Чтение 10–й страницы книги ~Зимний Туман

Старик жил в землянке, вырытой в песчаной стене откоса. Степан едва уместился там, опустившись на корточки у самого входа. А индеец развязал мешок и достал полоску вяленого мяса.

- Ешь. У тебя туман в глазах, ты скоро можешь упасть без сил. Тебе надо поесть.

Гончар с поклоном принял еду. Отрезав ножом маленький кусочек, он положил его возле очага в дар духам. Эту традицию одинаково свято соблюдали и шайены, и сиу.

- Когда встретишь своих, расскажи, что семьи Белого Ножа больше нет. Ни одного человека.

- Когда это случилось?

- Три дня назад. Солдаты окружили поселок и согнали всех женщин и детей к реке. Они обыскали все типи и нашли две винтовки. Два "спрингфилда". Их оставил у нас один белый. Он проплывал мимо по реке, попросил у нас еды, но ему нечем было расплатиться. Он оставил два "спрингфилда". Солдаты очень рассердились, когда нашли их. Они кричали на меня. Они сказали, что эти винтовки принадлежали солдатам, которых зарезали на посту. Они не слушали меня. Они связали мне руки, бросили в лодку и увезли. Я слышал, как они спорили между собой. Их командир хотел привезти меня в Денвер и там судить. Но другой офицер был против. Он хотел убить меня. Пока они спорили, я перегрыз веревки и бросился в воду. В том месте вода глубока, и берега покрыты ивами. Они не нашли меня. И я вернулся в поселок. Но опоздал. Теперь от семьи Белого Ножа не осталось ни одного человека. Только конь, которого я хотел подарить внучке. Солдаты не нашли его. Я держал его подальше от молодых жеребцов, чтобы он их не обижал. Мой конь пасся один, далеко в горах. Он и сейчас там. Я отведу тебя к нему, Горящий Волк.

Степан кивнул.

- Значит, солдаты убили женщин и детей. А что с мужчинами?

- Всех воинов месяц назад увезли в Форт-Робинсон. В вагоне для скота. Это случилось после того, как моя семья покинула резервацию и отправилась на Волчью реку, в наши родные земли. Но нас догнали солдаты. Воинов связали и бросили в вагон, а мы остановились здесь. Мы решили не возвращаться в резервацию. Там нас ждала смерть. Женщины сказали мне, что хотят умереть вместе со своими мужьями. И мы собирались дойти до Форт-Робинсона, напасть на тюрьму и освободить наших воинов. Или погибнуть вместе с ними. Вот почему мы приняли винтовки у того белого.

- С двумя винтовками трудно захватить тюрьму, - сказал Гончар.

- У нас были еще ножи, томагавки и револьверы. Они спрятаны в горах.

- Солдаты не нашли их?

- Нет. Они искали только среди женских тряпок. Они боялись отойти в горы хотя бы на десять шагов.

- Какие это были солдаты? Негры? - спросил Степан, вспомнив рядового Хопкинса из эскадрона "Черных Бизонов".

- Нет. Белые.

- А какого цвета форма?

- Синие куртки, красные куртки, зеленые куртки.

"Это не кавалерия, - подумал Гончар. - Сброд какой-то. Может быть, рейнджеры, как в Техасе?" - Жаль, что у меня нет ничего для тебя, - сказал он.

- Мне уже ничего не надо. Кроме одного. Я хочу, чтобы люди узнали про нас.

- Люди узнают, - пообещал Горящий Волк.

Старик быстро поднимался по травянистому склону. Степан шагал за ним, непрестанно оглядываясь. Иногда ему казалось, что он чаще смотрит назад, чем вперед. Шея заныла от усталости, но он ничего не мог поделать со своей новой привычкой - все время следить за тем, что оставляешь за спиной.

Белый Нож остановился и коротко свистнул. Точно так же всегда свистел и Гончар, подзывая свою Тучку. Его сердце сжалось от боли, когда он вспомнил верную и умную лошадь, которая осталась где-то там, на Холме Смерти. Одна надежда, что Ахата прихватил ее с собой, когда удирал от далеких выстрелов...

