Чтение 10–й страницы книги ~Страж фараона~

- Ты забываешься, немху, - с высокомерным видом молвил жрец. - Ты думаешь, в Та-Кем, кроме твоих солдат, нет воинов? Нет лучников и колесничих? Нет тех, кто носит копье и секиру? И нет у них начальников? Есть! - Посох снова грохнул о камень. - Есть Саанахт, правитель Дома Войны! Есть Инхапи и маша Сохмет! Есть Ранусерт и меша Птаха! Есть Сетна и Рени!

Лицо Хоремджета потемнело, жилы на висках вздулись. Стиснув кулаки, он шагнул к верховному жрецу, заставив того попятиться.

- Саанахт, говоришь? У Саанахта болезнь хесбет<Болезнь хесбет - одно из желудочных заболеваний, известных медикам Древнего Египта.>, и он испражняется под себя! Инхапи стар и глуп, Ранусерт и Сетна - стары и трусливы! Все они - змеи, пережившие свой яд! Ну а Рени... с Рени мы договоримся. - Он выпятил грудь, обтянутую ремнями панциря. - Знаешь ли ты, первый пророк, чего хотят воины? Воевать! А кто возглавит их, если не я? Мы пройдем страны Джахи и Ха-ру до самых Перевернутых Вод! А там посмотрим... Конечно, во мне нет царской крови, но есть ли она у сосунка в Великом Доме? - Хоремджет ухмыльнулся и, глядя в лицо Софры, медленно произнес: - Мечтаешь о власти, старый павиан? Думаешь, что заберешься к царице на ложе? А что ты будешь там делать? Петь гимны Амону? Царица молода, и жаждет объятий льва, а не лысой обезьяны!

"Что-то такое уже было, - подумал Семен - в Шабахи, где торговались вождь с колдуном. Правда, эти мерзавцы посерьезней..."

В глазах у него потемнело. Сейчас он ненавидел их обоих лютой ненавистью - сильней, чем Баштара, Дукуза, Саламбека и остальных своих хозяев вместе взятых. Мир, доселе огромный, стремительно сузился, явив из всех картин одну, самую мерзкую и страшную: нагая Меруити с застывшим лицом и жадные чужие руки, что мнут и тискают ей грудь. Он прикусил губу до крови; боль заставила прийти в себя.

"Не сторгуетесь! - мелькнула злорадная мысль. Зрел виноград, да висит высоко - шакалам не дотянуться!"

Щеки Софры побледнели. Нахмурившись, он подался вперед, почти касаясь лбом шлема Хоремджета, и прошипел:

- Амон знает, кто здесь лев, а кто обезьяна! Не боишься, что он разгневается? Что поразит тебя прямо на этих камнях?

Военачальник отшатнулся:

- Я знаю, вы, жрецы, владеете тайной магией... знаю про убийц Рихмера... и знаю, что смерть неугодных будет объявлена волей богов... И потому я здесь не один! - Он сделал знак рукой, и Хуфтор, стоявший рядом, попятился к вратам святилища. Стиснув рукоять секиры и не спуская глаз с Софры и Рихмера, Хоремджет спросил: - Скажи-ка, чезу колесничих, что ты видишь? Может, кто-то прячется за пилонами? Или у подножия стен?

- Прячется, - подтвердил Хуфтор. - Похоже, тут Унофра с тремя сотнями своих лучников.

- А кто такие эти лучники? - снова спросил Хоремджет, отступая к вратам и лестнице.

- Наемники хик'со из Хетуарета. Там поклоняются Сетху и не очень любят Амона и его жрецов. Могут передавить их как блох в собачьей шкуре... Если позволишь.

- Не позволю. Пока!

Быстро повернувшись, военачальник, сопровождаемый Хуфтором, сбежал по ступеням и исчез за каменной громадой ближнего пилона.

Софра скрипнул зубами. Несколько секунд он стоял, вытянув шею и запрокинув лицо к потолку, расписанному золотыми звездами, стараясь унять бушевавшую ярость. Постепенно черты его разгладились, исчезли резкие морщины у рта и алые пятна на щеках; теперь у него был вид человека, принявшего важное решение. Голос его тоже звучал почти спокойно.

- Рихмер!

- Слушаю твой зов, великий господин.

