Неужели все еще злится, что дядюшка разболтался за ужином?
море и все смогли передохнуть, она не выдержала и спросила сестру.
тебе в голову взбрело, дуреха? Да об этом все и думать забыли. Слишком
ты много о себе воображаешь, Менолли, вот что плохо. С какой стати
Янус вообще будет обращать на тебя внимание?
конечно, она всего лишь девчонка, к тому же слишком нескладная для
своего возраста, да еще и младшая в большой семье - никому до нее нет
никакого дела. Только не такое уж это утешение - быть никому не
нужной, даже если отец меньше цепляется или помнит ее провинности.
Только навряд ли он забыл, что она пела ребятишкам свои песни. Или
Селла запамятовала? А может, и вообще не знала? Скорее всего, что так,
- размышляла Менолли, стараясь поудобнее свернуться на старом тюфяке.
- Только слова Селлы о том, что Менолли слишком много о себе
воображает, гораздо больше подходят к ней самой: Селла только и
думает, что о себе да о своей внешности. Ей бы уже пора найти себе
мужа - глядишь, и для холда облегчение. Янус держал в Полукруглом
всего троих воспитанников, а четверо из шести братьев Менолли учились
рыбачьему ремеслу в других морских холдах. Может быть, теперь, когда у
них есть арфист, что-то изменится...
ожидалось, погода стояла солнечная - можно рассчитывать, что белье
быстро высохнет. Менолли надеялась улучить минутку, чтобы спросить
мать: не говорил ли чего арфист про ее уроки, но возможность так и не
представилась. Зато она получила от Мави очередной нагоняй - на этот
раз за неопрятную одежду, непроветренную постель, непричесанную
голову, неряшливый вид и вообще за лень и неповоротливость. Так что
вечером Менолли была рада забиться с миской супа в темный угол кухни,
чтобы снова не попасться на глаза матери. Сидя там, девочка
размышляла, почему именно ей так не везет.
несколько тактов своей песни. Да еще в том, что она - девчонка и
притом единственная, кто смог в отсутствие настоящего арфиста играть и
обучать детей. Да, - окончательно решила Менолли, - должно быть,
именно поэтому она впала в такую немилость. Кому охота, чтобы арфист
прознал, что с детьми занималась какая-то девчонка? Но если она учила
их неверно, значит, ее неправильно выучил Петирон - но это уж совсем
ни в какие ворота не лезет! А если старик и вправду написал о ней
мастеру Робинтону, разве новому арфисту не любопытно на нее поглядеть?
Правда, может быть, ее песни вовсе не так хороши, как полагал Петирон.
А может, он и вовсе не посылал их Главному арфисту. И в письме о ней
нет ни словечка. Правда, пакет исчез со своего места в хранилище
Летописей, но, судя по тому, как все складывается, Менолли так никогда
и не удастся хотя бы познакомиться с Эльгионом.
тростник, чтобы заново набить все тюфяки в холде. Как раз подходящая
работенка для того, кто попал в такую немилость.
набитые желтохвосткой и голованом. Весь холд бросили на рыбу -
потрошить, солить, коптить...
чего же мерзкая рыба - вся утыкана острыми колючками да к тому же
покрыта жирной слизью, которая въедается в руки, и они потом долго
шелушатся. Ее потому и прозвали голованом, что в ней почти ничего нет,
кроме башки с зубастой пастью. Но если отрубить огромную голову,
отделить хребет, а мясо зажарить, то просто пальчики оближешь! А
сушеную рыбу можно размочить, а потом сварить или потушить - и будет
такая же вкусная, как будто только сегодня выловили. Но потрошить
голованов - самое гнусное, скверное, нудное занятие!
и раскроил ей левую ладонь. Девочку пронзила такая острая боль, что
она застыла на месте, тупо глядя на обнажившиеся кости, пока Селла не
заметила, что сестра не поспевает за остальными.
часто бывала несносной, но в самообладании ей не откажешь. Вот и
теперь она быстро схватила Менолли за руку и, прижав перерезанную
артерию, остановила кровотечение.
детей, которые работали так, что только руки мелькали. Менолли
охватило чувство вины. Все смотрели на нее, как будто она нарочно
порезалась, чтобы увильнуть от работы. Слезы навернулись ей на глаза,
но не от боли, а от унижения и молчаливой враждебности окружающих.
лечебницу.
дочь.
ничего такого не подумал. А теперь дай сюда руку, вот так.
испугалась, что вот-вот лишится сознания, но потом твердо решила
больше ничего о себе не воображать. Она представила, что это вовсе не
ее рука, и как-то сразу успокоилась.
травяным настоем. Рука сразу онемела, как будто и вправду была чужая.
Кровь перестала течь, но Менолли почему-то не могла заставить себя
взглянуть на рану. Она наблюдала за сосредоточенным лицом матери,
которая быстро скрепила перерезанный кровеносный сосуд и зашила
длинный порез, потом наложила на шов целебную мазь и завязала руку
мягкой тканью.
Менолли вдруг стало не по себе. Она вспомнила: бывало, что в подобных
случаях люди оставались без руки...
страха.
та коснулась запретной темы. - При чем тут игра? Тебе больше не
придется никого учить...
например, ту балладу, что он пел в день приезда. Я не знаю нот и хотела
бы ее разучить... - Менолли осеклась на полуслове: ее ужаснуло
окаменевшее лицо матери, неожиданная жалость, мелькнувшая в ее глазах.
спасибо, что после смерти Петирона Янус проявил такую
снисходительность.
не подействовало. Ты потеряла много крови, и мне вовсе не хочется
тащить тебя на руках.
даже не почувствовав вкуса. Опираясь на плечо Мави, она едва
доковыляла по каменным ступеням до своей комнаты. Несмотря на меховое
одеяло, девочка ощущала леденящий холод - холод тоски и одиночества.
Но снадобье начало оказывать свое действие, и Менолли провалилась в
сон. Затухая, мелькнула последняя мысль: теперь, когда ее лишили
единственной в жизни радости, она понимает, что чувствует всадник,
потерявший дракона...
Той черной бездны нет черней,
В безмолвии весь мир застыл.
Тьма Промежутка, а над ней -
Лишь хрупкий взмах драконьих крыл.
Менолли опухла, девочка металась в жару.
компрессы и что-то тихонько мурлыкала себе под нос, желая успокоить
больную. Но пение ее имело обратное действие - даже в бреду Менолли ни
на миг не забывала, что музыка для нее теперь запрещена, и от этого
только еще больше металась и стонала. Наконец Мави, не выдержав,
напоила ее вином, обильно сдобренным сонным настоем и Менолли снова
впала в беспамятство.
слизь голована попала в кровь. Пришлось позвать женщину, которая
хорошо смыслила в таких делах. К счастью для Менолли, они,
посовещавшись, решили распустить грубые стежки, чтобы зараза лучше
выходила. Менолли постоянно пичкали сонным зельем и каждый час
прикладывали к руке горячие припарки.
пришлось отнять руку, чтоб воспаление не пошло дальше. Она не отходила