«А разве стена, это не просто вертикальная земля? Разве тебе так уж важно, как расположена иллюзия? Горизонтальные иллюзии легко преодолеть, а вертикальные нет?»
«Мне кажется, я начинаю наконец понимать тебя, Дон».
Он посмотрел на меня и улыбнулся. «Как только ты поймешь меня, придет пора оставить тебя на время наедине с самим собой».
На окраине городка стояло большое хранилище зерна и силоса, построенное из оранжевого кирпича. Казалось, что он решил вернуться к самолетам другой дорогой и свернул в какой-то переулок, чтобы срезать путь. Для этого надо было пройти сквозь кирпичную стену. Он круто повернул направо, вошел в стену и пропал из виду. Теперь я думаю, что, если бы сразу же повернул за ним, я бы тоже смог пройти сквозь нее. Но я просто остановился на тротуаре и посмотрел на место, где он только что был. Затем я коснулся рукой стены, она была из твердого кирпича.
«Когда-нибудь, Дональд», — сказал я, — «когда-нибудь…», и в одиночестве пошел кружным путем к самолетам.
«Дональд», — сказал я, когда добрался до поля. «Я пришел к выводу, что ты просто не живешь в этом мире».
Он удивленно посмотрел на меня с крыла своего самолета, где он учился заливать бензин в бак. «Конечно нет. Можешь ли ты мне назвать кого-нибудь, кто живет в нем?»
«Что ты хочешь этим сказать, могу ли я назвать кого-нибудь, кто живет? Я! Я живу в этом мире!»
«Превосходно», — похвалил он, как будто мне удалось самостоятельно раскрыть страшную тайну. «Напомни потом, что сегодня я угощаю тебя обедом. Я просто поражен, что ты умеешь постоянно учиться».
Это сбило меня с толку. Он говорил без сарказма и иронии; он был абсолютно серьезен. «Что ты хочешь сказать? Конечно же я живу в этом мире. Я и еще примерно четыре миллиарда человек. Это ты…»
«О, боже, Ричард! Ты серьезно! Обед отменяется. Никаких бифштексов, никаких салатов, ничего! Я-то думал, что ты овладел главным знанием». Он замолчал и посмотрел на меня с сожалением. «Ты уверен в этом. Ты живешь в том же мире, что и, например, биржевой маклер, да? И твоя жизнь, как мне кажется, только что круто изменилась из-за новой политики Биржевого комитета — от перераспределения министерских портфелей с пятидесятипроцентной потерей вложений для держателей акций? Ты живешь в том же мире, что и шахматист-профессионал? Нью-Йоркский открытый турнир начинается на этой неделе. Петросян, Фишер и Браун сражаются за приз в полмиллиона долларов. Что же ты тогда делаешь на этом поле в Мейленде, штат Огайо? Ты и твой биплан, „Флит“, выпуска 1929 года, здесь, на фермерском поле, и для тебя нет ничего важнее, чем разрешение использовать это поле для полетов, люди, желающие покататься на самолете, постоянный ремонт мотора и то, чтобы, не дай бог, не пошел град… Сколько же, по твоему, человек живет в твоем мире? Так ты стоишь там, на земле, и серьезно утверждаешь, что четыре миллиарда живут не в четырех миллиардах разных миров, ты серьезно собрался это мне доказать?» — он так быстро говорил, что начал задыхаться.
«А я уже прямо чувствовал, как картошка тает на языке», — сказал я.
«Очень жаль. Очень хотелось мне тебя угостить. Но с этим все, лучше и не вспоминать».
И хоть тогда я в последний раз обвинил его в том, что он не живет в этом мире, прошло еще много времени, прежде чем я понял слова, на которых открылась книжка:
Если ты немного потренируешься, живя как придуманный персонаж, ты поймешь, что придуманные герои иногда более реальны, чем люди, имеющие тело и бьющееся сердце.
XIII
Твой эгоизм — это мерило искренности твоего желания быть самим собой. Прислушивайся к его советам внимательно.
«Мы все свободны делать то, что мы хотим», — сказал он той ночью. «Ведь это так просто, ясно и понятно. Вот великий путь к управлению Вселенной».
«Да, почти. Ты забыл об очень важной детали», — уточнил я.
«Какой же?»
«Мы все свободны делать то, что хотим, пока мы не вредим кому-либо», — напомнил я. «Я знаю, что ты хотел это сказать, но следует говорить вслух то, что имеешь в виду».
В темноте внезапно что-то зашуршало, и я быстро взглянул на него. «Ты слышал?»
«Да. Похоже там кто-то есть…» Он поднялся и ушел в темноту. Внезапно он засмеялся и произнес имя, которое я не расслышал. «Все нормально», — сказал он, — «нет, мы будем рады тебе… зачем тут стоять… пойдем, мы тебе действительно рады…»
Незнакомец отвечал с сильным акцентом, что-то похожее на румынский. «Спасибо. Мне бы не хотелось вторгаться в вашу компанию.»
