савана лежала негритянка.
дюймом я стягивал толстую ткань. Голова, покрытая волосами, собранными в
маленькие синеватые пучки, лежала на сгибе черной массивной руки.
Лоснящаяся кожа спины натянулась на бугорках позвонков. Ни малейшее
движение не оживляло огромное тело. Еще раз я посмотрел на босые подошвы
ее ног, и вдруг меня поразила одна удивительная деталь; они не были ни
сплющены, ни сбиты той тяжестью, которую должны были носить, на них даже
не ороговела кожа от хождения босиком, она была такой же тонкой, как на
руках или плечах.
труднее, чем прикосновение к мертвому телу. И тут произошло невероятное:
лежащее на двадцатиградусном морозе тело было живым, оно шевелилось.
Негритянка подтянула ногу, словно собака, которую взяли за лапу.
слишком холодно. Я еще чувствовал кончиками пальцев мягкое прикосновение.
Я попятился за занавеску, опустил ее и вернулся в коридор. Мне показалось,
что в нем дьявольски жарко. Лестница привела меня снова в зал ракетодрома.
Я уселся на свернутый кольцевой парашют и обхватил голову руками. Я не
знал, что со мной происходит. Я был совершенно разбит, мысли сползали в
какую-то пропасть - потеря сознания, смерть казались мне невыразимой,
недоступной милостью.
себе, чтобы кто-нибудь мог сложить и единое целое то, что я до сих пор
пережил, видел, до чего дотронулся собственными руками. Единственным
спасением, бегством, объяснением был диагноз - сумасшествие. Да, я, должно
быть, сошел с ума сразу же после посадки. Океан подействовал на мой мозг -
я переживал галлюцинацию за галлюцинацией, а если это так, то незачем
растрачивать силы на бесполезные попытки распутать не существующие в
действительности загадки, нужно искать медицинскую помощь, вызвать по
радио "Прометей" или какой-нибудь другой звездолет, дать сигналы "SOS"...
ума, успокоила меня.
существовал какой-то Снаут и что я с ним когда-либо разговаривал. Ведь
галлюцинации могли начаться гораздо раньше. Кто знает, не нахожусь ли я
еще на борту "Прометея", пораженный внезапным припадком мозгового
заболевания; возможно все, что я пережил было созданием моего
возбужденного мозга? Однако если я был болен, то мог выздороветь, а это
давало мне по крайней мере надежду на спасение, которой я никак не мог
увидеть в перепутанных кошмарах Соляриса, длящихся всего несколько часов.
логично продуманный эксперимент над самим собой - experimentum crucis, -
который показал бы мне, действительно ли я свихнулся и являюсь жертвой
бредовых видений или же, несмотря на их полную абсурдность и
неправдоподобность, мои переживания реальны.
поддерживал несущую конструкцию ракетодрома. Это была выступающая из
стены, выложенная выпуклыми плитами стальная мачта, окрашенная в салатовый
цвет; в нескольких местах, на высоте примерно метра, краска облупилась,
наверное, ее ободрали проезжающие здесь тележки. Я дотронулся до стали,
погрел ее немножко ладонью, постучал в завальцованный край
предохранительной плиты: может ли бред достигать такой степени реальности?
Может, ответил я сам себе; как-никак это была моя специальность, в этом я
разбирался.
казалось, что нет, ибо мой больной мозг (если, конечно, он больной) будет
создавать любые иллюзии, какие я от него потребую. Ведь не только при
болезни, но и в самом обычном сне случается, что мы разговариваем с
неизвестными нам наяву людьми, задаем этим снящимся образам вопросы и
слышим их ответы; причем, хотя эти люди являются в действительности лишь
плодом нашей собственной психики, как-то выделенные временно ее
псевдосамостоятельными частями, мы не знаем, какие слова они произнесут,
до тех пор, пока они (в этом сне) не обратятся к нам. А ведь на самом деле
эти слова являются той же самой обособленной частью нашего собственного
разума, и поэтому мы должны были бы их знать уже в тот момент, когда сами
их придумали, чтобы вложить в уста фиктивного образа. Что бы я, таким
образом, ни задумал, ни осуществил, я всегда мог себе сказать, что
поступил так, как поступают во сне. И Снаут, и Сарториус могли вовсе не
существовать в действительности, поэтому задавать им какие бы то ни было
вопросы было бессмысленно.
