и беспорядках. - Он все еще выглядел озадаченным. - Все хорошо. Джерик,
скажем, погиб потому, что только что собирался лишить Кореану ее
удовольствия. Но почему Марлена? Она-то была совершенно безвредна для
него.
проверкой в рабские загоны в казармах и небрежно убила покалеченного раба.
фараонцев перестал быть человеком.
съежившихся на скамье. Мольнех, казалось, был обычно настроен, веселье и
оптимизм не покидали его, но это ничего не означало. Дольмаэро уставился
на свои ноги, его широкое мрачное лицо уже ничего не выражало от усталости
и болезни. Низа смотрела на Руиза с неестественной силой и напряжением,
губы ее кривились не то в гневе, не то в улыбке.
наших подозрениях. Мы должны изо всех сил постараться, чтобы оно не
догадалось ни о чем.
Он пристально смотрел на тоненькую решетку рулевого компаса, оглохнув от
шума моря, не чувствуя запаха соли, не видя волн, которые они бороздили,
хотя это был прекрасный день, с мягким ровным бризом, небо было блестящего
павлинье-зеленого цвета, море - глубокая лазурь с серебром.
между ними, приняло в его глазах совсем другой оттенок. Верно, она много
перестрадала в Моревейнике, однако остальные выстрадали не меньше или даже
больше. Означала ли перемена в ней нечто другое, а не то, что она просто
оказалась слабее и верила ему меньше, чем он думал?
невозмутимым, и который теперь был таким мрачным пессимистом? Неужели
только болезнь повинна в его такой разительной перемене?
очертания в таком контексте. Может быть, его не затронули пережитые муки
просто потому, что он более не был человеком? Что его более не трогали те
мысли и чувства, которые он переживал ранее?
прийти ни к каким полезным выводам.
размышлений и исчерпал свою способность думать. Он заметил только теперь,
что сжимал руль так сильно, что пальцы побелели и онемели.
вокруг, удивленный переменой в освещении. Солнце проплыло на западный
горизонт за их спинами. Волны казались короче и круче, словно они уже
приплыли на шельф Архипелага Дайерак, а море было иного цвета,
мутно-зеленое, червивое от многочисленных коричневатых водорослей. Он
вопросительно посмотрел на Гундерда.
обычной ситуации я бы велел спустить парус и подождать до утра, но в
нынешней ситуации я даже рад темноте для высадки.
ему надо оставить эти размышления в покое и начать думать о том, что
принесет с собой сегодняшняя ночь. Он решил действовать изо всех своих
сил, встать и начать помогать Гундерду, но он все еще сидел на скамье на
корме, когда Гундерд весело закричал, встал и показал на воду.
деликатес.
полтора метра, которые легко плавали вокруг лодки, как раз почти на
поверхности. Две из них были покрыты ослепительно голубыми и золотыми
разводами по бокам, но у третьей были страшные шрамы, которые шли по бокам
и животу рыбины, словно какое-то страшное оружие вырвало из рыбы большую
часть мышц и шкуры.
увидел направление его взгляда.
океанах Суука, Руиз. Но у них мясо на костях не держится, поэтому, когда
маргар ловит такую рыбу, он просто отрывает у нее с бока или спины кусок
филея и бросает рыбу обратно. Они любят плавать вместе с лодками, а в
живых они остаются до тех пор, пока не потеряют три четверти мяса. Бывали
и такие случаи, что рыба превращалась в мешок внутренних органов, который
висел внутри скелета, и она и то пыталась плыть за лодкой... Странное
дело.
непропорциональный той довольно противной картине, которую нарисовал ему
Гундерд. Раненая рыба подняла на него свои золотистые глаза из-под борта
лодки. Она словно действительно смотрела на Руиза. У него вдруг возникла
странная болезненная фантазия - словно этот маленький примитивный мозг был
полон жалости к нему, Руизу.
снасти, и мы поедим как следует, по крайней мере, один раз, прежде чем
выберемся на острова.
том, чтобы содрать с рыбы последнюю плоть. - Нам надо отдохнуть и поесть
умеренно. Нам надо быть наготове.
Юнга-стюард стал что-то оживленно шептать Гундерду на ухо, бросая
осторожные взгляды через плечо на Руиза. Гундерд похлопал его по голове и
стал говорить ему что-то ободряюще и серьезно.
был наименее опасен физически, по крайней мере, в данный момент. Хотя,
подумал Руиз, если Дольмаэро превратился в машину Кореаны, он может
притворяться, что ему плохо.
посмотрел через всю лодку на Низу, которая ответила ему взглядом без
всякого выражения. В первый раз он задумался над тем, сможет ли он ее
любить, если она больше не человек? Разумеется, нет, ответил он сам себе,
раздосадованный собственной глупостью.
она окажется тварью Кореаны, он должен будет убыть ее, столь же ради той
Низы, которой она была раньше, как и для обеспечения их общей
безопасности.
вырывает свое собственное сердце, убивает свою плоть.
боишься предательства - не на этом же цивилизованном свете?
мог придумать, что ему ответить.
Низа. - Мы припутешествовали туда, где еще больше крови, правильно? Руиз -
наше единственное оружие. Разве ты стал бы отбрасывать свое ружье перед
тем, как идти на охоту на пылевых медведей? Нет.
ободрен.
устал, воля его притупилась. Он решил отдохнуть. Он пристроился поудобнее
и закрыл глаза. Он мог полагаться на логику Низы, которая удержит нож
маньяка перед тем, чтобы перерезать ему горло.
свою жизнь.
мутных звездочек и блестящих точек орбитальных платформ Шардов. Он
почувствовал холодное изумление, что он все еще был на Сууке. Неужели он
проснулся после сна, в котором он был в гораздо лучшем и безопасном месте?
возле борта, закутавшись в кусок парусины от ночного ветра. На миг она
смирилась с их соприкосновением, потом отдернулась назад. Руиз
почувствовал страшное чувство одиночества.
что пришел миг, когда ему надо убеждать ее в своем хорошем с ней
обращении.