стеклянные двери были закрыты. В помещении шла уборка. Я вернулся к лифту
и поехал на четвертый этаж. Его я выбрал лишь потому, что кнопка с этим
номером блестела сильнее других, словно ее чаще всего нажимали.
солдат. Это был первый не имевший никакого звания военный, с которым я
здесь столкнулся. Простой мундир был стянут жестким ремнем. Он стоял как
изваяние, по стойке "смирно", держа в руках, обтянутых перчатками, темный
автомат.
десять дальше по коридору, я резко повернул и двинулся прямо к той двери,
у которой он дежурил. Если это был официальный вход в помещения
главнокомандующего, то было весьма маловероятно, что он меня туда пустит.
И все же я рискнул. Следя за ним уголком глаза, я взялся за ручку двери.
Абсолютно безучастный, он всматривался в какую-то точку на стене перед
собой. Я вошел - и даже вздрогнул, так велико было мое изумление.
Напротив, за потрескавшейся балкой притолоки, круто вверх спиралью
поднималась лестница с седлообразно вытоптанными ступенями.
пронизывающий до костей холод. Я опустил руку. Она попала в струю
стекавшего сверху морозного воздуха. Я начал взбираться по лестнице.
Наверху в полумраке бледным пятном маячил проем приоткрытой двери. Я
очутился на пороге погруженной во мрак часовни. В глубине под распятым
Христом стоял окруженный свечами открытый гроб. Чуть колеблющиеся язычки
пламени бросали на лицо умершего слабые неверные отблески. По обеим
сторонам прохода, едва освещенного желтоватыми отсветами, темнели ряды
лавок. За ними угадывались загадочные, скрывающие в себе что-то ниши.
было видно. Я медленно двинулся по проходу, думая уже лишь о том, куда я
направлюсь, когда покину часовню, но тут мой взгляд, блуждавший среди
колеблющихся теней, остановился на лице умершего.
лицо. В гробу, укрытый до половины груди флагом, укутывавшим ноги пышными,
искусно уложенными складками, покоился старичок. Его голова обрамлялась
накрахмаленными кружевами, выглядывавшими из-под погребального изголовья.
Он лежал без золотых очков, и из-за этого, а может, и потому, что он был
мертв, с его лица исчезла лукавая озабоченность. Он лежал вытянувшийся,
торжественный, окончательно со всем рассчитавшийся и все завершивший. Я
продолжал идти к нему, хоть и замедлив шаги в усилившемся встречном потоке
ледяного воздуха, веявшего, казалось, от него самого. Поверх флага лежали
его старательно сложенные руки. Только мизинец одной из них не пожелал
согнуться и торчал то ли насмешливо, то ли предостерегающе, притягивая
взгляд своей непослушной оттопыренностью. Откуда-то сверху раз и другой
донеслась одинокая нота, более всего напоминающая сопящий вздох неплотно
закрытой органной трубы, словно кто-то неумело пробовал тона на клавиатуре
инструмента, но затем снова наступила тишина.
чисто рефлекторно. В сущности, гораздо более меня занимала моя собственная
ситуация. Я неподвижно стоял у гроба - ноги мои зябли все сильнее - вдыхая
тепловатый запах стеарина. Одна из свечей издала треск, я ощутил легкое
прикосновение к моему плечу, и в ту же секунду кто-то прошептал прямо мне
в ухо:
невидимого свода, растянутое глубоким, усиливающимся эхом. Прямо за моей
спиной стоял высокий офицер с бледным, слегка одутловатым, лоснящимся
лицом. Я заметил, что нос у него слегка синеват. Между отворотами мундира
белел подвернутый вовнутрь жесткий воротничок.
деликатнейшим образом.
того, я не отец, а брат.
аккуратно выбрита до кожи, темя покрывала маленькая шапочка.
отражения свечей в них - очень медленно прошлись по моей фигуре и с тем же
вдумчивым интересом вернулись к моему лицу.
фамильярности. Затем еще раз осмотрел меня, осторожнее.
сразу вытянулся.
месса. Если вы хотите...
язычки их пламени. Сбоку прямо мне в глаза блеснуло отражение.
холодильник, через никелированную решетку которого струились потоки
морозного воздуха.
вылепленной рукой коснулся моего рукава.
Халатность при исполнении обязанностей... Офицер приор не справляется...
любую минуту ретироваться, но я молчал, вглядываясь в размытое тенями лицо
умершего, не делая ни одного движения.
висок. - Но все же, если бы мне было дозволено спрашивать, в надежде, что
я смогу принести какую-нибудь пользу в служебном порядке, вы... по
высочайшему направлению?
лошадиные зубы. С вымученной улыбкой на лице он застыл, словно упиваясь
моим ответом, как изваяние.
Отдела.
последнее время замечен в злоупотреблениях...
непослушно торчавший мизинец лежавшего в гробу старичка внезапно
пошевелился.
теплое дыхание монаха-офицера на своем затылке.
казались отлитой из воска половиной ракушки.
сравнению с другими пальцами, слегка шевелился, и тут мне показалось, что
даже в этой невозможной выходке, в игривом шевелении мизинца, я улавливаю
искусно воплощенную натуру старичка.
заставляло оставить мысль о воскрешении и направляло мышление к тем особым
мельчайшим и неуловимым движениям насекомых, проявлением которых была,
например, едва заметная расплывчатость брюшка непосредственно перед
полетом. Расширенными глазами следил я за этими шевелениями, все более
явными покачиваниями пальца.
я.
что перед лицом перспективы остаться один на один со старичком без
раздумий соглашаюсь на отвратительную назойливость монаха, словно надеясь,
что в присутствии двух людей покойник не решится на что-нибудь
посерьезнее.
за посетителями, офицер-привратник не заботится о своевременном
выписывании пропусков, в Секции Попечения Душ совершенно не ведется
провокационная работа.
слишком глубоко увяз в этой сцене.