Вороной жеребец остановился на опушке сосновой рощи и коротко проржал в ответ на новый свист старика.

- Он не знает тебя, - пояснил Белый Нож. - Это старый конь, осторожный и умный. Подойди ко мне ближе, вот так. Пусть видит, что ты мой друг. Поговори со мной.

- Скажи, Белый Нож, если идти по этой реке, попадешь в Денвер?

- Да. Но твои братья ушли в другую сторону. - Старик вытянул руку, указывая направление. - Ты найдешь их, когда пересечешь Последнюю реку и каньон Семи Озер.

- Неблизкий путь.

- На вороном этот путь покажется тебе слишком коротким.

Старик вновь свистнул, и конь потрусил к ним. Его шерсть блестела, как черное стекло, на боках и груди виднелись вишневые подпалины, а по лбу тянулась тонкая белая полоска. Приблизившись к старику, жеребец ткнулся носом в его плечо и застыл, чего-то ожидая. Белый Нож похлопал его по шее.

- Поговори с ним, - сказал он.

- Хорош, хорош. - Степан покачал головой. - И совсем не старый. Крепкий, сильный, бодрый. Красавец. А смотри, что я тебе принес!

Он выудил из кармана пару длинных корешков речной травы, которые хранились там на тот случай, если бы он начал терять сознание от голода. Травой не наешься, но иногда необходимо просто пожевать хоть что-нибудь.

Черные губы жеребца осторожно приблизились к раскрытой ладони Степана. Раз - и корешки исчезли с таким аппетитным хрустом, что Гончар даже позавидовал.

- Он твой, - сказал Белый Нож. - Раз принял от тебя еду - он твой. Будет служить тебе так же, как служил мне. Вороной довезет тебя до братьев. Горбатый Медведь увидит его и все поймет без слов. Но ты все-таки расскажи ему. Про солдат, про вагон для скота, про овраг, где лежит моя семья. Расскажи все, не забудь.

- Я ничего не забуду.

Пока Степан, чередуя уговоры с пышной лестью, седлал вороного, старик раскопал тайник и вытянул из-под земли мешок с оружием.

- Возьми себе что-нибудь. Это старое оружие. Новое нам было не достать. Но и из такого вылетают пули.

Гончар перебрал несколько ржавых револьверов, среди которых был даже допотопный "ремингтон", в барабан которого надо было засыпать порох и запрессовывать пули. На самом дне этой горы металлолома оказался вполне приличный кольт 44-го калибра. Его патроны годились и для винчестера, поэтому Степану легко было сделать выбор. Он снял рубаху, расстелил на траве и высыпал на нее патроны, придирчиво выбирая самые надежные хотя бы с виду.

Белый Нож, стоя у него за спиной, спросил:

- Я вижу на твоей коже рисунок и следы стрел. Когда ты ходил по Пути Бизона?

- Три дня назад.

- Кто тебя отправил?

- Шаман Ахата.

- Достойный человек, - кивнул старик. - Его не признают другие шаманы, потому что он не сиу, и даже не шайен. Он из племени сутайо. Наши шаманы ненавидят его. Ахата не пляшет и не воет, как шакал. Но он оживляет убитых. А другие шаманы - нет.

- Он и меня оживил, - признался Степан, подгоняя по себе патронташ и оружейный пояс. - Меня уж собирались хоронить.

"И похоронили бы, если бы не телеграф, - вспомнил он. - Дали телеграмму в Эшфорд, информация дошла до Майвиса, и он примчался за мной. Нет, что ни говори, а великое дело цивилизация!" Он попрыгал, проверяя подгонку амуниции. Ничто не болталось, и кобура не била по ноге. Надев рубаху, Гончар остался доволен - она полностью скрывала оружие, но не мешала выхватывать кольт.

- Скажи, Горящий Волк, - начал старик и запнулся. - Скажи... Ты был там. Я знаю, никто не рассказывает о том, что видел на Пути Бизона. Скажи только одно. Ты был там три дня назад. Не встретил по дороге моих дочерей и внуков?

- Нет, Белый Нож. Там были только бизоны.

