стандартная угроза - а может, если он не бывал здесь раньше, он и так был
перепуган до предела. Мартелсу на память пришла строчка из "Города жуткой
ночи" Джеймса Томпсона: "Нет надежды, нет и страха". Туземец сказал лишь
только:
информации. Мартелс пробился сквозь паралич Тлама и заставил его идти,
позволив, впрочем, туземцу в значительной степени сохранить свою
настороженность. Птица не последовала за ними, даже не шелохнулась, но
Мартелс каким-то образом ощущал, что ее немигающий взгляд сверлит затылок
Тлама.
сопротивление дальнейшему движению - удивительное не только потому, что он
полагал, что Тлам, как и он сам, будет рад убраться подальше от Птицы, но
и из-за его неожиданной силы. С некоторым интересом он почти полностью
ослабил контроль; если для такого сильного сопротивления имелась причина,
Мартелсу необходимо было ее узнать.
дереву, хорошо укрытому со всех сторон, но так, что спереди и сверху
оставалось свободное пространство. Движения его были осторожнее, чем
когда-либо, как будто он подозревал, что не вполне свободен, и ожидал, что
им вновь овладеют в любой момент. Однако, Мартелс, не вмешиваясь, дал ему
расположиться по своему вкусу.
беззвучным шепотом:
ему следует ответить, хотя бы для того, чтобы туземец продолжал говорить.
Но очевидно, Тлам ничего иного, кроме молчания, и не ожидал. Повторив
призыв, он продолжал:
сделал так, что меня изгнали из моего племени. Еще меньше я знаю, почему
ты загнал меня, как жертву, глубоко в страну Птиц. Я не сделал ничего,
чтобы заслужить твою ненависть; само мое безумие в твоем храме могло быть
вызвано только тобой, о бессмертный, поскольку мои предки явно такого не
одобрили бы. Скажи мне, чего ты хочешь? Что я сделал такого, за что должен
умереть? Что за судьбу ты мне уготовил? Как мне исполнить твои желания?
Ответь, бессмертный Квант, ответь, ответь!
ответа, ни надежды на справедливость. В свете собственных целей Мартелса
Тлам находился еще ближе к положению жертвенного животного, чем он сам
полагал. Ни у одного из них не было будущего, но ничто из возможных
объяснений Мартелса не сделало бы это будущее светлее для Тлама. Мартелсу
оставалось только хранить молчание.
смягчился? Скоро Птицы услышат мои мысли, и возможно твои - или твоего
создания. Тогда их Король схватит меня и будет пытать до смерти. Что мне
ему отвечать? С какой целью мной овладели? Должен ли я умереть в
неведении? Я не сделал, не сделал ничего, за что карают смертью!
р_о_д_и_л_с_я_ - но давать его сейчас не стоило. В нем звучало слишком
много обреченности, чтобы продвинуть предприятие Мартелса на шаг вперед,
не говоря уже о том, чтобы удовлетворить Тлама; в данный момент лучше даже
не подтверждать ни единым словом небезосновательное подозрение Тлама, что
им овладели.
голос положенный третий раз:
Ответь мне, твоему просителю!
медленно заворочалось, будто ощущение постепенного пробуждения от
повторяющегося сна; а затем его губы шевельнулись, грудь поднялась, а
сердце опустилось, когда он услышал, как сам говорит слишком хорошо
знакомым голосом:
выполняй его требования и не бойся Птиц. Наш час еще придет.
юг.
полеты стай, миграции и инстинкты, направляющие птиц к дому, всегда
являлись тайной. Его отец, как многие англичане низшего класса в его
время, гонял голубей и временами пополнял свой бюджет помимо футбольных
пари, игры в дартс или монетку, тотализатора и (когда иначе не удавалось)
Биржи Труда, еще и продажей одной из любимых птиц другому любителю. В то
время существовало множество причудливых теорий для объяснения поведения
перелетных птиц, одной из самых странных была теория, что у этих существ
во внутреннем ухе - или его полых костях - имеются железные опилки,
позволяющие им ориентироваться непосредственно по магнитным силовым линиям
Земли.