Вид человека, которого он привел с собой к костру, как бы это сказать, был несколько неожиданным для ночной поры в этих краях. В его облике было что-то волчье, пугающее. Гладко выбритый мужчина небольшого роста, одет в вечерний костюм и черную накидку с красной атласной подкладкой, на свету он чувствовал себя неуютно.
«Я проходил мимо», — бормотал он. «Полем короче идти до моего дома…»
«Да ну…» — Шимода не верил этому человеку, знал, что он врет, и в то же время изо всех сил сдерживался, чтобы не расхохотаться. Я надеялся, что тоже вскоре все пойму.
«Устраивайтесь поудобнее», — предложил я. «Можем ли мы чем-нибудь помочь?» На самом деле у меня не было такого уж сильного желания помогать ему, но он так ежился, что мне хотелось, чтобы он хоть немного расслабился, если конечно сможет.
Он посмотрел на меня с отчаянной улыбкой, от которой я похолодел. «Да, вы можете помочь мне. Мне это крайне необходимо, иначе бы я не попросил. Можно я попью вашей крови? Совсем чуть-чуть? Это моя пища; мне нужна человеческая кровь…»
Может быть во всем виноват акцент, он знал английский не так уж хорошо, или я не понял его слов, но я вскочил на ноги быстрее, чем когда-либо за много последних лет, подняв в воздух целую тучу соломинок.
Он отступил. Обычно я безобиден, но я не так уж мал, и, возможно, вид у меня был угрожающим. Он отвернулся. «Сэр, простите меня! Простите. Пожалуйста, забудьте, что я говорил что-то о крови! Но понимаете…»
«Что вы там такое бормочите?» — от испуга мой голос звучал очень яростно. «Какого черта вам надо, мистер? Я не знаю, кто вы такой, может вы вроде вам…»
Шимода оборвал меня до того, как я смог закончить это слово. «Ричард, наш гость говорил, а ты его перебил. Пожалуйста, продолжайте, сэр; мой друг несколько нетерпелив».
«Дональд», — сказал я, — «этот тип…»
«Успокойся!»
Это настолько удивило меня, что я успокоился и с некоторым страхом вопросительно посмотрел на незнакомца, вытащенного из родной ему темноты на свет нашего костра.
«Пожалуйста, поймите меня. Я не виноват, что родился вампиром. Не повезло. У меня мало друзей. Но мне необходимо немного свежей крови каждую ночь, или я чувствую страшную боль, а если не достать ее дольше, то я не могу жить! Пожалуйста, мне будет очень плохо, — я умру — если вы не разрешите мне попить вашей крови… совсем немного, мне больше пол-литра и не надо…» Он сделал шаг вперед, облизываясь, думая, что Шимода каким-то образом руководит мной и заставит меня подчиниться.
«Еще один шаг, и кровь обязательно будет. Мистер, если вы только прикоснетесь ко мне, вы умрете…» Я бы не убил его, но я очень хотел связать его, для начала, и уж потом продолжить наш разговор.
Он, должно быть, поверил мне, поскольку он остановился и вздохнул. А затем, повернулся к Шимоде. «Ты доказал, что хотел?»
«Я думаю, да. Спасибо».
Вампир посмотрел на меня, улыбнулся, полностью расслабившись. Он наслаждался, как актер на сцене, когда представление закончилось. «Я не буду пить твою кровь, Ричард», — сказал он дружелюбно, на прекрасном английском и совсем без акцента. Прямо у меня на глазах он начал таять в воздухе, как будто внутри него выключился свет… через пять секунд он исчез.
Шимода опять подсел к костру.
«Я очень рад, что ты только пугал его!»
Я все еще дрожал от избытка адреналина в крови, готовый к схватке с монстром. «Дон, я не уверен, что я гожусь для этого. Может ты лучше расскажешь мне, что тут происходит. Например, что… это было?»
«Это был вампир из Трансильвании», — сказал он с еще большим акцентом, чем говорило то чудище. «Или, если быть точным, это была мыслеформа вампира из Трансильвании. Если ты когда-нибудь захочешь рассказать о чем-нибудь, а тебе покажется, что тебя не слушают, сотвори им небольшую мыслеформочку, чтобы проиллюстрировать то, что ты хочешь сказать. Тебе кажется, что я перестарался, эта накидка, клыки, акцент? Он слишком сильно тебя напугал?»
«Накидка была первоклассная, Дон. Но он был уж больно стереотипен, даже слишком… Мне вовсе было не страшно».
Он вздохнул. «Ну ладно. Но ты, по крайней мере, понял, о чем я говорил, и это главное».
«О чем ты говорил?»
«Ричард, когда ты так яростно набросился на моего вампира, ты поступал так, как ты сам того хотел, несмотря на то, что ты думал, что это повредит кому-то. Он даже сказал тебе, что ему будет плохо, если…»
«Он собирался напиться моей крови!»
