приблизительно двухсотых ярусов, и я не видел, что на этих уровнях творится. Зато внизу, под переходом, на террасах и у основания колонн, шла резня, сверкали молнии ручных разрядников и вспышки ослепляющих гранат.

Между ними, словно в танце, кружились, прыгали и падали фигурки в белой и багряной униформе. Белый - цвет "Тригоны" и других компаний Армстекла, красный, пурпурный, багряный - Оружейного Союза... Белых, похоже, одолевали.

Мысль, что Пекси мертв, уже проникла в мое сознание, не вызвав ни чувства потери, ни гнева. Эмоции отвлекают, а я был очень занят: вставлял обойму в "Ванкувер", осматривался, перемещался в седле, натягивая ремни и стараясь выровнять падение. Творившееся внизу меня не очень занимало - я глядел наверх, где у самого купола висела стая скафов, окружавших стволы "Тригоны" черным кольцом. Стреляли, впрочем, не оттуда. Определенно не оттуда, гниль подлесная! Если бы нас накрыл бортовой излучатель, в сеть летели бы не мертвый биот с живым седоком, а пара обугленных угольков.

Из алого полотнища, мерцавшего надо мной в вышине, вынырнули темные фигурки - одна, вторая, третья... Двое на шмелях, один на осе, более гибкой и подвижной. Она стремительно помчалась к нам со сложенными крыльями, наездник вытянул руку, и я, навалившись на голову Пекси, перевернулся вместе с ним.

Треск, шипение, запах горящей плоти... Видимо, разряд вспорол биоту грудь - мне опалило щиколотки, посыпались щетина и осколки панциря, шмелиные лапы, кружась и дергаясь, полетели вниз. Но выстрелить еще раз мой противник не успел - повиснув на ремнях, я изогнулся, словно червяк под кучей компоста, и, дважды дернув пальцем, всадил в него две пули. Одну за Пекси, другую за себя.

"Пойдет мой Пекси в измельчитель..." - мелькнула мысль, пока я возился с застежками пояса. Ну, все туда пойдем; из компоста мы вышли, в компост обратимся, и с этим ничего не поделаешь. Кому-то раньше повезет, кому-то позже... Лично я не тороплюсь.

Раскрываясь, щелкнули застежки, я оттолкнулся ногой от седла, и в этот миг один из торопливых замаячил сбоку. С самой ошеломленной рожей - то ли не рассчитывал, что я живой, то ли надеялся, что я еще болтаюсь под трупом Пекси. Стрелять ему было не с руки, а мне - так в самый раз. Пока он поворачивался да примеривался, мой "Ванкувер" снес ему череп и изрешетил его шмеля.

Теперь мы падали в сеть безопасности вчетвером: я, изувеченный Пекси и мертвый всадник на мертвом шмеле. Оса исчезла, но оставался третий из нападавших, и я его не видел. Ну, никуда не денется... ждет, крысиная слюна, когда я шлепнусь в сеть и стану удобной мишенью...

Мой обруч ожил. Физиономия Конго повисла у плеча, моргнули бесцветные глазки.

- Проблемы, легат?

- Никаких, - ответил я и врезался спиною в сеть. Меня подбросило метров на двадцать - ее материал эластичен и очень упруг. Краем глаза я заметил, что один из скафов, висевших под куполом, начал снижаться. Видимо, оттуда следили за схваткой.

- Никаких, говоришь? - Конго пожевал губами. Сеть снова подбросила меня, вдвое ниже, чем в первый раз. Рядом парил труп Пекси - лишенный лап, с развороченной головогрудью.

- Биота моего сожгли, - сообщил я. - Как с компенсацией убытков?

- Вопрос решен положительно, - буркнул гранд и отключился.

Из алой завесы транспаранта, с самого низа, вынырнул шмель с наездником. "Вот и третий", - подумал я, барахтаясь в сети. Меня уже не швыряло, не подбрасывало, а только раскачивало туда-сюда, но амплитуда размахов была большой. Целиться неудобно, а сам я представлял отличную мишень.