Старик закивал с закрытыми глазами:

- Понимаю. Ты видел бизонов, которые покинули эту землю раньше нас. Ты был на дальнем конце Небесной Долины, а мои дети только вступили в нее. Может быть, я догоню их...\- Не торопись, Белый Нож, - сказал Гончар. - Кроме тебя, никто не поведет новых воинов на Форт-Робинсон.

20. ВСТРЕЧИ НА МОСТУ

Поначалу Степан ревниво сравнивал нового коня со своей Тучкой. Ему казалось, что кобыла была и резвее, и послушней. Но уже спустя несколько часов вороной начал понимать его с одного движения, и Гончар перестал придираться к нему. Возможно, ему не давало покоя то, что этот конь был как бы выше классом, чем Тучка. В голову пришло сравнение из полузабытого прошлого: словно пересел со своей верной "восьмерки" в чужой "лексус".

Не говоря уже о роскошной масти, конь восхищал его своей статью. Сухая змеиная голова с мелкими подвижными ушами, выпуклые и мощные грудные мускулы, тонкие безукоризненные ноги и точеные копыта - все в нем казалось верхом совершенства. Обычно такие красавцы отличаются капризным норовом, но вороной оказался чутким и покладистым. К тому же он был приучен к седлу и легко управлялся как поводьями, так и незаметными даже для самого седока движениями тела.

Степан не погонял его, и конь шел тем ходом, какой был удобен ему самому, не снижая скорости при подъеме в гору и не семеня пугливо на спусках.

Двигаясь по следам карателей, Гончар довольно скоро выбрался на дорогу. И остановился, задумавшись. Широкая полоса следов, оставленная колонной всадников и захваченным у индейцев табуном, повернула на Денвер. Почему-то Степан рассчитывал, что солдаты направятся в другую сторону, двигаясь в Форт-Робинсон.

Ему не хотелось сталкиваться с кавалеристами. Они были тут три дня назад, но кто знает, далеко ли они ушли? Хорошо, если их ничто не задержало в пути. А если они остановились вон за той горой?

Степан свернул с дороги и поднялся на холм, немного не добравшись до его макушки, чтобы не маячить на фоне неба. Застыв на месте, он медленно втягивал степной душистый воздух, пытаясь различить в нем запах опасности.

Теперь он гораздо больше доверял своему чутью, чем слуху и зрению. И, уловив едва заметный запах дыма, понял, что впереди, за холмами, кто-то поджаривает хлеб над огнем.

Он вспомнил, как когда-то этот запах обрадовал его. Тогда Степан мог, ничего не боясь, подойти к чужому костру. А сейчас он обрадовался тому, что вовремя заметил угрозу. Еще не поздно свернуть в горы и обойти стороной это опасное место.

Заметив извилистую тропинку, он послал вороного по ней, вверх по склону. Дорога идет вдоль реки, следуя всем ее прихотливым поворотам. А тропинка наверняка проложена теми, кто знает короткий путь через горы.

Он заметил, что этой тропой недавно прошли двое всадников. Вот здесь они разводили огонь. На хрупкой коре сосны остались две протертые полоски - здесь были привязаны их кони. А вот основательно обглоданные птичьи косточки. Обнюхав их, Гончар решил, что всадники пообедали здесь вчера. На месте их привала не было ни обрывков бумаги, ни крошек табака. Значит, они не курили. Нет, это не солдаты, уверенно заключил он. Солдат не может без курева.

Тропа вела по косогору, становясь все уже. Завернув за выступ скалы, Гончар спешился и повел вороного в поводу. Из-за поворота ветер доносил запахи реки, и еще через несколько шагов Степан остановился, увидев впереди висячий мост.

Он долго стоял, прижавшись к отвесному склону. Пути назад не было - на узкой тропе конь не мог развернуться. За мостом тропа заметно расширялась, прежде чем скрыться между скалами. Но как раз это и тревожило. Сильный ветер сносил вдоль реки все запахи и звуки. Что там, на другом берегу?

