Чтение 10–й страницы книги ~Паутина~

финансовых соображений, а из-за совокупности требований. И только форма
Оахому, береговую линию которого легче было патрулировать, перевесила чашу
весов в его пользу, благодаря чему остров оплели колючей проволокой,
обставили запрещающими объявлениями и официально назвали станцией
слежения, а Танакуатуа позволили спокойно дремать под покровом все
густеющих джунглей.

Так могло продолжаться еще много лет, если бы Уолтер Тирри,
подыскивающий подходящее место для осуществления Проекта Просвещенного
Государства лорда Фоксфилда, не услышал случайно о Танакуатуа и не полетел
туда сам.

Остров ему сразу понравился своей компактностью, месторасположением и
климатом.

У него не было снаряжения для настоящей разведки, но он отобрал пробы
грунта на берегу лагуны и сфотографировал в качестве доказательства
плодородия пышную растительность. К сожалению большая часть фотоматериала,
отснятого с воздуха, оказалась некачественной, но он и не мог быть
хорошим, так как, согласно докладу Уолтера, почти все восточное побережье
острова было окутано туманом. Кроме горячего ключа, на острове было
несколько ручьев, что снимало заботы о питьевой воде.

Словом, остров показался Уолтеру идеально подходящим. И в
перенаправленном в Англию докладе в качестве достоинств он даже отметил
существование табу и его отпугивающее воздействие на местных жителей, что
поможет избежать визитов непрошенных гостей.

В установленном порядке Уолтер предложил за Танакуатуа 20 000 фунтов
стерлингов, поставив условием предъявление акта, удостоверяющего, что все
следы повышенной радиации исчезли.

Акт был представлен, и сделка состоялась.

Через определенное законом время представители короны, находясь тогда
в неведении относительно роли лорда Фоксфилда в этом деле, не без
облегчения передали Уолтеру Тирри, эсквайру, право на владение этим не
приносящим никаких доходов беспокойном участком земельной собственности за
30 000 фунтов.

Рассказ о нашем переезде на Танакуатуа был бы утомителен, хотя бы
потому, что путешествие проходило очень спокойно, практически без
происшествий.

Единственным непредвиденным событием было, как я уже упоминал,
бегство Хораса Тапла в Панаме.

Я, со своей стороны, стал усиленно знакомиться со своими спутниками.
Это было наилучшим выходом в тогдашнем состоянии. Впервые со времени
автокатастрофы я осознал присутствие других людей не просто как
статистических единиц человеческого материала для Проекта, а как живых и
неповторимых личностей. Я как будто медленно пробуждался ото сна, похожего
на смерть, - и, сознаюсь, сам поражался, до какой степени успел заразиться
духом нашего предприятия.

В то же время во мне, как после долгой зимней спячки, посыпалась
способность к суждению. Одним из следствий этого была все растущая
уверенность, что некоторые наши намерения носили слишком общий характер.
Чем больше я думал о наших надеждах на всеобщее безграничное терпение и
взаимопомощь, надеждах, не подкрепленных никакими соображениями для
урегулирования возможных конфликтов, тем сильнее ощущал беспокойство. Я
осознал необходимость авторитета, на который всегда можно было бы
сослаться, авторитета, установленного по всеобщему согласию и способного
быть третейским судьей, для того, чтобы наше маленькое общество обрело
большую стабильность, чем это свойственно обычно поселениям, обязанным
своим возникновением конкретной задаче.

Но все мои попытки вовлечь Уолтера в обсуждение этих тревожных мыслей
оказались безуспешными. Он отметал все мои попытки заговорить на волнующую
меня тему, заявляя, что слишком жесткий и сухой формальный подход погубит
дело, лишит возможности приспосабливаться к меняющимся обстоятельствам. А
именно из живых жизненных обстоятельств и ситуаций и должны вырасти наши
государственные учреждения.

Такое твердое нежелание обсуждать наше будущее в этом любителе
строить планы вводило меня в сильное замешательство. Не только эта черта
удивила меня в Уолтере. Он вообще был более замкнут, чем на стадии
подготовительных работ. Стала другой его манера держаться, все больше
времени он проводил в своей каюте. У меня даже сложилось впечатление, что
он намеренно отдаляется от нас, постепенно строит вокруг себя барьер
неприступности, заключая в него отчасти и Алисию Харди, которая, похоже,
начинала входить в роль его личного секретаря.

Наше плавание тянулось долго, и я решил побольше узнать о своих
спутниках. Это не требовало особых усилий. На корабле заняться было нечем,
и обычно собеседник оказывался не прочь рассказать о себе.