было одной из самых первых гипотез - и теперь, в противоречие со своей
первоначальной точкой зрения, Мартелс был готов поверить, что это,
действительно, самое логичное объяснение. Вынужденность такого объяснения
не делала его лучше.
дальнейших понуканий Мартелса, и, как и раньше, сам заботясь о мелочах.
Отстранившись от дела, Мартелс продолжал размышлять.
по поводу телепатии, как основанные исключительно на утверждениях
отдельных людей; каждый раз, когда какой-нибудь Рейн или Соул пытался
исследовать ее в лабораторных условиях, она растворялась в тумане из-за
стремления исследователей назвать нежелательные результаты каким-то другим
именем. Непосредственное знакомство с телепатией здесь, указывало, что она
подчиняется обратной квадратичной зависимости или, другими словами,
ослабевает с расстоянием; и если птицы - даже птицы с птичьим мозгом
времен Мартелса - всегда могли ей пользоваться, она сначала, видимо, была
всего лишь какого-то рода маяком, по которому можно было распознать схожие
сознания и схожие намерения.
существ в результате естественного отбора, поскольку разум выполнял те же
функции намного лучше. В результате, оставались лишь те непонятные
рудименты - нечто вроде аппендикса в сознании - которые так упорно сбивали
с толку наиболее четных оккультистов, начиная с Ньютона. Возможно,
психология толпы являлась еще одним подобным рудиментом; если так, она
явно была направлена _п_р_о_т_и_в_ выживания и должна была исчезнуть в
результате отбора еще быстрее. Даже у Птиц этого века она не имела
перспектив на будущее - но Мартелсу предстояло иметь с ними дело сейчас.
ли он в черепе Тлама, как Мартелс, или он по-прежнему размещался в
оболочке в музее, лишь протянув слабое духовное щупальце, связывающее его
с туземцем, может быть через посредство Мартелса? Мартелс считал, что
такое невозможно, но люди Третьего Возрождения запросто могли вновь
развить телепатию в человеке, как в его время были возрождены зубры, тем
более, что Квант был сделан носителем гипнотической и проецирующей силы.
Квант упоминал какую-то всеобщую взаимность, "в которой Птицы от природы
сильны". На _к_а_к_и_х_ законах основывается это явление? Квант,
несомненно, их знал, но вывести их с нуля невозможно, по крайней мере,
такому скептику, каким был Мартелс до того, как попал в эту эпоху, минус
веков двадцать промежуточных обдумываний этой проблемы.
время как все более и более изнуренное тело человека, в котором жили три
сознания, продиралось сквозь колючки, лианы и папоротники, Птицы кружили
поблизости, щелкая клювами, пикируя, бранясь, хлопая крыльями, но не
приступая к последней смертельной атаке, которую Мартелс - и конечно, Тлам
- ожидал ежеминутно. Он чувствовал себя бычком, которого тащат по коридору
бойни, неспособным понять, что происходит, уверенным лишь в том, что
существа, которых он ранее считал просто причиняющими мелкие неудобства,
вдруг почему-то стали злыми.
гудение, как бы пробное вращение механизмов, где-то возле мозжечка Тлама
или глубже в стволе мозга говорил Мартелсу, что Квант все еще тут.
Конечно, хорошо, с одной стороны, что он не мешал навязанному Мартелсом
"Дранг нах зюден"; но в то же время, Мартелс не сомневался, что неистовая
ярость, с которой Птицы метались вокруг них, как буря из перьев, каким-то
образом связана с присутствием Кванта. В конце концов, ведь Квант сам
сказал, что является символом всего, что Птицы ненавидят и боятся. Теперь
Мартелс был уверен, что один человек, имеющий только свое собственное
сознание, был бы разорван на куски задолго до того, как увидел бы первое,
похожее на ворона, существо; тройственное существо уцелело отчасти потому,
что Птицы ощущали в нем какую-то странность, вызывавшую одновременно
ненависть и желание ее узнать - но не могли этого сделать только с помощью
Акунин Борис
Афанасьев Роман
Прозоров Александр
Буркатовский Сергей
Херберт Фрэнк
Андреев Николай