Ободряюще потрепав вороного по шее, Гончар ступил на шаткий мост. Заскрипели тросы и доски под ногами, но конь шагал спокойно. Глянув поверх веревочных перил, Степан увидел на желтой спокойной воде дрожащую тень моста. Неожиданно конь мотнул головой. Гончар перехватил поводья левой рукой и остановился на середине пролета.

Впереди на тропе стояли двое в зеленых армейских куртках и красных сапогах. Один был в широкополой соломенной шляпе, голова другого была по-пиратски обвязана черным платком. Их винтовки были направлены на Гончара.

"Это каратели, - подумал Степан. - Сколько их там? Ловко придумали, гады. Выдержали паузу. Мне некуда деваться. Бросить коня и спрыгнуть в воду? Нет, вороного я вам не отдам".

Он дернул коня за повод:

- Ну, что встал? Людей не видел? Пошли, пошли, здесь нельзя останавливаться, доски и так трещат под твоими копытами. Пошли, брат.

Вороной послушно тронулся за ним. Степан краем глаза видел приклад своего винчестера, торчавший из-за седла. До него сразу не дотянуться. Именно поэтому солдаты на берегу вели себя так спокойно.

- Добрый день, джентльмены! - широко улыбаясь, заговорил Степан, приближаясь к краю моста. - Прекрасная погода сегодня, не правда ли...\Каратели настороженно глядели на него, держа винтовки наперевес. "Вряд ли они умеют стрелять от бедра из "спрингфилда", - подумал Гончар. - Значит, они и не собираются стрелять. Если б хотели, давно уже могли это сделать. Это не засада. Это ловушка. Ну, посмотрим, кто кого поймает".

- О, я вижу, с вами и дама! - продолжал он. - Добрый день, мэм! Каким ветром занесло в наши горы столь прелестное создание!

Солдаты одновременно обернулись. Им хватило секунды, чтобы убедиться, как глупо они попались. Но как раз эта секунда и была нужна Гончару. Он выдернул винчестер из-за седла, хлопнул вороного по холке и закричал на него. Конь вскинул голову и одним прыжком оказался на берегу. Его копыта простучали по тропе, вороной пронесся между карателями и скрылся за поворотом. А Степан упал на доски моста и дважды выстрелил.

Один солдат повалился на спину, раскинув руки. Соломенная шляпа покатилась колесом. Второй схватился за живот и опустился на колени. Степан прицелился ему в голову, но в этот момент из-за скал выскочили еще двое.

- Что за чертовщина! - орал один. - Сказано было не стрелять!

Его товарищ оказался сообразительнее и сразу опустился на одно колено, вскинув винтовку. Гончар перевел ствол на него и выстрелил первым. Отвел затвор и прицелился в крикуна. Нажал на спуск - и услышал вялый щелчок вместо выстрела. Осечка!

Каратель выстрелил, и пуля ударилась об доски моста. Колючие щепки брызнули в лицо Степану. Он отбросил винчестер, перекатился в сторону и повис над рекой, держась за трос одной рукой.

- Куда он делся? - орал солдат. - Эй, Джонс! Вставай! Эй, Смит! Хватит валяться, я его уложил!

- Еще нет, - сказал Степан и выстрелил в него из кольта.

Он еще немного повисел над водой, держа под прицелом тропу. Но больше на нее никто не выбежал. Степан подтянулся и выбрался обратно на мост. Подобрал винчестер и отвел затвор, выбрасывая предательский патрон. От чужого оружия всегда надо ждать или осечки, или перекоса.

Он собрал винтовки карателей и сбросил их в реку - на тот случай, если убитые оживут. У одного из них за поясом торчал "смит-вессон". Степан забрал его и пошел по тропе. С двумя револьверами он чувствовал себя ровно в два раза увереннее.

Как он и ожидал, за поворотом снова открылся вид на долину. Гончар оглядел степь и увидел вдалеке темный завиток дыма, медленно ползущий по горизонту. Там шел поезд. "Вот и все, - подумал Степан. - Осталось только добраться до железной дороги, и можно считать, что я в Денвере. Заберу Милли и рвану в Калифорнию. Там и начнется наша новая жизнь. Может быть, Сан-Франциско - это и есть тот самый город железных мостов".

