волосами очень светлокожей, стала напоминать мраморное изваяние,
приставленное к живому телу.
Грилли не причинил Фафхрду ни малейшего вреда. По-видимому, человек,
лишенный возможности подрезать поджилки другому человеку, будет считать
любой другой порез для себя оскорблением и даже пятном на своей репутации.
Так, по крайней мере, решил Мышелов.
рассмеялся. Однако этот порыв - и вместе с ним живейший страх за себя и за
Фафхрда - тут же поглотило ощущение, что во всем этом деле было что-то не
то, и не только по обычным меркам, но и в более глубоком оккультном
смысле. Раздетый и бритый Фафхрд лежит, привязанный к шаткой узкой
кровати... не то, не то, не то! Мышелову снова почудилось, на сей раз
гораздо более явственно, что Пульг, сам того не подозревая, выполняет
какой-то таинственный обряд.
улице стал тише и на миг почти вовсе прекратился. Затем через занавешенную
дверь и залитое красным светом оконце в комнату проник высокий скрипучий
голос Бвадреса, который начал читать большую литанию, и неразборчивый
рокот отвечающей ему толпы.
нами! Посмотрим, сынок, как ты спланировал операцию. Не забывай, что я не
буду спускать с тебя глаз и требую, чтобы ты нанес удар сразу после
проповеди Бвадреса, когда начнется сбор пожертвований. - Он строго
посмотрел на Грилли, Виггина и Кватча. - Слушайтесь моего заместителя!
Исполняйте каждое его приказание, если только я не велю иначе, - строго
предупредил он. - Давай, сынок, поспеши, начинай приказывать!
драгоценностями маске Пульга, которую он только что снова надел, - врезать
прямо по носу, а потом бежать сломя голову из этого сумасшедшего дома, где
он должен приказывать по приказу. Однако он не мог оставить Фафхрда -
раздетого, безволосого, связанного, мертвецки пьяного и совершенно
беспомощного. Поэтому Мышелов двинулся к наружной двери и сделал знак
Пульгу с приспешниками следовать за ним. Он почти не удивился - в этих
обстоятельствах было трудно решить, какое поведение считать удивительным,
- что они его послушались.
остальных. Обернувшись и глядя через плечо маленького человечка, он
заметил, как Кватч, который уходил последним, нагнулся, чтобы задуть
свечу, и, воспользовавшись этим моментом, прихватил из-под кровати початый
кувшин с вином. И почему-то этот вполне невинный воровской поступок
показался Мышелову с оккультной точки зрения самым нелепым из всех
происшедших до этого мистических несуразиц. Мышелову страстно хотелось
обратиться к какому-нибудь богу, в которого он бы верил, и попросить,
чтобы тот просветил и направил его в этом океане необъяснимых и странных
предчувствий. Но, к сожалению, для Мышелова такого божества не
существовало. Поэтому ему оставалось лишь броситься наудачу в этот
неласковый океан в надежде, что в нужный момент его осенит вдохновение.
где надо (при этом очень многие шикали и свистели), Мышелов деятельно
готовил декорации и размещал действующих лиц драмы, содержания которой он
почти не знал. Сумерки были на его стороне - он мог проскользнуть
практически незамеченным от одной кулисы к другой, а лотки примерно
половины ланкмарских торговцев могли послужить, если понадобится, для
оформления сцены.
оружие Кватча и Виггина - короткие мечи в ножнах, арбалеты и колчаны с
очень неприятными с виду маленькими стрелами. К тому времени, как большая
литания дошла до своего жалобного финала, сцена была готова, хотя где,
когда и как будет поднят занавес и кто будет зрителями, а кто актерами,
оставалось только гадать.
Богов, уходящая в обоих направлениях в какой-то кукольный, залитый светом
факелов живописный мир, бегущие по низкому небу облака, полупрозрачные
ленты тумана, тянущегося с Великой Соленой Топи, далекий рокот грома,
блеяние и завывания других жрецов, пронзительный смех женщин и детишек,
зычные выкрики бродячих торговцев и зазывал, запах ладана из храмов,
смешивающийся с маслянистым дымком от жареных закусок на лотках
разносчиков, факельный чад, мускусные и цветочные ароматы разодетых дам.