- Отправишь гонца с посланием в Дом Радости.

- Как повелишь, господин. И что должно быть сказано в этом послании?

- Время раздумий кончилось, и пора решиться. Только эти слова. Так, чтоб стало ясно: других посланий не будет.

- А если не будет и решения?

- Тогда она умрет, и умрет пер'о. Каждый - своей смертью. Женщины любят лакомства, сладкие пирожки, и потому страдают животом, а пер'о... - Лоб Софры пошел складками, лицо стало задумчивым, словно он выбирал, какой пирог отведать, с изюмом или с орехами. - Сирийскому ублюдку нравится гонять на колеснице. Опасное занятие! Вдруг упадет и сломает шею!

- Вполне возможно, мой господин.

- Ты позаботишься об этом, Рихмер!

- Позабочусь. Но если позволишь сказать...

- Позволю. Говори!

- Я отправлю гонца в Дом Радости, но без послания. Посланием будет сам гонец. Если уж он не убедит... - Рихмер развел руками.

Софра, склонив голову, всмотрелся в невыразительное лицо своей тени.

- Есть такой человек, чьи речи убедительны? Ты уверен? - После утвердительного знака верховный жрец пристукнул посохом. - Ну что ж, тогда подождем! Но недолго, Рихмер, недолго... думаю, три дня. Слишком много в Уасете воинов Инхапи, и игры старого шакала - да проклянет его Амон! - мне непонятны. Но ясно, что стоит поторопиться... Три дня, Рихмер, три дня! Вот твой срок!

Хранитель врат поклонился, сложив ладони перед грудью.

- Из-за Инхапи не тревожься, мой господин. В одном прав Хоремджет: Инхапи стар и глуп, и какую бы ни затеял игру, он непременно проиграет. Проиграет - ведь я с тобой!

Величественно кивнув, Софра направился к выходу. Леопардовая шкура колыхалась на плечах верховного жреца, будто живой зверь и в самом деле вскочил ему на спину, стиснув шею когтистыми лапами.

Оставшись в одиночестве, Рихмер, опустив голову, некоторое время мерял шагами площадку меж колонн, то скрываясь в тени, то вновь появляясь в потоке света. Семен многое бы отдал, чтобы узнать, о чем думает хранитель врат, но лицо Рихмера оставалось абсолютно непроницаемым. Точь-в-точь как у сфинкса с бараньим ликом.

Наконец, не поднимая головы, Рихмер произнес:

- Ты здесь, ваятель? Подойди сюда.

Семен приблизился, неслышно ступая по каменным плитам. Их ровные квадраты обрамляли овал напольной мозаики, выложенной под центральным нефом и игравшей многоцветьем красок в падавших из окон солнечных лучах. То была карта; вдоль длинной оси овала змеился синий Нил в зеленых берегах, и в этой зелени виднелись крохотные пальмы, рощи олив, луга и поля, сменявшиеся кое-где белым, розовым и серым - башнями, храмами и домами, изображавшими города. В дальнем конце синий поток разветвлялся на семь рукавов, соединяясь с изумрудным морским пространством, в котором плыли корабли, а с обеих сторон, за границами вытянутого сине-зеленого ковра, лежали желтые и коричневые пустыни с яркими пятнами оазисов. Там, где стоял Семен, Нил изгибался к западу широким лезвием секиры, а берега были покрыты рисунками трав, песчаных холмов и редких деревьев, среди которых бродили слоны и львы, антилопы, носороги и другая живность.

"Саванна, - догадался Семен, - третий порог..."

Место его непостижимого приземления в этом мире.

- Ты все расслышал, ваятель? - произнес Рихмер, буравя Семена маленькими запавшими глазками. - Все расслышал, и, надеюсь, все понял?

- Я догадлив, - отозвался Семен и, словно желая подчеркнуть, что знаков почтения от него не дождешься, скрестил руки на груди. - Я догадлив, Рихмер, и расслышал все, за исключением маленькой подробности. Ты понимаешь, какой?

Хранитель врат пожевал сухими губами.

- Да, мне говорили о цене... Кажется, сотня дебенов золота? Огромное богатство! Равное дому с садом и водоемом, с полями, стадами коров и овец, с запряжкой быков и виноградником... Не всякая усадьба столько стоит!

