заметил, что это была одежда еретиков, но догадался не задавать вопросов.
Но сам себя спросил: как же могло случиться такое? Наконец на его
действительно безвольное лицо была натянута термопластическая маска. Судя
по всему, он должен был вновь путешествовать инкогнито.
сделаны по-арабски. Где же он? В Каире? В Мекке? Или в Бейруте?
отдельный салон. Во время полета спутница несколько раз пыталась задавать
вопросы, но Мандштейн никак не реагировал на них, лишь изредка пожимал
плечами.
территория! Электронные часы подсказывали Мандштейну, что сейчас среда, 13
марта 2095 года, 9 часов 05 минут. Он вспомнил, что спешил домой накануне,
во вторник. Интересно, что же он делал всю вторую половину дня во вторник
и ночь со вторника на среду? Пятнадцать-шестнадцать часов совершенно
выпали у него из памяти.
женщина прошептала:
пакет, в котором оказалась его голубая ряса. Поспешно сняв зеленую одежду,
Мандштейн натянул голубую, потом вспомнив о маске, сорвал ее и выбросил в
унитаз. Сложил зеленую одежду, перевязал и, не зная, что с ней делать,
оставил в туалете.
радостной улыбкой, протягивая руку, он воскликнул:
хорошо...
удивлению, не смог вспомнить, зачем он ходил в туалет и что там делал.
Забыл он и о том, что был в какой-то арабской стране и носил зеленую рясу
еретиков.
совсем ясно, что же ему нужно здесь, на аэродроме, и как он сюда попал.
Однако это было не так уж важно.
тут же, стоя, съел его. В десять Мандштейн был уже в общине, готовый
исполнять свой долг. Около одиннадцати мимо прошел брат Лангхольт и
сердечно поздоровался.
время. А теперь прошу вас спуститься вниз и проверить гамма-излучение.
Свет продолжал сиять - источник спокойствия и уверенности в мире
беспокойства и неуверенности. Аколит вынул гамма-счетчик из ниши, где он
хранился, и, просмотрев данные, записал их. Он вернулся к своим обычным
обязанностям.
общины, как удар молнии. Наконец известие достигло и ушей Мандштейна. Его
принес один из коллег.
Кирби.
новость. Они там очень взволнованы. Кажется, пришел приказ из Санта-Фе.
стоял у книжных полок. Он оказался настолько похожим на Лангхольта, что их
можно было принять за братьев. Оба - высокие, худые, с аскетическими
лицами, примерно одного возраста, серьезны. Чувство ответственности
выражали не только их лица, но и во вся фигура.
Кирби был служащим ООН, занимал высокий пост, но лет пятнадцать-двадцать
тому назад почему-то решил покинуть его и вступить в Братство. Здесь он
также дослужился до высокой должности: стал начальником одного из
пятнадцати округов, на которые была поделена страна, а значит, одной из
пятнадцати самых важных персон североамериканской организации. Его седые
волосы были коротко пострижены, а выражение серо-зеленых глаз было столь
странным, что Мандштейн с трудом выдерживал их взгляд. Когда Кирби вот так
посмотрел на Мандштейна, тот мысленно спросил себя: "И как я отважился
написать этому человеку письмо?"
очень вами доволен.
активны. Указал и на то, что этими качествами вы обладаете как раз в
необходимой степени, может быть, даже в избытке. Но в Санта-Фе все придет
в норму.
в Санта-Фе.
был решен иначе. Там как раз нужны несколько аколитов, но не эсперов. Вот
мы и пересмотрели вопрос. Конечно, желающих было больше, чем необходимо,
так что можете считать, вам повезло. Надеюсь, вы не переменили своего
мнения и по-прежнему хотите, чтобы вас перевели в Санта-Фе?
внезапно стал пронзительным. - Надеюсь, вы будете нам полезны и оправдаете
наше доверие, Мандштейн!
Санта-Фе или просто хотят избавиться от него. Но бывают же чудеса, и нужно
принимать их как реальность, не задавая лишних вопросов.
попрощался с Лангхольтом и коллегами и отправился в путь с маленьким
саквояжем.
бело-голубыми рясами. Еще никогда Мандштейн не видел их в таком количестве
в общественном месте. Он посмотрел сквозь стекло на ландшафт,
простирающийся за аэродромом. Небо здесь было необычайной синевы, а вокруг
- необъятная желто-бурая равнина (Мандштейн никогда не видел такой большой
равнины), лишь кое-где оживляемая желто-зелеными кустиками. Вдали, еле
видимые, возвышались горы из песчаника.
Хорошо! Пойдемте!
положил саквояж на заднее сиденье и забрался под купол машины-капсулы.
Каподимонте сел за руль и включил электромотор.
подумал Мандштейн.
совершенно раскованным, свободным от всего мелочного. Так много места,
пространства. В каждой долине доисторические руины. Когда вы здесь
акклиматизируетесь, можете съездить в Фриольский каньон полюбоваться
пещерами. Вас интересуют такие вещи, Мандштейн?
свободное время провожу в Пуэбло: иногда приятно возвратиться в прошлое,
особенно если, имеешь дело с будущим.
посвященным в тайны, но, судя по всему, успехи есть и большие...
Взгляните: мы проезжаем Санта-Фе.
показался ему странно маленьким, как по площади, занимаемой им, так и по
размерам домов, в которых было не больше трех-четыре этажей.