«Что мы делаем всякий раз, когда говорим людям, что нам будет плохо, если они не поступят, как мы этого хотим».
Я надолго замолчал, обдумывая все это. Мне всегда казалось, что мы свободны поступать, как пожелаем, если это не вредит кому-нибудь, но это не подходило. Чего-то не хватало.
«Тебя сбивает с толку», — подсказал он, — "общепринятая трактовка, которая на самом деле невозможна. Это слова «вредит кому-нибудь» . Мы сами всегда выбираем, повредит нам это или нет. Решаем мы. И никто иной. Говорил ведь тебе мой вампир, что ему будет плохо, если ты не разрешишь ему напиться кровушки. Это его решение, что ему будет плохо, это его выбор. А то, что ты делаешь по отношению к этому — есть твое решение, твой выбор: дать ему напиться твоей крови; не обращать внимания; связать его; проткнуть ему сердце осиновым колом. Если ему не понравится осиновый кол, он свободен защищаться любым способом, по своему желанию. И каждую секунду жизнь ставит тебя перед новым выбором".
«Если посмотреть на это с такой точки зрения…»
«Слушай», — сказал он, — "это очень важно. Мы все. Свободны. Поступать. Так. Как. Мы того захотим" .
XIV
В твоей жизни, все люди появляются, и все события происходят только потому, что ты их туда притянул. И то, что ты сделаешь с ними дальше, ты выбираешь сам.
«Дон, разве тебе никогда не бывает одиноко?» — мы сидели в кафе, в городке Раперсон, штат Огайо, когда мне пришло в голову спросить его об этом.
«Я удивлен, что ты…»
«Тихо», — сказал я, — «я еще не закончил свой вопрос. Разве тебе никогда-никогда не бывает хоть чуть-чуть одиноко?»
«А что ты…»
«Подожди. Все эти люди, мы видим их всего несколько минут. Но иногда в толпе мелькнет лицо, появится прекрасная незнакомка, в глазах которой сверкают звезды, и мне хочется остаться и сказать ей: „Привет!“, побыть в одном месте, просто отдохнуть от скитаний. Но вот десять минут в воздухе позади, если она вообще отважится на полет, и она исчезает навсегда, а на следующий день я улетаю в Борбайвиль и уже больше никогда ее не увижу. Мне одиноко. Но я думаю, что не смогу найти друзей, готовых к многолетней дружбе, если я сам не такой».
Он молчал.
«Или смогу?»
«Мне уже можно говорить?»
«Сейчас, да». Гамбургеры в этом кафе были до половины завернуты в тонкую пергаментную бумагу, и когда начинаешь их разворачивать, из нее сыпятся зерна кунжута, зачем их только положили? Но гамбургеры были хороши. Он некоторое время молча ел, и я принялся жевать, думая о том, что он скажет.
«Понимаешь, Ричард, мы — магниты. Нет, не так. Мы — железо, а вокруг нас обмотка из медной проволоки, и мы можем намагнититься, когда захотим. Пропуская наше внутреннее напряжение через провод, мы можем притянуть все, что захотим. Магниту все равно, как он работает. Он такой, какой есть, и по своей природе, он одни вещи притягивает, а другие нет».
Я съел ломтик жареной картошки и строго глянул на него. «Ты забыл сказать об одном, как мне это сделать?»
"Тебе не надо ничего делать. Космический Закон, помнишь? Все подобное взаимопритягивается . Просто будь самим собой, спокойным, светлым и мудрым. Все происходит автоматически. Когда мы выражаем в этом мире самих себя, ежеминутно спрашивая: действительно ли я хочу это сделать? и совершаем поступки, только если ответом будет искреннее «Да», — автоматически это отводит от нас тех, кто не может ничему от нас научиться и притягивает тех, кто может, а также тех, у кого есть чему поучиться нам".
«Но в это надо очень сильно верить, а пока все это случится бывает так одиноко».
Он странно посмотрел на меня. «Вера тут ни при чем. Никакой веры не надо. Необходимо лишь воображение». Он расчистил стол, отодвинув тарелку с картошкой, соль, кетчуп, вилки, ножи, и мне стало любопытно, что же произойдет, что материализуется тут, прямо у меня на глазах.
«Если у тебя воображение с это кунжутное зернышко», — сказал он, для наглядности бросив в центр опустевшего стола настоящее зернышко, — «для тебя нет ничего невозможного».
Я посмотрел вначале на зернышко, а потом на него. «Вот хорошо, если бы вы, Мессии, собрались бы как-нибудь вместе и договорились о чем-нибудь одном. Я-то думал, что если весь мир ополчается против меня, надо уповать на веру».
«Нет. В свое время я хотел исправить эту ошибку, но это оказалось не так-то просто. Две тысячи, пять тысяч лет назад, они еще не придумали слово „воображение“, поэтому слово „вера“ — это лучшее, что в те времена Мессии могли предложить толпам своих последователей, жаждавших святости. Кроме того, тогда не было кунжута».
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Ильин Андрей