- А твоя? Та, что за Южным Оном? В которой живут твои женщины и дочь? - Семен наклонился и заглянул в тусклые глазки хранителя врат, успев заметить в них проблеск тревоги.

Щека у Рихмера дернулась.

- Откуда ты знаешь про мою усадьбу и мою дочь?

- Если ты слышал о сотне дебенов, то слышал и другом, не так ли? О том, что я провидец, прорицатель... Многое знаю и могу... Больше, чем ты, Ухо Амона! Но помощь моя стоит недешево!

Рихмер с шумом выдохнул воздух.

- Ладно, ты получишь свои дебены, ибо Софра, мой господин, щедрейший из щедрых. Получишь, но не сейчас! Сорок - после успеха дела, а остальное - попозже, когда я увижу, что ты человек полезный и верный. Прорицатель... хмм... - Он метнул на Семена косой взгляд. - Как знать! Возможно, ты пригодишься для других услуг.

Последняя фраза не допускала сомнений: Рихмер вербовал его в штат соглядатаев. В ином раскладе это было бы неплохо; хорошая возможность проникнуть в организацию изнутри и разглядеть, как она вертится. Но только - в ином раскладе, не за три дня! Нынешняя ситуация не подходила для долгих игр в шпионов и разведчиков; время поторапливало, а логика напоминала, что есть лишь одно решение: перехватить вожжи на этой колеснице, причем сделать быстро и на самом высоком уровне.

Семен полагал, что этот маневр ему удастся. Его стратегическое преимущество, носившее характер философский, отчасти неопределенный и расплывчатый, в конкретной тактике сулило выигрыш. В Та-Кем - да и на всей Земле - он был единственным человеком, живущим в мире реальности, во Вселенной шарообразных планет, пылающих звезд, неисчислимых галактик, среди которых не находилось места ни богам, ни демонам. Жизнь остальных людей протекала как бы в другом измерении, где фантазии, рожденные наивным умом, принимались за действительность; их жизнью - особенно жизнью и смертью роме - правили боги. Это порождало суеверия, покорность божественной воле и, в конечном счете, страх. Страх перед неведомым был подсознательной реакцией, настолько острой, что посмертная жизнь заботила больше реальности, и самым зримым и бесспорным знаком этого страха были огромные усыпальницы-пирамиды.

Страх... ужас, подчиняющий всех и каждого... И Рихмер не был исключением; он тоже боялся, так что вопрос состоял лишь в том, чтобы добраться до тайных струн его души и дернуть посильнее.

Однако не сразу, не сразу...

- Говоришь, сорок - после успеха дела, а остальное - потом? Когда убедишься, что я - человек надежный и верный? - Семен усмехнулся, глядя в застывшие зрачки Рихмера. - Нет, не пойдет! Сто сейчас, а за надежность и верность - отдельная плата. Не скупись, хранитель! Ложе царицы и трон дорогого стоят!

- Но ты получишь кое-что еще. - Рихмер уперся взглядом в мозаику под ногами; пятки его были у третьего порога Нила, носки смотрели в африканскую саванну. - Защита и безопасность тоже недешевы, ваятель. Кажется, царица к тебе благосклонна? А знаешь, что сделает Хоремджет, если получит власть? Сошлет в рудники ее любимцев или перережет им горло - вот так, от уха до уха. - Он чиркнул пальцем по тощей шее. - Им и их родичам... твоему брату, например... он ведь тоже в почете у великой царицы? - Тут хранитель врат огладил бритый череп и как бы между делом сообщил: - Но я могу до него добраться раньше Хоремджета, а до тебя - прямо сейчас. Стоит подать знак...

Теперь его взгляд блуждал по темным нишам в стенах святилища, где, судя по всему, прятались охранники. Впрочем, это Семена не волновало; Рихмер был близко, и ни копье, ни стрела не помешали б свернуть ему шею.

Но стоит ли сворачивать?

Уставившись в глаза хранителя, он медленно произнес:

- А не боишься, что я доберусь до твоей дочери? Тоже прямо сейчас? А тебя отправлю Сетху в пасть? Не просто отправлю - перенесу твое тело в пустыню, сожгу или брошу без погребения и сделаю так, что ночные демоны будут терзать твое ка... Вечно терзать, хранитель! Клянусь Осирисом, который даровал мне эту власть!