Он свистнул, подзывая вороного, и подошел к солдатской палатке, прилепившейся к скальной стене. Поодаль, в тени сосен, мирно щипали траву лошади карателей. Степан насторожился, увидев, что их было шесть. Неужели в палатке прячутся еще двое солдат? Почему они не выскочили на звуки выстрелов? Напились в стельку?

Бесшумно приблизившись к палатке, он лег сбоку и заглянул под нижний, приподнятый край брезента. В палатке сидели двое, спина к спине. Поза не слишком удобная, особенно если учесть, что у обоих были связаны руки и ноги. Свет едва пробивался сквозь желтый брезент, но и в этом полумраке Гончар смог разглядеть лица пленников.

"Ну и что мне с ними делать? - подумал он. - Попутчики мне не нужны, особенно такие невезучие. Но не оставлять же их здесь".

- Как дела, Мушкет? - сказал он, входя в палатку. - Рядовой Хопкинс, вольно. Вот что бывает с теми, кто шарит по чужим капканам. Недалеко же вы ушли после того, как слопали моего тетерева.

- Черт бы тебя побрал, Волк! - севшим голосом ответил налетчик. - Все из-за тебя! Если б ты дал мне хотя бы пару патронов, мы с Томми не сидели бы тут! Ну, что вылупился? Развяжи нас. Пора сматываться, пока не налетели остальные молодчики! Ты поднял такой шум, что и в Денвере небось услышали!

Степан разрезал узлы на веревках и распорядился:

- Томми, займись лошадьми. Мушкет, позаботься о покойниках.

- Что? Может быть, заказать для них лакированные гробы?

- Нет. Просто обыщи их и забери то, что нам понадобится.

- Ага! А ты, как всегда, смоешься?

- Нет. Я пока соберу нас в дорогу. До рельсов мы поедем вместе. А там видно будет.

Пока рядовой Хопкинс седлал двух меринов и сводил поводья остальных лошадей, Гончар порылся в вещах карателей. Ему надо было переодеться. В индейской рубахе и замшевых штанах удобно жить в лесу, но в город в таком виде лучше не являться. Он оторвал с армейской шляпы кокарду и срезал шеврон с сержантской куртки.

- Вот же голодранцы! - возмущался Мушкет. - В карманах только табак да патроны. Десять долларов на троих, Волк. Даже не знаю, как ты будешь делить такую богатую добычу.

Он бросил перед Степаном пару красных сапог.

- Вроде твой размер. Или ты предпочитаешь щеголять в мокасинах?

- Знаешь, Мушкет, лучше бы и тебе с Томми сменить обувку, - сказал Гончар, натягивая сапоги. - Похоже, что мы напоролись на банду "красноногих".

- Это кто же на кого напоролся? - протянул налетчик. - Но ты прав, в таком прикиде к нам не будут приставать с лишними вопросами. Я и сам хотел тебе предложить маскарад. Да только все куртки кто-то попортил. Дырки сорок пятого калибра на самом видном месте.

О "красноногих" Гончару рассказывал Майвис. Эти вооруженные отряды появились сразу после Гражданской войны. Они отлавливали недобитых южан, которые не пожелали сложить оружие и принялись партизанить. "Красноногие" не были связаны разными условностями вроде закона и общественного мнения. Захваченные партизаны уничтожались без суда и следствия, вместе с теми, кто им помогал. Сожженные фермы украшались индейскими стрелами, а трупы мирных жителей тщательно уродовались, в строгом соответствии с общепринятыми представлениями о нечеловеческой жестокости индейцев.

Война давно ушла в прошлое, и от партизан остались только песни да легенды, но банды "красноногих" время от времени формировались снова. Теперь их мишенью были индейские семьи, вздумавшие сопротивляться переселению в резервации. После налета бандиты разъезжались по домам и снова превращались в простых обывателей. Но они всегда были готовы по первому сигналу натянуть свои красные сапоги и отправиться на выполнение новой "акции устрашения и возмездия", о которой никогда не узнают жители больших городов.

