танцевала, неспешно выводя ступней узоры, похожие на
алхимические уравнения, и движения Эйффи становились все более
медленными. Ладони Зии раскрылись, обнаружив горстку
отброшенной Эйффи смешанной с песком земли -- покрытые пылью
бело-голубые кристаллы в правой руке, красновато-золотые в
левой. Она подняла руки и выпустила кристаллы так, что они
посыпались на землю. Эйффи завопила, пронзительно и страшно,
тем страшнее, что лицо ее сохраняло полную неподвижность.
Джулия дернулась к ней, но Бен преградил ей дорогу.
золотые кристаллы, поймав их в левую руку, между тем как
бело-голубые каменья плавно оседали ей на правую ладонь.
Казалось, что она небрежно играет с кристаллами, не жонглируя,
но позволяя им по собственному усмотрению, абы как взвиваться
из ее ладоней вверх, подобно дельфинам или языкам пламени.
Эйффи наполовину проплыла, наполовину проковыляла несколько
шагов в сторону Зии и вновь замерла, словно они вдвоем играли в
какую-то игру посреди тротуара. Зия опять запела, однако на
этот раз Фаррелл отчетливо различал каждое ее смертельно нежное
слово.
на одно изумрудное мгновение сливаясь и тая точно на уровне
Эйффиных глаз и вновь осыпаясь каскадом, такие же невероятные,
как охваченный пламенем скрученный водный столб, и ни единый
камушек ни разу не опустился не в ту руку. Постепенно вращение
их убыстрялось, Фарреллу потребовалось долгое время, чтобы
определить момент, в который они вдруг полностью пропадали из
виду, ибо стремительность их движения уже не позволяла глазам
уловить совершенное их отсутствие в воздухе. Но даже заставив
себя осознать, что на пути из ладони в ладонь они пролетают,
танцуя, сквозь голову Эйффи, даже тогда он не поверил бы в то,
что видел, если бы не выражение ее глаз, которыми только и
могла она ныне двигать. А Зия пела:
кристаллы разгорались все ярче, и все уменьшалась в размерах
Эйффи, как если бы сияющие крохи вытягивали из нее все, из чего
она состоит, лишая ее света, красок и воли. Но она еще
испускала звуки, бессловесное насекомое попискиванье, какое
способен издать лишь подросток, столкнувшийся лицом к лицу с
безучастной вселенной. Кристаллы начали, пролетая, воссоздавать
целые картины: мерцающие, но различимые видения лошадей и
пляжей, мужчин в доспехах, бьющихся при свете факелов --
нет, это фары автомобиля, они сражаются под тем дурацким
шоссе -- коробка с пакетами готового завтрака, коробка,
лопающаяся по углам от переполняющих ее загадочных, надписанных
от руки баночек и пакетов; автобусы и телереклама; растрепанная
школьная тетрадь, полная магических символов и изображенных
цветными фломастерами схем. Именно их рисунок в точности
повторяла Эйффи, танцуя.
мигом. Она выгорает, сгорает все. Он понял так ясно, как
никогда уже ничего не сумел понять, что каждый образ, который
создавали кристаллы, досконально реален и целиком изъят из
сознания Эйффи -- вот Никлас Боннер, а вот, наверное, ее
мать, вот ребенок, рисующий деревья и, быть может, собаку --
свечение каждой картины было в буквальном смысле слова светом
навсегда истребляемых подлинных минут ее жизни. Когда-то вот
так же у человека выдирали кишки и швыряли в огонь, чтобы он
видел, как сгорает его жизнь. Зашипев, погасла сцена, в которой
голые люди сопрягались по-двое, по-трое -- в поле, под
рогатой луной, и на смену ей явился Гарт де Монфокон, читающий
вслух книжку доктора Сьюсса. Эйффи еще попискивала, вызывая у
Фаррелла желание встряхнуть ее. Он громко сказал:
внимание Зии, сосредоточенное на Эйффи столь полно, что в
определенном смысле только Эйффи и оставалась реальной;
впрочем, иллюзиями насчет того, что он так или иначе повлиял на
дальнейшую участь девушки, Фаррелл себя никогда не тешил. И все
же кружащие кристаллы на миг замедлили бег, Зия чуть приметно
повернулась к нему, и в то же мгновение Никлас Боннер сделал
последнее, что ему оставалось. Ударом отбросив в сторону
Брисеиду, он покрывшим половину комнаты прыжком метнулся к
кристаллам -- смеющаяся золотая лягушка, в ту первую ночь
сидевшая на карачках средь мамонтовых деревьев -- визжа:
"Скорее, милая ведьма, спасай меня, как я тебя спасаю, скорее,
скорее!", -- и обезумело колотя по крошечным светлякам,
вившимся вокруг Эйффиной головы. Несколько бешеных ударов
достались самой Эйффи, пока она, шатаясь, не отступила в
сторону, но закричала не она, закричала Зия.
отшатнулась. Фаррелл старался держать глаза открытыми,
насколько это было возможным, хотя еще несколько дней после
того мир представлялся ему скоплением расплавленных пятнистых
теней, на которые больно было смотреть. Все вокруг заиграло
красками, сливавшимися в разноцветный мреющий купол, накрывший
Никласа Боннера. Фаррелл не слышал, как тот кричит, но ощущал
этот крик, пилой вгрызавшийся в кости. Никлас Боннер лупил
кулаками по наплывам лазури, по холодным и дымным багровым, по
летучим облачкам янтаря, но преуспел не больше, чем если бы он
был еще одним беззвучным образом, испепеляемым вместе со всей
остальной памятью Эйффи. Купол плотнел, и в конце концов Никлас
упал, попытался подняться, затем резко перевернулся и
скорчился, будто зародыш, подтянув колени к груди и прикрыв
сложенными руками голову -- светлые, словно молния, глаза его
остались распахнутыми, как у покойника, и обмякшие губы снова и
снова повторяли одно только слово: матушка.
дыхания, ни мускульных усилий -- только медленное, безмерное
восхождение, свободное от всего, что смертно. Фаррелл старался
смотреть прямо на нее, чтобы увидеть, наконец, какова же она на
самом деле, но понял, что любое чудовище показалось бы ему
более постижимым, а черный камень -- более человечным. То, что
откликнулось на отчаянный призыв ее сына, явилось, как форма,
которую чувства Фаррелла были не способны вместить, и свет,
которого дух его оказался не в состоянии вынести. Вот почему
не стоит и помышлять о том, чтобы увидеть богов нагими. Он
перевел взгляд на Бена и Джулию, и Джулия ответила ему
взглядом, но Бена он рядом не обнаружил -- Бен двигался к свету
и ушел уже далеко.
хрустального купола, но вечность ко времени отношения не имеет.
И сколько бы не продлилось на деле ее путешествие, она была уже
близ него, пока заезженное, возмутившееся зрение Фаррелла еще
уверяло его, будто Зия пересекает комнату; она уже протянула
руки и начала выговаривать слово, которое, как знал Фаррелл,
могло быть лишь истинным именем Никласа Боннера. Купол ждал
Зию, меняя свечение под стать ее свету, но становясь за
летящими пламенными язычками все более толстостенным и мутным,
почти уже скрывшим Никласа Боннера. И Зия вцепилась в него.
сквозь хрустальный огонь и скрылись внутри купола -- как
далеко она от нас, как далеко проникла туда, и которая теперь
она, которая? На миг Зия и купол слились -- единое слепящее
безмолвие, подобно звезде, бесконечно пожирающее себя самое.
Шилова Юлия
Русанов Владислав
Акунин Борис
Суворов Виктор
Посняков Андрей
Шилова Юлия