Щеки Рихмера побледнели, он сотворил знак, отвращающий беду, и попытался отступить, но Семен мертвой хваткой стиснул его костлявое плечо:

- Ну же, зови своих людей! Или у тебя отнялся язык?

Семен навис над хранителем врат, сдавил его и оторвал от пола. В горле Рихмера засипело. Он, похоже, пытался позвать на помощь, но не мог.

Семен разжал руки. Сандалии хранителя врат стукнули об пол. Но Рихмер продолжал глядеть в глаза Семена, запрокинув голову и не в силах отвести взгляд.

- Велик Амон! - прошептал он. - Ты... Ты владеешь тайной ичи-ка...

- И этой тайной, и другими. А знаешь почему? - Он выдержал паузу, гипнотизируя Рихмера взглядом. - Скажи, хранитель, что у тебя под ногами?

- Мозаика... - пробормотал жрец. - Берег Хапи... потом - степь и Западная пустыня...

- Дальше! Дальше или за ней? Что дальше?

- Царство мертвых...<Согласно верованиям древних египтян, царство мертвых находилось на западе.> - прошептал хранитель, чуть шевельнув бескровными губами.

- Царство мертвых, - этом откликнулся Семен. - Ну, теперь ты знаешь, откуда я пришел. А может, знал и раньше? Знал, и осмелился торговаться со мной?

- Ходили слухи в южных крепостях... но мало ли что болтают солдаты... я должен был проверить...

Лицо Рихмера казалось уже не белым, а серым, на лбу выступила испарина.

"Что-то он быстро ломается", - мелькнула мысль у Семена. Или друг Инени постарался, запугал вконец?

- Проверить? Как?

Он наклонил голову, вслушиваясь в неразборчивое бормотание жреца.

- Говорили, что ты Сенмен, брат Сенмута, восставший из мертвых... Я приказал отыскать людей, с которыми Сенмен плавал к порогам... Нашли шемсу<Шемсу - проводник каравана.>, проводника из Куммы, отправились на юг, и он показал то место в скалах, где схоронили Сен-мена... Там - кости и его украшения, браслеты, ожерелье... еще - череп, разбитый палицей нехеси... Он в самом деле умер! Но если он умер, то кто же ты? Странно, но человек, следивший за тобой, никак не хотел говорить... Боялся? Пришлось его...

"Ну и ловкач!" - подумал Семен. - Добрался до спутников Сенмена раньше, чем грозный Рамери! И даже косточки нашел! Вместе с разбитым черепом!"

Он не успел додумать эту мысль, как вслед за ней пришла другая, заставившая похолодеть.

- Человек, следивший за мной? Кто он? И что тебе сказал?

- Сказал, что ты явился с полей Иалу... сказал, что боги дали тебе мастерство и дар предвидеть еще не случившееся... сказал, что речь людей была тобою позабыта, и знаки письма, и родичи, и титул Великого Дома... еще сказал, что ты владеешь тайным знанием и можешь сосчитать колосья в поле или звезды в небе быстрей, чем Тот, писец богов... Но мало ли что наговорит человек, если прижечь его факелом!

- Где он? - с угрозой прошипел Семен, склонившись к уху Рихмера. - Где этот соглядатай?

- Здесь. На ложе Сохмет, ибо, забыв о клятве верности, не пожелал говорить по доброй воле.

Семен оттолкнул жреца.

- Ты отведешь меня к нему. И помни о своей душе и жизни дочери! - Он вытянул руку и растопырил пальцы. - Видишь, сердце ее - в моей ладони! Стоит мне сжать кулак...

- Ты не сделаешь этого, господин! - Кажется, Рихмер был близок к истерике. - Она - свет моих глаз, дыхание губ, радость дня и ночи! Не лишай ее жизни!

- Осирис дал мне власть карать и миловать, а все дальнейшее зависит от тебя, - отрезал Семен. - Иди, хранитель! И постарайся, чтоб ноги твои не подгибались.

Они направились в глубь святилища, где, за колоннами, изваяниями и гранитным жертвенником, была лестница, спускавшаяся вниз. Минуя нишу - не ту, что называлась Ухом Амона, а, вероятно, предназначенную для охраны - Рихмер как-то по-особому щелкнул пальцами, и тут же три молчаливые фигуры возникли из теней, пристроившись к маленькой процессии. Кинжалы, плеть и знак Амона... Бритоголовые. Ну, пусть сопровождают, решил Семен.