привлеченных рассказами о вчерашних подвигах неистового прислужника и
дикими пророчествами Бвадреса, перегородила всю улицу, оставив с каждой
стороны лишь узкие проходы под аркадами. На вечерней службе присутствовали
все слои ланкмарского общества: тут можно было увидеть неописуемые
лохмотья и мех горностая, босые ноги и усыпанные самоцветами сандалии,
сталь наемников и тросточки философов, лица, разрисованные редчайшей
косметикой, и лица, припудренные лишь пылью, глаза голодные и глаза
пресыщенные, глаза, в которых светилась безумная вера, и глаза, в которых
за скептицизмом скрывался страх.
спал связанный Фафхрд. Его дрожащие руки покоились на бочонке, который был
прикрыт мешком из-под чеснока и служил одновременно алтарем и ящиком для
пожертвований. Почти вплотную к нему располагались самые истовые прихожане
- кто сидел, скрестив ноги, кто на корточках, кто стоял на коленях.
рыбой, на самой середине улицы. Они передавали друг другу похищенный
Кватчем кувшин с вином, - очевидно, чтобы скрасить свое пребывание на
столь благоуханном посту, однако всякий раз, когда Мышелов замечал, что
они прикладываются к кувшину, его вновь и вновь охватывало ощущение некоей
оккультной несообразности.
Фафхрд. Грилли был при нем, а Мышелов, закончив приготовления, присел
неподалеку на корточки. Маска Пульга никому особенно не бросалась в глаза:
в толпе было еще несколько мужчин и женщин в масках - пустые разноцветные
пятна в море лиц.
были немало раздражены отсутствием рослого служки (они-то и шикали и
свистели во время литании). Завсегдатаям тоже не хватало его лютни и
нежных напевов, и они обменивались тревожными вопросами и предположениями.
В конце концов кто-то выкрикнул: "Где служка?", и через несколько
мгновений вся аудитория начала скандировать: "Хотим служку! Хотим служку!"
козырьком ко лбу, он стал вглядываться в верхний конец улицы, словно
увидел там кого-то, а потом внезапно указал туда пальцем, как будто там
появился человек, которого все так звали. Люди принялись вытягивать шеи и
толкаться, пытаясь увидеть, на кого указывает Бвадрес, заодно они
перестали скандировать, - и тут старый жрец приступил к проповеди.
поглотил Ланкмар. Он пожрал его - этот нечестивый Ланкмар, город пьянства,
распутства и разврата, Ланкмар, город зловонных черных костей!
Ланкмара (их под страхом смерти нельзя было даже упоминать, хотя простых
богов в Ланкмаре можно было оскорблять сколько угодно) и заставило толпу
потрясенно умолкнуть.
смиренным слугой, который лишился друга и остался один. Был у меня один
служка, твой неутомимый защитник, и того у меня отняли. Ты говорил ему,
Иссек, о своей жизни, посвящал в свои тайны, у него были уши, чтобы
слышать твои речи, и губы, что их петь, но черные дьяволы унесли его! О
Иссек, смилуйся надо мной!
говорившим лишь о любви, но его схватили и привязали к пыточной дыбе. Он
принес людям воду мира в священном кувшине, но они разбили его.
чувствовал, что должен чем-то восполнить отсутствие своего служки-скальда)
описал житие и, главное, муки и смерть Иссека Кувшинного, так что среди
слушателей не осталось ни одного человека, у кого не встал бы перед
глазами образ Иссека на дыбе (вернее, на нескольких дыбах по очереди) и не
сжалось бы сердце при мысли о страданиях бога.
судомойки выли в голос, философы затыкали уши.
дыбе, когда ты переломанными руками превратил шейный обруч своего мучителя
в изображение кувшина невиданной красоты, ты думал лишь о нас, о святое
дитя. Ты думал лишь о том, чтобы сделать прекрасной жизнь даже самых
страдающих и обезображенных из нас, твоих ничтожных рабов.
Грилли, опустился коленями на грязные булыжники. Его серебристо-черный
полосатый капюшон откинулся на спину, украшенная самоцветами черная маска
упала с лица, и все увидели, что оно залито непритворными слезами.
всхлипами. - Отныне я буду служить лишь кротчайшему Иссеку Кувшинному.
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Василенко Иван
Посняков Андрей
Корнев Павел
Сертаков Виталий