- Куда делись их винтовки? - спросил Мушкет. - Только не говори, что ты побросал их в реку.

- Зачем они тебе? - Гончар привстал в седле и огляделся. - Если захочешь пострелять, я дам тебе свой винчестер. Поехали. Не будем мешать стервятникам.

21. БИОГРАФИЧЕСКИЕ НОВОСТИ

Как только они спустились в долину, Мушкет завел разговоры о привале. Оказывается, каратели забыли покормить своих пленников завтраком, а обед им не дал приготовить Горящий Волк.

- Потерпи до вечера, - сказал Гончар.

- Я-то потерплю. Да вот брюхо мое терпеть не желает. Урчит так, что я сам себя не слышу.

- Зато я тебя слышу. Расскажи о себе.

- Да что рассказывать? Думаешь, моя житуха так уж отличается от твоей? Ничего нового ты не услышишь, значит, и говорить не о чем.

Однако после такого предисловия налетчик принялся во всех подробностях рассказывать о своем жизненном пути. Он вырос в маленьком канзасском городке, где все друг друга знали. Отец помер от белой горячки, и с детских лет Стиви привык горбатиться на чужих полях. Когда началась война, ему было восемнадцать. Городок посетили вербовщики северян, и он записался в армию. Но Питерсу опять не повезло. Их полк даже не дошел до места соединения с основными силами, когда был рассеян кавалерией Стюарта [Джеб Стюарт, знаменитый военачальник армии южан.]. Конфедераты пленных не брали, потому что самим есть было нечего. Они просто отняли у незадачливых вояк оружие и заставили поклясться, что те никогда не выступят против Конфедерации. Стиви не хотелось расставаться с новеньким "шарпсом". Он заявил генералу Стюарту, что лично он, Стивен Питерс, против Конфедерации ничего не имеет. И если ему будет позволено, он с удовольствием прольет свою кровь под ее знаменами. Ему было позволено, и он пролил немало крови, своей и чужой, пока его не свалила жесточайшая дизентерия. Едва живой, он вернулся в городок. Родители сожгли его серый мундир, но дружки, благоразумно уклонившиеся от войны, успели раззвонить по всему городу, что Стиви Питерс воевал на стороне проклятых рабовладельцев. Это аукнулось ему, когда в городе поселились богачи с Севера. Всем парням нашлась у них работа, особенно тем, кто щеголял в синих мундирах северян. А вот Стиви Питерса никуда не брали. Он все-таки нашел ранчо, куда смог наняться ковбоем, вот только для этого пришлось проделать четыреста миль верхом.

Перебравшись в Техас, он долгих семь лет провел, не слезая с седла. Жизнь ковбоя кажется легкой только фермерам, которые копошатся на своих грядках и с ненавистью поглядывают на гарцующих парней. А ты попробуй перегнать стадо в тысячу голов из Техаса в Канзас, при этом не растерять половину, да еще сохранить скальп, и не свалиться под копыта, и не забыть поутру вытряхнуть скорпиона из сапога, а самое главное - не застрелить хозяина в момент расчета. Десять баксов в месяц. С таким жалованьем не скоро накопишь на собственный домик.

Но все можно было терпеть, пока прерию не пересекли рельсы и колючая проволока. Ковбоям пришлось вешать седло на гвоздь, хвататься за лопату и маршировать в колоннах шахтеров и землекопов.

Питерс устроился на прокладку железной дороги, но и тут продержался всего один сезон. Однажды рабочим не выплатили зарплату по той причине, что почтовый дилижанс немного задержался в пути. Остановка была короткой, но дальше дилижанс отправился уже налегке, без золота. Через неделю налетчиков схватили в ближайшем игорном доме, где они успели просадить половину добычи. Парней привезли на стройку, быстренько провели судебное заседание и вздернули под одобрительные возгласы трудящихся. Глядя на раскачивающиеся тела, Питерс удивился - как могли эти заморыши напасть на дилижанс, с которым ехали четверо здоровенных охранников? Ответ казался очевидным - охранники струсили, а налетчикам было нечего терять, кроме своих карточных долгов. Наутро на стройке не досчитались одного землекопа, а через месяц на дороге между Хьюстоном и Сан-Антонио был ограблен первый почтовый поезд.