Лестница тянулась в полумрак, в котором мерцали алые точки факелов. Еще один был у бритоголовых; державший его жрец выступил вперед, чтоб осветить дорогу, и покосился на Рихмера. "К ложу Сохмет", - буркнул хранитель, и страж, покинув лестницу, свернул направо.

Они миновали обширный мрачный зал, где громоздились статуи богов - не самых главных, но влиявших на человеческие судьбы и потому достойных приношений. Воинственный Монт соседствовал с любвеобильной Хатор; Маат, владычица истины, глядела строгими каменными очами на ибисоголового Тота; разевал зубастую пасть Себек, речное божество, почитавшееся в обличье крокодила; за ним высились изваяния Анубиса и Нейт, богини-защитницы в потустороннем мире. Около статуи Нейт Рихмер замедлил шаги, поклонился и зашептал молитву.

"Не поможет, - злорадно подумал Семен. - Эта барышня - в моей команде!"

Дальнейший путь лежал по узким коридорам, впадавшим, словно ручейки, в склепы-озера, то круглые, то квадратные, со сплошными стенами или с проемами, перегороженными где дверью, где прочной деревянной решеткой. В одних из этих камер было тихо, и в свете факела угадывались сундуки да полки с каким-то имуществом, сосудами, небольшими статуэтками, рулонами полотна и шкур; из других тянуло мерзким запашком и слышался шорох, а временами - стон или неясное бормотанье. Камер, склепов и коридоров было не счесть. Вероятно, этот огромный лабиринт, лежавший под святилищем, использовали с разнообразными целями - и в качестве склада, и как тюрьму, а может, как место для допросов третьей степени. Последнее было вполне реальным - вряд ли на ложе Сохмет вкушали отдых или предавались нежной страсти.

Очередной коридор уперся в дверцу, такую низкую, что Семену, чтобы протиснуться, пришлось сложиться пополам. Камера за дверью освещалась двумя десятками факелов и масляных ламп, горевших ровно - в неподвижном воздухе; витавший в нем запах дыма мешался с чем-то еще, мерзким и отвратительным - зловонием экскрементов и сожженной плоти. Посередине этого склепа располагалась квадратная плита с позеленевшими медными кольцами, к которым был привязан голый человек - окровавленный, грязный, незнакомый или неузнаваемый в жутком своем обличье; рядом с ним горела лампа, сидел на пятках писец, стояли сосуды с красками, лежали папирусы, свернутые в тугие свитки. В дальней стене был проем, ведущий во второе помещение - видимо, канцелярию; там на полу виднелись циновки, а дальше - табуреты, низкий столик и сундуки для хранения документов.

Пленник, распростертый на плите, застонал. Голос его показался Семену нечеловеческим - то ли вопль гиены, то ли вой шакала. Он огляделся, чувствуя, как стремительно бьется кровь в висках, и хрипло выдохнул:

- Кто?

- Тот, кто следил за тобой, - проинформировал Рихмер, деликатно подталкивая Семена к плите. - Один из жреческих учеников, поклявшийся в верности Уху Амона... Такую клятву не нарушают! Ну а если случается... Видишь сам, как боги карают ослушника.

- Вижу, - снова прохрипел Семен и, опершись кулаками о плиту, нагнулся над привязанным к ней человеком. Лицо его, с сомкнутыми веками, покрытое кровью и грязью, казалось изможденным и древним, как у старика, но вот глаза раскрылись - два темных агата, затуманенных болью, - и было в них что-то знакомое, виденное не раз. Потом, ломая корку застывшей с кровью испарины, шевельнулись губы, и Семен услышал:

- Учитель... ты пришел, учитель... прости меня... прости и проводи в луга Иалу...

Перед ним, постаревший на сотню лет, истерзанный и обожженный, лежал Пуэмра.

