Чтение 10–й страницы книги ~Луна трех колец~

Тусклый свет ушел, когда кончился день, и ночь окутала меня темными
волнами. Я сидел, прислонившись к стене напротив двери и прислушивался,
чтобы собрать какую-нибудь информацию. Время от времени до меня доходили
искаженные и приглушенные звуки. Прозвучал горн, видимо, возвещавший о
чьем-то прибытии. Я снова встал и поплелся к окну. На серой стене плясал
луч фонаря, я услышал голоса. Потом промелькнули человеческие фигуры, одна
в дворянском плаще, шага на два впереди трех других. Вскоре я услышал
звякание металла на лестнице. Что-то толкнуло меня вернуться на старое
место - к стене против двери.

Блеснул свет, достаточно сильный, чтобы ослепить меня и скрыть
стоящих в дверях. Только когда они вошли в мою камеру, я немного разглядел
их.

Это были те, что прошли мимо окна. Теперь я узнал в дворянине юношу
из игорной палатки.

Есть один трюк, старый, как мир, и я применил его: молчи, чтобы твой
противник заговорил первым. Так что я не стал обращаться с просьбой о
разъяснении, а просто спокойно изучал их.

Двое поспешно отодвинули скамью от стены, и Лорд сел с видом
человека, которому обязаны предоставлять удобства. Третий сопровождающий
повесил фонарь на крючок в стене, так что вся камера была освещена.

- Эй, ты! - не знаю, удивило лорда мое молчание или нет, но в его
тоне слышалось раздражение. - Ты знаешь, кто я?

Это было классическое начало разговора между йикторианскими
соперниками - хвалиться именем и титулами, дабы подавить возможного врага
грузом своей репутации.

Я не ответил. Он нахмурился и наклонился вперед, положив руки на
колени и расставив локти.

- Это Лорд Озокан, старший сын Лорда Осколда, Щит Йенледа и Юксесома,
- пропел человек, стоящий возле фонаря, голосом профессионального
герольда.

Имена сына и отца мне ничего не говорили, и земли, которые они
представляли, были мне незнакомы. Я продолжал молчать. Я не видел, чтобы
Озокан сделал какой-нибудь жест, отдал приказ, но один из его
первоклассных ребят шагнул ко мне и так хлестнул меня по лицу ладонью, что
я стукнулся головой о стену и чуть не потерял сознание от боли. Усилием
воли я поднялся на ноги, стараясь, насколько возможно, сохранить ясность
ума. Но будет ли это возможно? Они собирались силой отнять у меня что-то,
нужное им. И Озокан грубо объяснил, чего они желают.

- У вас есть оружие и знания, инопланетный бездельник, и я получу их
от тебя тем или иным способом.

Тут я в первый раз ответил, с трудом шевеля распухшими от удара
губами:

- А ты нашел на мне оружие? - я не стал титуловать его.

- Нет, - он засмеялся. - Ваш капитан весьма умен. Но ЗНАНИЕ при тебе.
А если твой капитан хочет увидеть тебя снова, то мы будем иметь также и
оружие, и очень скоро.

- Если ты хоть что-нибудь знаешь о Торговцах, ты должен знать, что у
нас поставлены мозговые ограничители против подобного разглашения на чужих
планетах.

- Да, я слышал, - его улыбка стала еще шире. - Но у каждого мира свои
секреты, ты это тоже знаешь. У нас есть несколько ключей к таким мозговым
щеколдам. Если они не сработают - очень жаль. Но твоему капитану будет о
чем поразмыслить, и он должен будет сделать это быстро. А что касается
знаний, - давай их сюда, - последний его приказ щелкнул, как кнут.

Я не хочу вспоминать о том, что было после в комнате с каменными
стенами. Те, кто принимал участие в допросе, были настоящими мастерами в
своем деле. Не знаю, то ли Озокан был действительно уверен в том, что я
смогу, если захочу, выдать ему знания, то ли занимался этой игрой для
собственного удовольствия. Большая часть всего этого совершенно исчезла из
моей памяти. Всякий эспер, даже самый слабый, может частично закрыть
сознание, чтобы сохранить равновесие мозга.

Они не смогли узнать ничего стоящего и были достаточно опытны в своем
грязном ремесле, чтобы не терзать меня беспрерывно. Но я довольно долгое
время не знал об их уходе и вообще о чем бы то ни было. И когда боль вновь
подняла меня, за окном был бледный день.

Скамья стояла у стены, и на ней снова был кувшин и еще блюдо с чем-то
вроде замороженного сала.

Я подполз к скамье, выпил горькой воды, и мне стало чуть-чуть лучше,
но прошло много времени, прежде чем я решился попробовать пищу. Только
сознание, что необходимо иметь силы, заставило меня двигаться и давиться
этой тошнотворной пищей.

Теперь я знал: Озокан похитил меня в надежде обменять на оружие и
информацию - без сомнения, для того, чтобы с их помощью захватить
королевский трон. Дерзость этого акта означала, что он либо имел сильную
поддержку и мог противостоять законам ярмарки, либо надеялся столь быстро
захватить трон, что власти не успеют выступить против него. Безрассудство
его поступка граничило с крайней глупостью, и я не мог поверить в такие
его надежды. Только позже я сообразил, что он уже настолько перешагнул
границы, что ему ничего больше не оставалось, как держаться этого опасного
пути. Он не мог повернуть обратно.

Нечего было и думать, что капитан Фосс заплатит за меня требуемый
выкуп. Хотя Торговцы были тесно связаны между собой, и начальство вело
себя честно со всеми, ни команда "Лидиса", ни вся добрая слава Свободных
Торговцев не может и не будет подвергаться риску ради жизни одного
человека. Эл Фосс может только пустить в ход машину йикторианского
правосудия.

Знает ли он, где я? Что сталось с Лалферном? Если ему удалось удрать,
то Фосс уже знает, что я похищен, и может принять контрмеры.

Но сейчас я должен рассчитывать не на пустые надежды, а на
собственные силы. Я думал и думал.

Как ни измучен я был, я пустил в ход мыслеуловитель. Сейчас как раз
было такое место и время, когда могут помочь только отчаянные методы.
Поскольку мыслеискатель по-разному действует у разных рас и народов, я не
надеялся на какое-то открытое сообщение, может, и вообще ничего не будет.
Получалось, будто я пытаюсь вести перехват радиопередачи в таком широком
диапазоне, что мой приемник ловит лишь смутный узор.

Я уловил не слова, не отчетливые мысли, а только ощущение страха. И
эта эмоция временами была такой острой, что было ясно: тот, кто излучал
ее, был в опасности.

Укол здесь, укол там - возможно, каждый из них сигнализировал об
эмоциях разных людей, защитников крепости. Я поднял голову к бледному
окошку и прислушался. Оттуда не доносилось никаких звуков. Я кое-как встал
и посмотрел. Да, уже день, узкая полоска солнечного света на той стороне.
Там царило полное спокойствие.

Я снова закрыл глаза от света и послал улавливающую мысль к одному из
уколов страха, чтобы определить источник эмоции. Большая часть их все еще
плавала вне поля моего действия. Одно такое ощущение я поймал поблизости
от двери моей тюрьмы - по крайней мере, мне так показалось. Я стал
зондировать этот мозг со всем усердием, какое мог собрать. Это было
равносильно чтению пленки, которая была не только перепроявлена, но и
изображала чужие символы. Эмоции ощущались, потому что базис эмоций
одинаков для всех. Все живые существа знают страх, ненависть, радость,
хотя источники и основания этих чувств могут быть самыми различными. Как
правило, страх и ненависть - самые сильные эмоции, и их легче всего
уловить.

В этом мозгу ощущался растущий страх, смешанный с гневом, но гнев был
вялым, он скорее был порожден страхом. К кому? К чему?

Я закусил губы и послал весь остаток сил, чтобы узнать это. Страх...
боязнь? Нужно... нужно избавиться... Избавиться от МЕНЯ!

И я понял, как будто мне сказали это вслух, что причиной страха было
мое присутствие здесь. Озокан? Нет, не думаю, чтобы Лорд, который силой
пытался выудить у меня сведения, вдруг сменил позицию.

Укол... укол. Я готовил свой мозг, подавляя изумление, возвращаясь к
терпеливой разработке этих путаных мыслей. Пленник - опасность - не я
лично был опасен, но мое пребывание здесь как пленника могло быть опасным
для думающего. Может быть, Озокан настолько преступил законы Йиктора, что
те, кто помогал ему или повиновался его приказам, имели основание бояться
последствий?

Могу ли я рискнуть на контрвнушение? Страх очень многих толкает к
насилию. Если я увеличу перехваченный мною страх и сконцентрирую его, меня
тут же прикончат. Я взвесил все за и против, пока устанавливал контакт
между нами.

В том, на что я решился, было так мало надежды на удачу, что все уже
лежало под тенью провала. Я собирался послать в этот колеблющийся мозг
мысль, что с исчезновением узника уйдет и страх, но узник должен
обязательно уйти живым. В самом простом сигнале, какой только я мог
выдумать, и с максимальным усилием я послал эту мысль-луч по линии связи.

Одновременно я медленно продвигался вдоль стены к скату, который вел
в камеру. По дороге я взял кувшин, выпил остатки воды и крепко зажал его в
руке. Я старался вспомнить, куда открывается дверь, поскольку мои глаза
были ослеплены, когда вошел Озокан. Наружу? Да, конечно, наружу!

Я поднялся до половины ската и ждал...

Освободить пленника... не будет страха... Освободить пленника...

Сильнее - он идет ко мне! Остальное будет зависеть только от удачи.
Когда человек кладет свою жизнь на такие весы - это страшное дело. Я