Чтение 10–й страницы книги ~Вы сотворили нас~

выводов. Разумеется, он мог ошибаться, и, похоже, так оно и было, однако
основывался он на очевидности и логике, а потому окончательно отбросить
его идею было нельзя.

Он собирался поговорить со мной, может быть - проверить на мне свою
теорию. Но из-за прихода Филипа вынужден был отказаться от своего
намерения. А потом было уже слишком поздно, ибо день или два спустя он
погиб в автомобильной катастрофе, виновник которой так и не был найден.

Эта мысль заставила меня похолодеть от страха, подобного которому я
никогда не испытывал прежде, - страха, выползавшего из какого-то иного
мира, из того уголка сознания, где хранился унаследованный от множества
поколений ужас - леденящий, ввергающий в окостенение, выворачивающий
наизнанку ужас человека, скорчившегося в пещере и прислушивающегося к
мерзким звукам, которые производят призраки, бродящие где-то во тьме.

"Возможно ли это, - задался я вопросом, - может ли быть, что
созданная человеческим воображением потусторонняя сила достигла той точки
развития, такой эффективности, что способна принять любую форму,
необходимую для достижения своих целей? Может ли она обернуться машиной,
сокрушившей встречный автомобиль, а потом вернуться обратно в этот другой
мир - или измерение, или невидимость, - откуда явилась к нам?

Неужели мой старый друг погиб из-за того, что постиг тайну этого
иного мира, мира овеществленной мысли?

Неужто и гремучие змеи, удивился я. Нет, гремучие змеи - нет, уж в
их-то реальности я не сомневался. Зато трицератопс, дом с окружавшими его
постройками, машина возле поленницы, задней осью опертая на козлы,
наконец, Снаффи Смит и его жена - может быть, они не были реальностью?
Может, это и есть ответ, которого я доискивался? Неужели же все это было
лишь маскарадом мысленной силы, и это она настолько одурачила меня, что
заставила признать невероятное, понимая при этом его невозможность; неужто
это она вместо дивана в гостиной уложила меня на каменный пол кишащей
змеями пещеры?

А если так - то почему? Из-за того, что эта гипотетическая мысленная
сила знала о манильском конверте, надписанном рукой Филипа и ожидавшем
моего появления в магазине Джорджа Дункана?

Это безумие, твердил я себе. Но таким же безумием были и пропущенный
поворот, и трицератопс, и дом, возникший там, где никакого дома не было,
и, наконец, гремучие змеи. Нет, не змеи - змеи были реальны. Впрочем, что
такое реальность? Как можно определить, реально что-то или нет? Если мой
старый друг - был прав в тот давний день, то существует ли вообще
что-нибудь реальное?"

Я был потрясен глубже, чем предполагал. Листки выпали у меня из рук,
но я не сделал даже попытки собрать их, а просто сидел в кресле, упершись
взглядом в противоположную стену. "Если все это так, - думал я, - значит,
старый и надежный мир выбит у нас из-под ног, а гоблины и привидения
перестали быть просто персонажами вечерних сказок, но существуют во плоти
- ну, может быть, не во плоти, но существуют; отныне они не иллюзии. Мы
называли их продуктом воображения, даже не подозревая, насколько эти слова
соответствуют истине. Опять-таки, если все это правда, значит, Природа в
процессе эволюции совершила длинный-длинный скачок вперед: от живой
материи - к разуму, от разума - к абстрактному мышлению, а от абстрактного
мышления - к форме жизни одновременно призрачной и реальной, которая,
возможно, обрела уже способность выбирать между призрачностью и
реальностью."

Я попытался представить себе, какой может быть эта жизнь, каковы ее
радости, печали и стремления; но воображение пасовало. Против этого
восставали мои плоть и кровь. Ибо если эта иная форма жизни существует -
пропасть между нами слишком велика. С таким же - если не меньшим - успехом
трилобит мог тщиться вообразить жизнь динозавров. Если Природа в поисках
ценных для выживания свойств продолжает свое отсеивание видов - она
наконец нашла живое существо (если его можно назвать живым существом),
обладающее фантастически высокой жизнеспособностью, ибо в физическом мире
не существует ничего, абсолютно ничего, что могло бы ему повредить.

Я сидел, размышляя обо всем этом, и голова раскалывалась, словно под
черепной коробкой перекатывался гром. Но я так ни до чего и не додумался -
мысли даже не ходили кругами, а метались, как полоумный раскидай. С
усилием я заставил себя оторваться от них - и тут же снова услышал
журчание, смех и говорок реки, бегущей вниз во всем великолепии своего
волшебства.

Нужно было перенести багаж из машины в номер и распаковать его; меня
ждали рыбалка и каноэ у причала, а большой окунь таился где-то в
тростниках или под плавающими на поверхности листьями водяных лилий. А
потом, когда я немного обживусь, меня ждет книга, которую надо еще
написать.

А кроме того, вспомнил я, вечером предстоят школьный праздник и
благотворительная распродажа корзиночек. И я должен там быть.

Стоило мне шагнуть в школьную дверь, как меня сразу же заметила Линда
Бейли; похожая на важничающую курицу, она суетливо засеменила мне
навстречу. Линда принадлежала к числу тех, кого я помнил, - впрочем,
забыть ее было невозможно. Вместе с мужем и целым выводком чумазых детей
она жила на соседней ферме, и нескольких дней не могло пройти без того,
чтобы она не притащилась к нам по ведущей через поля дороге - занять чашку
сахара, кусочек масла или что-нибудь еще, чего у нее постоянно не
оказывалось и что она впоследствии неизменно забывала вернуть. В этой
крупной, костлявой женщине было что-то лошадиное, и если она и
состарилась, то, на мой взгляд, совсем немного.

- Хорас Смит! - протрубила она. - Маленький Хорас Смит! Я узнала бы
вас где угодно!

Она успела облапить меня и гулко шлепнула по спине, пока я
ошеломленно пытался вспомнить, какие же узы дружбы между нашими семьями
оправдывают столь пылкое приветствие.

- Вот вы и вернулись! - пролаяла она. - Вы не могли не вернуться!
Если уж Пайлот-Ноб вошел вам в кровь, вы не можете не вернуться. После
всех этих мест, где побывали. После всех этих языческих стран. Вы были в
Риме, не так ли?

- Я действительно пожил в Риме. Но это не языческая страна.

- Пурпурный ирис, что растет у меня возле свинарника, - объявила она,
- из сада самого Папы. Но на вид он не слишком хорош. Я видывала ирисы и
получше - куда получше. Я бы давно уже выкопала и вышвырнула свой ирис, но
храню в память о том месте, откуда он ко мне попал. Не у всякого, скажу я
вам, растет ирис из сада самого Папы. Не то чтобы я считалась с Папой и со
всеми этими глупостями, но все-таки этот ирис - что-то вроде знака
отличия, как по-вашему?

- Еще какого, - согласился я.

- Ради всего святого, - она ухватила меня за руку, - пойдемте сядем.
У нас найдется о чем поговорить. - Она подтащила меня к ряду стульев, и мы
уселись. - Вы говорите, что Рим не языческая страна, но ведь вы и в
языческих бывали. Как насчет русских? Вы провели много времени в России?

- Не знаю, - отозвался я. - Некоторые русские продолжают верить в
Бога. Это правительство...

- Вот тебе и раз! - воскликнула она. - Вы говорите так, будто вам
нравятся русские.

- Некоторые из них.

- Я слышала, что вы побывали в Лоунсэм-Холлоу, а по дороге оттуда
проехали сегодня утром мимо фермы Уильямса. Что вас туда занесло?

"Существует ли хоть что-нибудь, чего она не знает, - подумал я, -
такое, чего не знает весь Пайлот-Ноб? Любая новость, всякая сплетня,
каждое предположение мгновенно облетало общину - куда там племенным
барабанам или даже радио!"

- Случайно свернул с дороги, - ответил я, лишь чуть-чуть покривив
душой. - Мальчишкой я осенью охотился там на белок.

Линда Бейли подозрительно посмотрела на меня, но не стала больше
расспрашивать, почему я оказался в тех местах.

- Может, при свете дня там и все в порядке, - заявила она. - Но ни за
какие деньги я не осталась бы там после заката. - Она доверительно
наклонилась ко мне, и ее лающий голос перешел в хриплый шепот. - Там
логово собачьей своры - если их можно назвать собаками. Они носятся по
холмам, лают, воют, а когда они проносятся мимо, вместе с ними прилетает
холодный ветер. Такой, что замораживает душу...

- Вы слышали этих собак? - поинтересовался я.

- Слышала их? Много ночей слушала я, как они воют на холмах, но
никогда не была к ним так близко, чтобы почувствовать этот ветер. Нетти
Кемпбелл рассказывала мне. Вы помните Нетти Кемпбелл?

Я покачал головой.

- Конечно, вы и не можете помнить. До того, как выйти замуж за
Кемпбелла, она звалась Нетти Грэхем. Они жили возле Лоунсэм-Холлоу, в
самом конце дороги. А теперь их дом пустует. Они бросили его и уехали. Их
выжили собаки. Может, вы его видели - их дом, я имею в виду.

Я кивнул, хотя и не слишком уверенно, поскольку дома не видел, а
только слышал о нем прошлой ночью от Ловизии Смит.

- Странные дела творятся в этих холмах, - продолжала тем временем
Линда Бейли. - Нормальному человеку в такое в жизни не поверить. Все из-за
того, сдается, что места там дикие. В других местах все сплошь заселено -
ни деревца не осталось, одни поля. А там все еще дикие места. И думаю,
всегда такими останутся.

Школьный зал начал понемногу заполняться людьми; я заметил
пробиравшегося ко мне Джорджа Дункана и поднялся навстречу ему, протягивая