сильнодействующее средство, например, пеотил или другой препарат, который
вызывает галлюцинации или цветовые видения. Появление этих феноменов
доказало бы, что то, что я воспринимаю, существует на самом деле и
является частью материальной, окружающей меня действительности. Но и это -
продолжал я думать - не было бы нужным ключевым экспериментом, поскольку я
знал, как средство (которое я сам должен был выбрать) должно действовать,
а значит, могло случиться, что как прием этого лекарства, так и вызванный
им эффект будут одинаково созданием моего воображения.
него выбраться - ведь нельзя мыслить иначе, чем мозгом, нельзя выбраться
из самого себя, чтобы проверить нормальность происходящих а организме
процессов, - когда вдруг меня осенила мысль, столь же простая, сколь
удачная.
я бросил взгляд на стенные электрические часы. Было около четырех часов
ночи, условной ночи Станции, снаружи царил красный рассвет. Я быстро
включил аппаратуру радиосвязи и, ожидая, пока нагреются лампы, еще раз
мысленно повторил каждый этап эксперимента.
обращавшегося вокруг Соляриса сателлоида, но нашел его на таблице, висящей
над главным пультом. Дал вызов азбукой Морзе и через восемь секунд получил
ответ. Сателлоид, а точнее его электронный мозг отозвался ритмично
повторяющимися импульсами. Тогда я потребовал, чтобы он сообщил с
точностью до пятого десятичного знака, какие меридианы звездного купола
Галактики он пересекает на расстоянии двадцати двух угловых секунд,
обращаясь вокруг Соляриса. Потом я сел и стал ждать ответа. Он пришел
через десять минут. Я оторвал бумажную ленту с отпечатанным на ней
результатом и, спрятав ее в ящик (я старался не бросить на нее даже одного
взгляда), принес из библиотеки большие карты неба, логарифмические
таблицы, справочник суточного движения спутника и еще несколько книг,
после чего Начал искать ответ на этот же самый вопрос. Почти час ушел у
меня на составление уравнений. Не помню, когда последний раз мне пришлось
столько считать. Наверное, еще в студенческие годы на экзамене по
практической астрономии.
рассуждения были примерно такими. По картам неба я получу цифры, не точно
совпадающие с данными, сообщенными сателлоидом. Не точно, потому что
сателлоид подвержен очень сложным пертурбациям, вызванным влиянием
гравитационных сил Соляриса, его обоих, кружащих друг около друга солнц, а
также локальных изменений притяжения, создаваемых океаном. Когда у меня
будет два ряда цифр: полученных от сателлоида и вычисленных теоретически,
я внесу в мои вычисления поправки. Тогда обе группы результатов должны,
совпасть до четвертого знака после запятой. Расхождения будут только в
пятом знаке, они отразят неучтенное воздействие океана.
действительности, а являются плодом моего воображения, все равно они не
смогут совпасть с другим рядом - вычисленных данных. Мозг мой может быть
больным, но ни при каких условиях он не в состоянии произвести вычисления,
выполненные большим калькулятором станции, так как на это потребовалось бы
много месяцев. А следовательно, если цифры совпадут, значит, большой
калькулятор Станции на самом деле существует и я пользовался им в
действительности, а не в бреду.
ленту и расправлял ее рядом с другой, более широкой, из калькулятора. Оба
ряда цифр, как я и предполагал, совпадали до четвертого знака. Расхождение
появилось только в пятом. Я спрятал все бумаги в ящик. Итак, калькулятор
существовал независимо от меня. Из этого следовала реальность Станции и
всего, что на ней происходило.
листков, покрытых нетерпеливыми подсчетами. Я вынул пачку и с первого
взгляда понял, что кто-то проводил уже эксперимент, похожий на мой, с той
только разницей, что вместо данных, касающихся звездной сферы, потребовал
от сателлоида измерений альбедо Соляриса на расстоянии сорока секунд.
передатчик, выпил остатки бульона из термоса и пошел спать.
удерживало меня на ногах. Я настолько отупел от усталости, что даже не
сумел разложить кровать в кабине и, вместо того чтобы освободить верхние
зажимы, потянул за поручень, и постель свалилась на меня. Наконец я ее
опустил, бросил одежду и белье прямо на пол и полуживой упал на подушку,
даже не поправив ее. Я заснул при свете, не помню когда. Открыв глаза, я
решил, что спал всего несколько минут. Комната была наполнена угрюмым
красным сиянием. Мне было холодно и хорошо. Напротив кровати, под окном,
Шилова Юлия
Березин Федор
Посняков Андрей
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Березин Федор