* * *

Семен резко выпрямился, скрипнув зубами. Секунду-другую комната кружилась перед ним, все больше напоминая Баштаров подвал: тот же смрад, каким тянуло от параши, камень стен точно шеренга могильных плит, и те же лица, все пятеро - Дукуз, Саламбек, Хасан, Эрбулат и Баштар, только друга Кеши не хватает. Они подмигивали ему, гримасничали, ухмылялись - мол, видишь, на что мы способны? От нас не сбежишь, не укроешься даже в прошлом! Мы тут, пускай в другом обличье, но с прежним волчьим нравом, не потерявшие ни капли жестокости и злобы! И злобы нашей хватит на все времена, на всех и каждого - на этого замученного парня, на древних и новых пророков, на иудеев, христиан, язычников и мусульман, на правых и виноватых! Хватит, не сомневайся!

Низкий хриплый рык вырвался из горла Семена. Наверное, в эту минуту он был страшен, и виделось ему в тумане бешенства, как отшатнулись трое бритоголовых, как побледнел хранитель врат и сжался рядом с ним писец-допросчик. Этот был ближе всех, и Семен, едва ли сознавая, что творит, ухватил его за плечи и швырнул на каменную стену. Раздался испуганный вопль, потом - хруст черепа, но это не отрезвило его. Он пребывал опять в том же яростном исступлении, как и в момент пришествия в этот мир; мысль, что надо договориться с Рихмером, куда-то испарилась, сменившись желанием бить, ломать и сокрушать. Злая мощь играла в мышцах, мерзкий запах паленого кружил голову; стиснув кулаки, он шагнул к жрецу.

Рихмер, видимо, понял, что сейчас умрет, и с пронзительным визгом метнулся за спины бритоголовых. Они обнажили кинжалы; страх боролся в их душах с верностью хозяину, и лица стражей уже не казались застывшими и безразличными. Как-никак они были людьми - но был ли человеком тот, с которым им предстояло сразиться? В тесной камере он выглядел огромным, страшным, и мнилось, что сила его чудовищна, как у священного быка, а ярость неисчерпаема, как Хапи.

- Сетх! - произнес один из стражей, вытянув к Семену дрожащую руку. - Сетх явился нам, братья!

- С нами Амон, - ответил старший жрец и метнул кинжал.

Бронзовый клинок распорол кожу на плече Семена, и, вероятно, вид крови показался бритоголовым добрым знаком: оружие смертных не ранит богов. Двое ринулись вперед, выставив кинжалы; Семен метнулся в сторону, перехватил руку с клинком и переломил запястье, как сухую ветвь. Затем кулак Семена опустился на бритый череп, и страж с глухим воплем сполз на пол, цепляясь руками за его колени. Второй охранник уже занес кинжал, но Семен, не видя, но словно ощутив стремительное падение лезвия, резко двинул локтем, отшвырнув врага.

Старший, вооруженный плетью, бросился к Семену и получил сильный удар под ребра, заставивший бритоголового согнуться. Ничего режущего и колющего у охранника не осталось, и Семен, захватив его шею, начал сдавливать горло бритоголового, с каким-то холодным любопытством наблюдая, как приближается последний страж. Этот, кажется, думал, что коль у противника руки заняты, то он беззащитен, и нарвался на удар ногой. Семен метил в колено, но попал в голень; охнув, бритоголовый отступил, и в этот миг тело старшего жреца обмякло. Бросив его, Семен с гневным криком шагнул к последнему врагу, ударил ребром левой ладони по запястью с кинжалом, а правой - в висок, и отодвинулся, когда бритоголовый рухнул наземь.

В подземелье наступила тишина, прерываемая лишь шумным дыханием Семена да стонами человека со сломанной рукой. Писец-дознаватель был мертв, лежал у стены с раскрытым ртом и изуродованным черепом, двое стражей валялись без чувств, Пуэмра не шевелился на каменном ложе - видимо, был в глубоком обмороке. Рихмер стоял на карачках, вывернув голову и с ужасом глядя на Семена; силы покинули жреца, и он не пытался удрать или хотя бы подползти к двери. Да и куда удерешь от ночных демонов и от гибели, подстерегающей дочь?

Семен отдышался, шагнул к хранителю врат, присел и заглянул ему в глаза:

- П-пощади... Я... я не приказывал этим глупцам нападать... Клянусь Амоном и жизнью дочери!

Кровь текла по плечу Семена. Он стер ее резким движением, вытянул руку к Рихмеру и растопырил окровавленные пальцы. Потом начал медленно сжимать их, будто сдавливал чье-то невидимое трепещущее сердце.