Нападавший ринулся ко мне, словно крыса к таракану с перебитыми лапами. Продолжая качаться, я подтянул ноги к груди, упер локоть в колено и приготовился бить очередями. Я не сомневался, что достану его первым. В подобных играх нельзя ни сомневаться, ни колебаться: вера в победу - выигрыш, сомнение - смерть.

Но наша партия не состоялась: снижавшийся скаф застыл на секунду, мелькнула огненная игла, потом меня ослепило яростным всплеском пламени, и вниз посыпался пепел. Все то, что осталось от третьего... Перевернувшись на живот, я пополз к трупу Пекси. Подо мной багряные теснили белых - кажется, цокольные этажи были уже захвачены, и битва шла на нижних террасах и переходе, соединявшем два ствола "Тригоны". Я машинально отметил, что драку ведут по правилам - ни тяжелого оружия, ни газов, ни мощных, прожигающих стены огнеметов. Во время Тридцать Второй ВПК меньше церемонились, особенно в Лоане. Ну, тут удивляться нечему - Лоан у Мясных королевский домен.

Пекси лежал на боку, крылья его были переломаны, огромные фасетчатые глаза померкли, остатки мохнатых лапок торчали нелепыми огрызками.

- Прощай, малыш, - пробормотал я, подумал, не снять ли упряжь с седлом, и решил, что делать этого не нужно. Когда я удостоюсь эвтаназии, меня сожгут вместе с протезом, ну а седло для Пекси тоже неотъемлемая часть. Не протез, но что-то вроде этого.

Я погладил его по хитиновой шее и прошептал слова прощания. Потом повернулся к опускавшемуся скафу. Он уже навис надо мной - большая черная машина с эмблемой Службы и выпуклым прозрачным колпаком, похожим на огромный глаз. Люк в его борту раскрылся, обр в черном мундире сбросил мне петлю подъемника и проорал:

- Вы в порядке, легат?

- В полном, - ответил я, пропустив петлю под мышками.

Полезно хотя бы в общих чертах наметить контуры преобразованного общества - того, которое сложится после Метаморфозы.

Первое. В этом обществе должны быть исключены негативные факторы, влияющие на здоровье и продолжительность жизни: наркотики, алкоголь, никотин. Их необходимо заменить чем-то эквивалентным, но безвредным. Кроме химических препаратов, дарующих чувство удовольствия, следует уделить внимание новой индустрии развлечений, и в первую очередь тем ее формам, которые оказывают гипнотическое действие на мозг.

"Меморандум" Поля Брессона, Доктрина Шестая, Пункт Первый

Глава 11

ДАКАР

Ему снился сон - вернее, несколько снов, то прихотливо переплетающихся, то сменяющих друг друга в странном порядке, логику которого он не мог постигнуть. В какой-то момент в его сновидении раздавались грохочущие слова: ."Локальный конфликт! Не приближаться! Очистить зону! Сохранять спокойствие!" - затем слышался слитный гул толпы, тяжелое дыхание бегущих, вскрики и вопли на эскалаторе. Эскалатор медленно полз вверх, и ему казалось, что они с Эри сейчас устремятся к одной из транспортных дорожек, и та унесет их в безопасность, в ствол Лилового сектора под номером 3073, который был для него в этой реальности домом. Так случилось наяву, но эскалатор из сна тащил его все выше и выше, все дальше и дальше, а люди, ехавшие с ним, куда-то исчезали, таяли тенями во мраке, пока он не очутился в полном одиночестве. Внезапно движение прекратилось, подъем закончился - в каком-то темном и сыром пространстве, где блуждали смутные призраки, то приближавшиеся к нему, то удалявшиеся и бормотавшие хором: "Когда темно, в подлесок не ходи. Убьют!"

"Света! - беззвучно выкрикнул он. - Дайте хоть немного света!"

Зажегся свет - мягкий, профильтрованный листвой гигантского дерева с чудовищно огромными плодами, смутно похожими на яблоки. Его ствол тоже был чудовищным: морщинистая темная кора, изрезанная ущельями трещин, наросты - застывшая лава, корни - словно гряды холмов, ветви - скалы неохватной толщины... Не дерево, а геологический объект! Бывают ли в природе такие? "Радикальная генетическая перестройка, - пояснил голос Мадейры. - Сотня деревьев обеспечивает купол плодами". "Но как их снять, эти плоды? - спросил он в изумлении. - Они так велики, слишком велики! Они раздавят человека, как блоху!" Невидимый Мадейра рассмеялся, и от древесного ствола вдруг отделились две громадные фигуры. Плоские морды с бессмысленными глазами, покрытые шерстью тела, бугры могучих мышц под шкурой, длинные лапы... Или все-таки руки? "Джайнты, продукция ГенКома, - где-то за кадром произнес Мадейра. - Предназначены для физического труда. Отчасти разумные". Чудища шагнули к нему, растопырили конечности с крючковатыми пальцами в два человеческих роста и подтвердили: "Разумные. Отчасти!"

Он с ужасом отпрянул и провалился в каньон между корнями. Летел долго, наверное - века, тысячелетия, которые отматывались назад будто в фильме, снятом божественным Временем; летел, пока на дне огромной пропасти не замаячила красная крыша в кольце зеленых сосен. Их летний домик... Бревенчатые стены, крыльцо, веранда, кухонька с плитой, аромат смородинового варенья... Жена мешает ложкой в большой кастрюле, рядом - сын и Катя, его девушка; посмеиваются, перебирают ягоды, складывают из корзинки в таз... Сын встает - узкая Катина ладошка в его руке, глаза карие, как у матери. "Отец! Куда ты пропал, отец? Мы тебя ждали, ждали..." Он обнимает сына и жену за плечи. "Я здесь. Я никуда не уйду. Я с вами..."

Они исчезают. Исчезает все: веранда, дом, его родные, карельские сосны, ясный тихий вечер. Последнее, что видится ему, - лицо жены в слезах...

Тихий щелчок. Он пробудился и сел, прислушиваясь к мелодии, еще дрожавшей и струившейся в темноте. Потом резко ударил ладонью по голопроектору-фонтану.

- Сонная музыка... Черт! Врагу таких снов не пожелаешь!

Вчера он не мог уснуть. Мозг не хотел отключаться, прокручивал снова и снова ленту памяти - мелькали лица Африки, Охотника Крита, Мадейры, кабачок, где он пил и ел, другое заведение - то, в котором собирались местные поэты, маячила рожа Парагвая с разинутым ртом, струились и текли огни по каменным стенам Тоннеля, слышался громоподобный голос: "Локальный конфликт! Очистить зону!" Эти картины перебивались словами, фразами, речами - в основном то, что говорил Мадейра и что сейчас всплывало в голове, требовало новых объяснений или как минимум анализа и приведения в порядок. Такая уж натура, что поделать! Он никогда не мирился с растрепанными мыслями.

Эри вложила клип в проектор и промолвила: "Закрой глаза, слушай, и уснешь". Действительно, уснул! Странные гипнотические звуки расслабляли, успокаивали, словно вычерпывая до дна колодец тревог и сомнений. Он не знал, как это получается. Он плохо разбирался в магии звуков - в той, прежней жизни музыка и пение не относились к числу любимых им искусств. Балет нравился ему больше оперы, гармония танца чаровала сильней, чем созвучие голосов.

Сколько он спал? Наверное, четыре или пять часов - стволы за хрустальной границей окна уже разгорались призрачным светом. Утро? Нет, такого понятия здесь не было; не утро - начало второй четверти. Сутки в подземном мире делились на четыре части, и первая, от нуля до шести часов, соотносилась с ночью. Вторая, от шести до полудня, была рабочей от 8 до 12 повторовчим временем - хотя, как он уже знал, в ряде промзон трудились непрерывно, шестичасовыми сменами. Отсчета месяцев и недель не велось, то и другое заменяли пятидневки, семьдесят три в году. Вполне логичная система для подземных жителей, думал он, стараясь забыть о своих сновидениях. Но лицо жены по-прежнему стояло перед глазами.

Он поднялся, принял душ, высох под струйками теплого воздуха, надел какой-то балахон, висевший в шкафу, побродил по комнате. Подпрыгнул пару раз, пробормотал:

- Знакомый допинг... Откуда вдруг желание летать? "Шамановка"... А что такое "шамановка"? И этот... как его... "стук-бряк"? Лекарь Арташат еще говорил о "веселухе", "отпаде" и "разряднике"... Надо спросить у Эри. Или у лекаря?

Подойдя к терминалу, он задумчиво уставился на рукояти и врезанный в пол металлический диск. Вчерашние мысли вернулись к нему; он снова прокручивал в голове беседу с Мадейрой и размышлял одновременно о множестве вещей: о социальном устройстве общества, в котором очутился, о конце прогресса и тайне неиссякаемых Хранилищ, о чудесах генетики, которая породила странных тварей вроде одалисок и гигантских джайнтов, о целях и трудах блюбразеров и о том, что рано или поздно захочет выйти на Поверхность. Это желание крепло в его сознании, приобретая по мере раздумий все больше реальных черт: как-никак он нашел компаньона, с которым можно было бы пуститься в эту авантюру. Такие люди, как Мадейра, ему встречались, он относился к ним с симпатией, да и сам, по крупному счету, принадлежал к той же породе мечтателей, романтиков и беспокойных душ. Однако в нем бесспорная тяга к романтике соединялась с изрядной долей практицизма; свои идеи и мечты он оценивал здраво и делил на то, что можно воплотить в реальности, и то, что подходило лишь для фантастических романов.

- Слишком много впечатлений, - произнес он, перебирая в памяти вчерашний день. - И впечатления смутные... - Он помолчал и добавил: - Ну, это уж как водится... The golden age was never the present age. (Золотой век никогда не бывает нынешним веком (английская пословица)

Мысли его обратились к другой проблеме. Косвенно или напрямик она была связана с памятью; он помнил всю свою жизнь, все ее мельчайшие детали и подробности, помнил важное и не очень - первую встречу со своей женой, защиту диссертации, рождение сына, смерть родителей; помнил массу имен и лиц - друзей студенческой юности, медиков, которые его лечили, коллег по институту и писательскому цеху; помнил связанные с ними мелочи - так, один известный критик не ел рыбы, просто терпеть не мог, а Лена, сестричка из Центра диализа, красила ногти в зеленый цвет. Все это сохранилось, все абсолютно - кроме последних моментов прошлой жизни. Где он был, что делал, с кем встречался, с кем разговаривал? Ноль информации... Пустота, провал! В этом было что-то загадочное, странное и потому пугающее. Может быть, если бы он вспомнил об этих последних часах, минутах или хотя бы секундах, нашлось бы и объяснение? Раскрылся бы секрет, как он попал в тело инвертора Дакара, в это столь отдаленное будущее, что от его эпохи не осталось ни развалин, ни имен - пожалуй, ничего, кроме карикатур на Эрмитаж и Кремль да проржавевшего двуглавого орла...

Он напряженно размышлял на эти темы, но память молчала. Последнее, что он помнил, это поездка куда-то, возможно - в Москву, и, вероятно, в мае. Зачем? Он не встречался с Андреем, светловолосым издателем, не виделся с друзьями, не посещал врачей и не таскался по шумной разухабистой Москве - она и прежде не входила в список его любимых городов. Может быть, он ездил не в Москву? Куда еще? В какое проклятое место? Куда и зачем его понесло? Точно не в Париж, который в этом мире обратился Пэрзом! Нахмурившись, он почесал в затылке, повернулся к терминалу и вызвал из небытия синтета Эри.

- Арташат, - произнес он. - Как мне связаться с Арташатом?

- В Мобурге тысяча двести пятьдесят пять Арташатов, - раздалось в ответ. - Уточните параметры поиска, дем Дакар.

- Арташат, потомственный врач из Медконтроля. Недавно я встречался с ним... Здесь, в этом стволе.

- Вызвать его через ваш браслет?

- Есть другие способы?

- Да. Вывести изображение на терминал.

- Так и сделай. Сообщи, что дем Дакар, инвертор, желает с ним поговорить. Конечно, если не занят Арташат.

Отступив, он опустился в кресло, провел ладонью по обтянутому шелком подлокотнику. Ткань была мягкой, яркой и удивительно прочной. Самый дорогой материал, как объяснила Эри, причем натуральный. Платье из него носили состоятельные люди, а те, кому не повезло, довольствовались фантиками из синтетики или раскрашивали тела. Фантик, обертка, упаковка - так называли одежду на местном жаргоне, а обувь, похожая на носки с гибкой подошвой, именовалась чехлами.

Лицо Арташата повисло над рабочим столом, сменив изображение Эри.

- Вас что-то беспокоит, дем Дакар? - Врач разглядывал его с профессиональным интересом. - Последствия психической стабилизации? Сложности с речью, провалы памяти, сны?

- Нет... пожалуй, нет... Никакой потери связности речи, и я уже вспомнил, что такое ВТЭК. Неприятные сны... Да, случаются, но это можно пережить. - Помолчав, он произнес: - Хочу посоветоваться с вами по одному вопросу... довольно деликатному...

- Да?

- Наркотики. Вы говорили, что мне необходимо воздержаться...

- Легкие можете употреблять. Но в меру, в меру, дем Дакар!

- Легкие? Это какие? И чем грозят тяжелые?

- Более сильные, вы хотите сказать. - Арташат смотрел на него с усмешкой. - Все эти средства, дем Дакар, стимулируют естественные эмоции, в мягком или более интенсивном варианте. "Веселуха", крепкое снадобье, дает беспричинную радость, "писк" - то же самое, но с гораздо меньшим и непродолжительным эффектом. Можете употреблять "писк".

- А остальное? Например, "стук-бряк"?

- Вполне рекомендую. Он вызывает чувство нежной грусти, доверия к ближнему и примирения с миром. Отличный психотерапевтический эффект! Правда, слегка нарушается координация движений - можно споткнуться на ровном месте и упасть. Но если вы лежите на диване в допинге...

- Я понял. - Он нетерпеливо взмахнул рукой. - А как насчет "звени-уши" и "рыло-в-пуху"?

- Средства не очень сильные, однако я их вам не посоветую. Они имитируют опьянение от алкоголя: "звени-уши" - легкую стадию, а "рыло-в-пуху" вещь посерьезнее, может с ног свалить. К "рвотной" вообще не прикасайтесь, дем Дакар. По действию эквивалентна флакону пузыря, побочные эффекты непредсказуемы, от головной боли до тошноты и диареи.

- "Разрядник"? "Отпад"?

- Ни в коем случае! Один вызывает агрессивность, другой - агрессивность и мощный приступ ярости. Ну и, конечно, дороговато... пять монет за баллон...

- "Шамановка"?

- Восемь монет... Эйфория, чувство небывалой легкости, почти полета, и полная блокировка двигательных функций. Изысканные ощущения... Понимаю, дем Дакар, что вам они необходимы, но пару-другую пятидневок лучше воздержаться. Не так давно мы сняли пситаб, и потому...

- Спасибо, дем Арташат, я, разумеется, воздержусь. Скажите... - он замялся, - все эти средства, легкие и сильные... разве они не вредны? Не вызывают привыкания, не разрушают организм, не ведут к каким-нибудь жутким болезням? Не...

Врач удивленно уставился на него, и он замолк.

- Вредны? Почему вредны? Что вы говорите, дем Дакар! Пак с вами! Это абсолютно безопасные химические регуляторы эмоций, которые не затрагивают эндокринной системы и никаких органов, кроме головного мозга. Точнее, определенных центров в мозговой коре, ведающих эмоциональной сферой. Это ведь не алкоголь, не пузырь и даже не вино из груш или, предположим, сливы!

- Вы что-то имеете против алкоголя? - поинтересовался он.

- Разумеется! Спирты разрушают печень и негативно воздействуют на сердце, мозг, желудок... есть такие, что приводят к слепоте и отравлению... Это вам не оттопыровка!

Он встал, сложил ладони перед грудью и поклонился.

- Еще раз спасибо, дем Арташат. Ваши советы для меня бесценны... Как мне вас отблагодарить?

- Вы платите налоги. Я делаю свою работу, - произнес Арташат и растаял в воздухе. Женская головка с гривой светлых волос снова выступила из стены.

- Хорошие у вас врачи, даже на лапу не берут, - поделился он с нею. - Хотя насчет спиртного этот доктор решительно не прав. В мои времена... - Взгляд его на мгновение затуманился. - С другой стороны, зачем вам спиртное, если имеются безвредные наркотики? Может, и не наркотики вовсе, а что-то другое, с прежним названием, но действующее иначе? Химический регулятор эмоций... Чудеса!

Сделав несколько шагов, он прикоснулся к горизонтальной панели в стене, пробормотал: "А вот еще одно чудо..." - и положил ладонь на крышку саргофага. Создание, спавшее в нем, не пробудилось - видимо, Эри что-то сделала с механизмами, инициирующими процесс, - но и во сне оно было прекрасным. Фея, королева эльфов, спящая принцесса... В этом состоянии она казалась человеком, но человеком, конечно, не была.

Он вздохнул - изяществом и хрупкостью она напомнила ему жену. С женой он прожил тридцать четыре года и видел ее как бы вторым зрением, глазами памяти; несмотря на возраст, в ней совмещались юная девушка и женщины разных лет - совсем молодая, зрелая, не очень молодая, пожилая... Снова вздохнув, он задвинул в стену саргофаг и произнес:

- Что же мне делать с тобою, чудо? Подарить Парагваю? Жалко! Сомлеешь от его стихов... Хоть бессловесная тварь, а живая!

Так ничего и не решив, он подошел к рабочему столу, встал на диск и прикоснулся к рукоятям. Невозмутимое лицо синтета будто бы сделалось плотней, вещественней, яркие губы шевельнулись:

- Будем работать, дем Дакар?

- Будем. Если ты скажешь как.

- Как обычно. Вы надеваете контактный шлем и думаете.

- Всего-то? Где этот шлем?

Крышка стола раздалась, и он увидел в углублении тонкую сеточку с двумя овальными пластинами. Вынул ее, осмотрел, приладил на голове. Пластины легли на виски, сетка плотно охватила череп; сзади от нее тянулся гибкий, не стеснявший движений проводок.

- Что теперь?

- Представьте желаемую сцену. Запись включена.

Он представил. Стена перед ним внезапно исчезла, сменившись верандой и примыкавшей к ней кухонькой с плитой. На плите - кастрюлька с вареньем; он ощутимо представил его, и привычный запах тут же защекотал ноздри. Будто возникнув из воздуха, небытия, пустоты либо из измерения снов, явились другие запахи, звуки, вещи, фигуры: смолистый сосновый аромат, шум листвы и птичий щебет, силуэт жены, склонившейся над плитой, сын и его девушка Катя - посмеиваются, перебирают ягоды, складывают из корзинки в таз. Сын поднялся... Нет, он должен подняться иначе - чуть согнувшись, не выпуская из рук Катиных пальцев... вот так... - теперь повернуться к нему, раскрыть глаза пошире и сказать: "Отец! Куда ты пропал, отец? Мы тебя ждали, ждали..."

При звуках знакомого голоса он вздрогнул и отпустил рукояти. Веранда пропала вместе со всем, что он вообразил; фигуры растаяли, исчезли запахи и звуки, и перед ним опять возникло бесстрастное лицо синтета.

- Запись произведена, дем Дакар.

- Уничтожь ее! Уничтожь! - Он отчаянно замотал головой. - Это... это личное!

- Выполняю.

В горле у него пересохло, воздух с хрипом вырвался из груди. "Дьявольская машина!" - подумалось ему. Дьявольская, но изумительная - мечта писателя, творца миров. Писатель прежде всего демиург, но слишком мелкого калибра, чтобы тягаться с богом; в его распоряжении слова, и все, что он может создать, лишь отзвук реальности, запутавшейся в паутине слов. Ему не подвластны ни звуки, ни запахи, ни зримые образы и картины - тем более вещественное, плотское... То, что зримо, то, что говорит, звучит, поет и дышит, - прерогатива сфер искусства, отчасти связанных с писательством, но в главном - все-таки с людьми, с актерами, художниками, музыкантами. Они преломляют, интерпретируют, добавляют и неизбежно искажают... Магия слов бессильна перед натиском жизни, которая ею же сотворена.

Но это устройство!.. Этот волшебный механизм, что позволял коснуться всех красок на палитре бытия, всех струн и клавиш в его оркестре!.. Создать не отзвуки реальности, а нечто более весомое - не только паутину слов, но звуки, ароматы и пейзажи, города и замки, любые сцены и людей... Главное - людей! Он был потрясен явившимся из прошлого видением и одновременно очарован; сознание власти - почти божественной власти! - опьянило его.

- Попробуем еще раз?

- Да, дем Дакар. Включить запись?

Секунду он колебался, потом приказал:

- Включи.

Среди написанных им в прошлой жизни книг было повествование не фантастическое, а несколько иного сорта - история из древнеегипетских времен, дань увлечения эпохой Тутмосов и Рамсесов, когда страна Та-Кем достигла невиданных размеров и могущества. Власть фараонов простиралась от Нубии до Сирии и Палестины, они сражались в Малой Азии и на берегах Евфрата, захватывали, уничтожали, разрушали, воздвигали крепости и города, переселяли народы и отправляли корабли в места столь отдаленные, что грекам и римлянам, пришедшим им на смену, эти деяния казались сказкой. Но самым удивительным - и, как мнилось ему, не объясненным историками - было правление царицы Хатшепсут, женщины-фараона, жены, сестры и дочери великих владык, более прекрасной, чем Нефертити и Клеопатра. Двадцать лет Та-Кем был под ее властью, и в эти годы войны не велись, но умножались богатства и знания, строились храмы, каналы, дворцы, свершались походы в далекий Пунт, пустыня отступала, сменяясь полями, рощами пальм, селениями, водоемами... Как объяснить все это? Как понять? Придумав свою версию, он написал роман. И, пока трудился над ним, жил не в Петербурге, а в Уасете, в Фивах Египетских, где-то между Луксором и Карнаком.

Их соединяла Царская Дорога, и по обеим ее сторонам выстроились сотни сфинксов...

Он вообразил эту картину, и она возникла в яви: Шеренги каменных львов с человечьими лицами, растрепанные кроны пальм, бездонное синее небо, мощная река, пышная и многолюдная процессия, что направляется в храм Ипетсут, святилище Амона-Ра, ныне известное под именем Карнак... Жрецы в белых одеждах и леопардовых шкурах, огромная статуя божества, отряды воинов в полосатых платках, с копьями, луками и секирами, толпы народа, паланкины, колесницы... Зной, пыль, грохот; в раскаленном воздухе - запахи воды, земли и зелени, нагретого солнцем камня, звон оружия, ржание лошадей, гул людских голосов, торжественный гимн, который поют жрецы... И вдруг - тишина, благоговейное молчание! Она явилась на встречу с богом... Не в одеянии фараона, не в короне Верхних и Нижних Земель, но в женском своем величии и прелести. Ее лицо прекрасно: прядь темных, с медным отливом волос падает на грудь, огромные глаза сверкают, трепещут розовые ноздри, и тонкие пальцы у щеки - словно раковина из перламутра...

Раздался тихий перезвон, видение процессии исчезло, а вместо него явилась бледная губастая физиономия, черт знает чья и столь же неуместная, как игральный автомат в святилище Амона-Ра.

- Что? Кто? - прорычал он. - Какого дьявола?

- Онтарио из Лиги Развлечений, - доложил ровный голос синтета. - Ваш куратор.

- Издатель? То есть я хочу сказать - заказчик? -Да.

- Что ему нужно, притырку губастому?