Так я узнал мнение Чарлза об ограничениях и предписаниях, которые
стискивают предприимчивых фермеров в Англии, что и побудило его продать
хорошую ферму, чтобы попытать счастья на девственной земле. Узнал я и о
разногласиях Джо Шатлшо со своими боссами, с профсоюзом, со всей классовой
системой и о том, что он хочет вырастить своих детей там, где ничего этого
не будет. Узнал я о разочарованиях, погнавших прочь от привычного мира
Тома Коннинга и Джереми Брэндона; о чувстве горечи и безысходности,
которое двигало Дженнифер Дидз; о романтических побуждениях второй
Дженнифер; о наполняющем душу Дэвида Кампа идеализме. И вскоре я уже мог
привести почти для каждого причину, стронувшую его с привычного места -
подлинную или показную.

Когда я подошел к Камилле Коуджент, одиноко стоявшей у перил, глядя
на волны, она не проявила желания рассказывать, что ее толкнуло
присоединиться к нам. Казалось, ее мысли блуждали где-то очень далеко.
Что-то в ее облике, неуловимо напоминающее мою дочь Мэри, заставило меня
повторить свой вопрос. Камилла повернулась ко мне, и все еще с
отсутствующим видом, сказала без интонаций:

- Я думала, что могу оказаться полезной. Кроме того, возможность
увидеть остров, на котором двадцать лет никто не жил, привлекает меня как
биолога.

Таким ответом некоторое время я должен был довольствоваться. Но он
лишь заставил меня решить, что истинной причиной была очередная неудача,
нечто, заставившее ее бежать. Мне пришло в голову, что у всех у нас было
на удивление мало положительных побудительных мотивов, и тут я вспомнил
свое прежнее соображение, что в обществе свободны только неудачники.

Так получилось, что до одного прекрасного вечера, когда мы плыли
где-то посреди Тихого океана, я почти не разговаривал с Камиллой, если не
считать обмена вежливыми репликами при встрече. А в тот вечер все
разошлись по каютам, оставив нас под тентом на носу судна каждого за своим
одиноким занятием. Я читал книгу, а Камилла в раздумьях смотрела на океан,
по крайней мере некоторое время она была погружена в его созерцанье, но
когда я поднял голову, переворачивая страницу, то обнаружил, что Камилла
перенесла свое внимание на мою особу. Выражение ее лица было уже вполне
посюсторонним по сравнению с ее обычным отсутствующим видом, поэтому я
осведомился:

- Чем могу быть полезен?

Она покачала головой, но передумала.

- Да, вы можете мне помочь. Не возражаете, если я задам вам несколько
вопросов? - И не дожидаясь утвердительного ответа, продолжила: - Знаете, я
все удивляюсь, как такой человек, как вы, оказался замешанным во все это
дело?

- На это нетрудно ответить, - сказал я. - В основном из-за того, что
я считал все это дело достойным осуществления.

Она неторопливо наклонила голову, не спуская глаз с моего лица.

- Вы считали так прежде или и теперь так считаете? - проницательно
спросила она.

- Я не собираюсь дезертировать до начала битвы, - ответил я. - А вы?

На этот вопрос она не ответила, а вместо этого спросила:

- Чего я не понимаю, это, как бы деликатнее сказать, - дилетантства
всего предприятия. Похоже, за всем этим стоят немалые деньги.

- Было несколько путей потратить деньги, - объяснил я. - Одно время
лорд Ф. серьезно обдумывал план строительства нового города - своего рода
Бразилия в миниатюре, - который смог бы принять избранных. Но расходы были
весьма значительны, и даже если бы он мог пойти на них, то ничего не
осталось бы для основания фонда, а без фонда внушительных размеров город
было бы некому заселять. Он мог бы подрядить какую-нибудь фирму для
строительства на Танакуатуа под руководством первопоселенцев. Это было
более выполнимо, хотя и дорого, но такой вариант не прошел из-за
необходимости ввоза рабочей силы, что породило бы нежелательные жизненные
нормы и привычки, от которых потом нелегко было бы избавиться. Поэтому,
чтобы не сделать неверного первого шага, он решил начать с небольшой
группы поселенцев-пионеров, чтобы не только создать на острове условия для
жизни, но и заложить основы общества с высокими ее нормами.

Так и делали прежде. Первые поселенцы прибывали в Америку на суднах
много меньше нашего, и они добились успеха - по крайней мере
материального. Беды им принесли огромные размеры нового континента,
потребовавшие для освоения много рабочей силы, и тогда никому не было дела
до убеждений людей, представляющих собой такую силу. Нам не надо начинать
с топора, ручной пилы и лопаты - поэтому нам должно повезти больше...

Кроме того, - продолжал я, - построение общества самой общиной
поселенцев ценно в психологическом отношении. Такое общество будет лучше
спаяно, станет жить по собственным законам и порядкам, гордиться
достигнутым и обретет то чувство истинной общности и монолитности, которое