- Не-ет! - От вопля хранителя зазвенело в ушах. - Не-ет! Сожги мое тело, возьми мою душу, и пусть ее терзают демоны! Вечно терзают, ибо я - грешник и заслужил страшную кару! Но она - всего лишь моя дочь, которой еще не исполнилось пятнадцати! Она не мучила, не убивала, не богохульствовала! Я повторю это даже перед судом Осириса!

- Суд Осириса уже здесь, - промолвил Семен, не опуская руки. - Скажи, красива ли твоя дочь? Умна ли, добра? Готова ли взойти на ложе мужчины?

- О, она прекрасна, как свежий бутон лотоса! От нее пахнет как от лугов с медвяными травами, голос ее звонок, глаза ясны, а сердце не ведает зла! Счастлив будет муж, обнявший ее! Пусть она живет, и я отдам ее тебе!

Хоть и мерзавец, а любит свое дитя, подумал Семен и опустил руку.

- Мне она не нужна, - отрезал он. - Если юноша, которого ты мучил, будет жить, отдашь свою дочь ему. Он станет твоим наследником и преемником на посту Уха Амона.

- Но Софра...

- О Софре не тревожься. Побеспокойся о здоровье своего нового родича. А еще о том, чтобы твои люди не проболтались.

бритоголовые зашевелились, и Семен поднял их пинками на ноги. Они глядели на него со страхом, будто на воплощение самых ужасных богов, жуткую помесь шакала Анубиса с крокодилом Себеком. Рихмер тоже встал; ноги его тряслись, лицо посерело, но в глазах мелькнула тень облегчения.

- О том, что случилось здесь, молчать! Клянитесь! - Он поднял руку, и трое жрецов послушно забормотали слова священной клятвы. - Хорошо. Теперь слушайте, что скажет господин! Слушайте и повинуйтесь ему, как звукам голоса Амона!

Оглядев жрецов, Семен кивнул на тело дознавателя: - Труп убрать. Ты это сделаешь" - Он ткнул пальцем в стража со сломанной рукой. - А вы двое возьмете юношу и, омыв его раны, положите в носилки. В удобные носилки с подушками и восемью носильщиками! Пусть юношу отнесут в дом Инени, третьего пророка, и пусть один из вас разыщет его и скажет: Сенмен, брат Сенмута, просит поспешить к больному. Это все! Шевелитесь, жабий помет!

С этими словами он шагнул к плите и склонился над Пуэмрой. Кажется, ученик еще дышал; на его губах вздувались кровавые пузыри, пальцы на левой руке были обуглены, но вроде он еще не собирался пуститься в дорогу к полям блаженных.

- Они все сделают, господин, - прошелестел за спиной голос Рихмера. - Все сделают и будут молчать, как гуси со свернутой шеей. А ты... ты не желаешь проследовать в другой покой? - Он кивнул в сторону проема, ведущего в канцелярию.

Оторвавшись от Пуэмры, Семен направился туда и сел на табурет, скрипнувшей под его тяжестью. Воздух в этом помещении был таким же затхлым, как в камере пыток, но хоть горелым мясом не воняло. Здесь пахло старым деревом и сухим папирусом. Он бросил взгляд на ровную шеренгу сундуков с бесчисленными свитками. Туда, вероятно, заносились признания и речи тех, кто отдыхал на ложе Сохмет, и на мгновенье Семену почудилось, что плотно пригнанные доски истекают кровью. Рихмер, поджав ноги, опустился на циновку.

- Ты пощадишь мою дочь и меня, господин? Ты не отправишь нас до срока за горизонты Западной пустыни?

С минуту Семен взирал на него, прислушиваясь к шорохам в соседней комнате и тихим стонам Пуэмры. Потом негромко произнес:

- Ты как говоришь со мной, моча гиены? Забыл, как обращаться к посланцу Осириса? К тому, кто держит в руке твою жизнь и смерть?

Хранитель врат ткнулся лицом в его сандалии и забормотал:

- Прости, повелитель! Тысячу раз простираюсь ниц и целую прах под твоими ногами... Прости!

Семен ухватил его за ворот туники и приподнял:

- Так уже лучше, порази тебя Сохмет от пупка до колена! Много лучше! Теперь мы можем поговорить. Слушай и запоминай!