- Сколько лет ты этим занимаешься? - спросил Гончар.

- Ты спрашиваешь так, будто я служу в конторе. Будто я каждое утро заглядываю в расписание, беру дробовик и выхожу на рельсы. Нет, Волк, все не так просто. Можно сказать, что я занимаюсь поездами уже больше десяти лет. А можно считать и по-другому. Скажем, был год, когда я взял четыре вагона. А потом два года отсиживался во Флориде с молодой женой. Зачтешь ты мне эти два года? А когда хлопнули моего лучшего друга Бака Тернера, так я вообще три года не прикасался к оружию.

- Как же ты жил?

- По распорядку дня окружной тюрьмы. Нас с Баком подстрелили в Эль-Пасо, когда мы уже одной ногой были в Мексике. Тернера там и закопали, а меня заштопали и бросили за решетку. Навесили соучастие в каких-то налетах, дали пять лет, выпустили за примерное поведение. Я и вышел-то всего год назад. Думал заняться каким-нибудь мирным бизнесом на те деньжата, что в кубышке сохранились. Да вот не получилось.

- Наверно, твоя основная профессия дает больше прибыли, чем "мирный бизнес"?

- Опять же - как считать. Я тебе честно скажу, Волк, для меня деньги давно потеряли цену. После удачного дела швыряешь их налево и направо. И кажется, они никогда не кончатся. Вдруг однажды лезешь в карман - а там пусто. И ты уже никому не нужен. Но тут не время горевать и подсчитывать, сколько же ты прокутил. Потому что доносится паровозный гудок, и значит, пора седлать коней. И снова носишься день и ночь, готовишь дело, потом у тебя снова полные карманы баксов, и тебя снова все любят. Вот так оно все и крутится. Да ты это знаешь не хуже меня.

Мушкет угрюмо замолчал, покачиваясь в седле. Степан, опасаясь, что он опять заведет разговор о еде, спросил:

- А как тебя поймали?

- Меня поймали, как последнего придурка, - сплюнув, ответил налетчик. - Встретился старый дружок. В семьдесят пятом он держал на мушке машинистов, пока я взрывал сейф в почтовом вагоне. А теперь он - помощник шерифа. Ты же сам знаешь, кто такие эти помощники. Вчерашние конокрады и грабители, которые сдали своих товарищей. Товарищам - виселица и каторга, а этим козлам - должность и неприкосновенность. Вот и я на такого нарвался. Скрутили меня прямо в постели, оторвали от старой шлюхи. Одно утешает - я никогда не плачу шлюхам заранее. Принцип такой. Сделал дело - осыпь ее золотом, но только после всего.

- Но ты успел хоть "сделать дело"? - поинтересовался рядовой Хопкинс.

- А ты откуда взялся? - сердито повернулся к нему Мушкет. - Твое дело за лошадками следить.

- Надоело пыль глотать, - оскалился негр. - Лучше послушать умного человека, верно, мистер Волк, или как вас там?

- Так ты меня подслушивал? Значит, теперь твоя очередь. Валяй, выкладывай все о себе. Да не вздумай врать, я не из тех, кто верит всякому прохвосту. А если и приврешь чего-нибудь, так только самую малость, чтоб рассказ получился повеселее. В подлинной-то жизни веселого мало. Ну, чего замолчал? Да тебе, мальчишке, и рассказать-то нечего!

- Истинная правда, нечего рассказывать. Разве только о том, как из меня хотели сделать женщину...

Нисколько не смущаясь, Томми Хопкинс поведал спутникам о нравах, царивших в эскадроне под командованием капитана Гартмана. Он прослужил там всего месяц и не успел принять участия в боях с индейцами. Да капитан и не рвался в бой. Он берег личный состав для других испытаний.

Каждый молодой новичок хотя бы неделю должен был отслужить в качестве его личного слуги. Дошла очередь и до Томми. Он отлично справился с чисткой сапог и приборкой в командирской квартире. Вечером рядовой Хопкинс натаскал воды и приготовил для начальника горячую ванну. Каково же было его изумление, когда капитан Гартман приказал своему слуге первым залезть в эту душистую пену! Тут-то он и сообразил, почему его приятели в полку так хихикали, узнав, что Томми направлен во второй эскадрон. А капитан, верзила под два метра ростом, уже разделся и принялся расстегивать пуговицы на мундире рядового Хопкинса, коря его за медлительность.

Пока стальные пальцы капитана боролись с оловянными пуговицами, рядовой Хопкинс прикидывал, чем может грозить отказ от выполнения приказа в не боевой обстановке. Ничего хорошего не предвиделось. В лучшем случае бессрочный наряд в патрульную службу. А если уступить? Тогда гарантировано безбедное существование в тыловом эскадроне, на всем готовом, да еще жалованье капает на счет, обеспечивая приличную жизнь после службы. И вообще, об этом никто не узнает, а один раз не считается, да к тому же все через это прошли, и никто не умер.

Да, не умер никто, кроме капитана Гартмана. Так уж получилось, что Томми слишком долго продержал его под водой. Капитана могли бы посчитать утонувшим в ванне из-за собственной неосторожности, если бы не отпечаток на лбу. Этот характерный след оставила табуретка, попавшаяся Томми под руку.

Табуретка от удара сломалась, а капитан зашатался и упал в ванну, где его и придержал рядовой Хопкинс.

А потом уже у Томми не было выбора. Он прихватил с собой немного денег и винчестер капитана, тайно пробрался на станцию и спрятался в уходящем поезде, в вагоне для скота. Ночью вагон отцепили посреди степи, да там и оставили, а поезд ушел. Томми пришлось шагать пешком, ать-два, и дошагал он до самых гор, не встретив на пути ни одного человека - ни белого, ни черного.

Он шагал и тихо молился. Наконец-то Господь даровал ему свободу, и так хотелось попользоваться ей вволю. Спрашивается, если ты так мечтал о свободе, зачем поперся в армию? Ну а куда денешься, если ты черный? Да, рабство отменили, и рабы превратились в безработных. Самый распоследний белый пьяница, неграмотный и ленивый, всегда может устроиться. А черного не возьмут даже в грузчики, хотя он и читать-считать обучен, и не пьет, не дерется, не спорит... Нет, старики не врали - раньше было лучше.

На счастье, благодетели из Вашингтона придумали, что делать с черными парнями, слоняющимися без дела. Во время Гражданской войны северяне сформировали несколько негритянских полков. После победы эти черные солдаты, оккупировавшие Юг, стали вызывать раздражение белой публики. Полки было решено разогнать. Но даже в федеральном правительстве всегда найдется пара чиновников, у которых в голове мозги, а не дерьмо. И эти государственные мужи схватились за голову: "Разогнать черные полки? Добавить ко всем нашим бедам еще двести тысяч безработных, да еще таких, кто привык зарабатывать с помощью оружия? Наоборот, надо эти полки расширять, превращать в дивизии и армии!" Так начался набор в черную кавалерию. Хотя война давно закончилась, для солдат всегда было достаточно работы. Они должны были прийти на помощь фермерам, строителям железных дорог, почтарям, ковбоям, охотникам на бизонов, лесорубам, шахтерам и всем остальным, кто двигался на Запад, и кому не давали житья индейцы. Пусть краснокожих убивают черножопые, решили в Вашингтоне. И Томми Хопкинс отправился убивать индейцев.

Сказать по правде, сам он во время недолгой службы несколько раз мог погибнуть вовсе не от индейских стрел, а от рук белого человека. Черным солдатам не дозволялось заходить в города, тем более - в салуны. А если такое случалось, их там били смертным боем. Получив сообщение об очередной драке, кавалерийский патруль отправлялся к месту неприятного инцидента и с риском для жизни эвакуировал незадачливого самовольщика, спасая его от разъяренных белых фермеров, ковбоев, шахтеров и так далее.

Кто знает, может быть, прихлопнув капитана Гартмана, рядовой Хопкинс спас не только свою невинность, но и саму жизнь.