- Я покорен твоему зову, мой господин.

- Дочь свою отправишь в дом Инени, чтобы ухаживала за моим учеником. Хочу убедиться, так ли она прекрасна и добра, как обещалось. - Он сделал паузу, разглядывая бритый череп Рихмера. - Теперь об этом ученике, поклявшемся в верности Уху Амона... Говоришь, что он следил за мной? Это с каких же пор?

- С тех, господин, как ты появился у третьего порога.

Брови Семена взлетели вверх.

- Язык твой лжив, хранитель! Кто знал, где и когда я появлюсь!

- Не гневайся, посланец Осириса, это правда! Конечно, никто тебя не ждал, но этот юноша... он... он просто оказался в нужном месте и в нужное время. Его обет - сообщать о всем увиденном и услышанном, особенно о странных деяниях, опасных речах и даже мыслях, какие не высказывают вслух.

С тех пор, как ты появился в Уасете, он рядом с тобой по моему приказу, а до того... видишь ли, он был учеником пророка Инени и присматривал за ним. Так повелел Софра, который мало кому доверяет. А ведь Инени отправился на юг, чтобы...

- Я знаю, что он там делал и с кем встречался, - прервал хранителя Семен. - Я даже знаю, сколько воинов Инхапи прячется по дворам в Нут-Амоне, Кебто и остальных городах! С точностью до одного человека и до последней стрелы в их колчанах... Ты ведь не забыл, хранитель, кто я такой и откуда явился в этот мир?

Он поглядел в помертвевшее лицо Рихмера и медленно, веско промолвил:

- Запомни: я - Страж, посланный сюда богами, и боги желают, чтоб все случилось так, как должно случиться. Амон и все остальные божества благоволят прекрасной дочери Джехутимесу, а это значит, что Софра с Хоремджетом уже покойники. Они мертвее, чем труп осла, обглоданный шакалами, и если ты не желаешь разделить их участь, то должен служить мне.

- Я слушаю твой зов, господин! Слушаю и повинуюсь! Что ты прикажешь?

- Пусть твои люди берегут царицу от слишком сладких пирожков, а юного пер'о - от колесничных гонок. Пусть, заметив людей, похожих на воинов с юга, закроют глаза и сунут голову в песок. Пусть они следят за Хоремджетом, докладывают тебе, а ты обо всем расскажешь Инени и выполнишь любой его приказ. А я прикажу одно насчет Хоремджета: если пискнет в ближайшие двадцать дней, укороти его на голову.

- Но у него в войске - безбожники из Хетуарета, господин... Могут разорить храмы...

- Амон спасет, - пообещал Семен. - С храмами ничего не случится - ничего такого, что нельзя восстановить с помощью камня, глины и краски. - Он приподнялся и заглянул в пыточную - там уже не было ни единой души, живой или мертвой, - ни Пуэмры, ни жрецов, ни трупа с разбитой головой. Успокоившись, он сел и хлопнул ладонью по крышке ближайшего сундука. - Ну, теперь поговорим о Софре, бывшем твоем повелителе, и трех отпущенных им днях. Как он их проведет? Будет пускать слюну, мечтая о ложе царицы?

- Нет, мой господин. Сегодня он отплывет в свое имение, а завтра, взяв дротики, лук и стрелы, поедет на охоту. Оттого и назначены три дня - дольше он не задерживается в Западной пустыне.

- Хмм... Охота - развлечение опасное... еще опасней, чем колесничные гонки...

- Опасное, если охотиться на львов или ночевать в пустыне, - заметил Рихмер. - Но Софра, мой го... мой бывший господин, стреляет из лука газелей, а ночует в своей усадьбе на левом берегу. Она, эта усадьба, в точности напротив Ипет-сут, над горным обрывом. - Он прикрыл глаза и негромко добавил: - Скалы там приметные, мой господин, цветом похожи на красную медь, а рядом с усадьбой - заросли акации. Слышал я, в них бродят львы... э с Софрой лишь колесничий да трое-четверо проводников-ливийцев...

"Догадливый, поганец! - подумал Семен, вставая. - Догадливый, хоть и пугливый! Ну, пугливость только к пользе... чтоб, значит, не тянуло к опасным догадкам".

Он потрогал слегка саднившее плечо и произнес: