думается, что для такого изобретательного и талантливого человека задача
оказалась не из трудных. Тихон Иеремеевич сохранил верность своему ремеслу,
только теперь шпионил и вынюхивал не во вред Бубенцову, а исключительно ради
его пользы - очень возможно, что, будучи человеком дальнего ума, углядел в
подобной смене вассальной зависимости для себя выгоду. При невеликом росте и
вечной привычке втягивать голову в плечи Спасенный обладал
противоестественно длинными, клешастыми руками, свисавшими чуть не до колен,
поэтому Владимир Львович первое время звал его Орангутаном, а после
приспособил ему еще более обидную кличку Срачица. (Дело в том, что Тихон
Иеремеевич отличался истовой набожностью, через слово, к месту и не к месту,
употреблял речения из Священного Писания и как-то раз имел
неосмотрительность произнести перед своим сюзереном, что во убережение от
лукавого носит под сюртуком некую особенную сорочку, которую назвал
"освященной срачицей".) На шутки начальника Спасенный, как подобает
христианину, не обижался и лишь кротко повторял: "Окропиши мя иссопом и
очищуся, омьюши мя и паче снега убелюся".
этом каким-то чудом успевал еще и мелькать в самых неожиданных местах, благо
в Заволжске он освоился на удивление быстро. То его видели в храме
подпевающим на клиросе, то на базаре торгующимся из-за меда с
пасечниками-староверами, то в салоне у Олимпиады Савельевны беседующим со
стряпчим Коршем, который считается у нас в губернии первым докой по
наследственным делам.
приятельствовать с зверообразным бубенцовским кучером. Этот Мурад был сущий
абрек, разбойник с большой дороги. В Заволжске его окрестили Черкесом, хотя
был он не из черкесов, а из какого-то другого горского племени. Ну да кто их
там, чернобородых, разберет. Мурад состоял при Владимире Львовиче не только
кучером, но и камердинером, и дядькой, а при случае и телохранителем. Никто
толком не знал, с чего он был так по-собачьи предан своему господину.
Известно лишь, что ходил он за Бубенцовым с самого детства и достался ему в
наследство от отца. Бубенцов-старший, из кавказских генералов, когда-то
давно, лет двадцать или тридцать назад, спас юного Мурада Джураева от мести
кровников, увез с собой в Россию. Может, и еще что-то там было особенное, но
этого заволжанам вызнать не удалось, а Мурада расспрашивать храбрости не
хватило. Больно уж страшно он смотрелся: башка бритая, лицо все заросло
густым черным волосом до самых глазищ, а зубы такие - руку по локоть откусит
и выплюнет. По-русски Мурад говорил мало и нехорошо, хоть прожил среди
православных много лет. Веру тоже сохранил магометанскую, за что подвергался
миссионерскому просвещению со стороны Тихона Иеремеевича, но пока
безрезультатно. Одевался по-кавказски: в старый бешмет, стоптанные чувяки,
на поясе - большущий, окованный серебром кинжал. В кривоногой раскачливой
походке Мурада, в широких плечах ощущалась звериная сила, и мужчины в его
присутствии чувствовали себя скованно, а женщины простого звания пугались и
замирали. Как это ни странно, у кухарок и горничных Черкес пользовался
репутацией интересного кавалера, хотя обходился с ними грубо и даже свирепо.
На второй неделе бубенцовского пребывания заволжские пожарные сговорились с
мясниками поучить басурмана уму-разуму, чтоб не портил чужих девок. Так
Мурад в одиночку разметал всю дюжину "учителей" и потом еще долго гонялся за
ними по улицам, Федькумясника догнал и, верно, убил бы до смерти, если б не
подоспел Тихон Иеремеевич.
призадумались, чувствуя в этом скандале, а особенно в том, что полиция не
посмела остановить буяна, приближение смутных времен. И то сказать,
погромыхивало в губернской атмосфере, и черное небо озарялось пока еще
безгласными, но зловещими зарницами.
повествования? Сестра Пелагия давно уж вошла в широко распахнутые ворота
дроздовского парка, и теперь придется за ней поспевать.
III МИЛЫЕ ЛЮДИ
обильно, весело, сразу дав понять, что намерен вымочить до нитки не только
рясу и платок инокини, но и нижнюю рубашку, и даже вязанье в поясной сумке.
И Пелагия устрашилась. Оглянулась, не идет ли кто, подобрала полы и
припустила по дороге с замечательной резвостью, чему способствовали занятия
английской гимнастикой, которую, как уже говорилось, сестра преподавала в
епархиальной школе.
старого вяза, надежно укрывшего ее своей густой кроной, вытерла забрызганные
очки и стала смотреть на небо.
но не того глухого, мрачного цвета, какой бывает в беспросветно пасмурные
дни, а с маслянистым отливом, будто некий небесный гимназист из озорства
опрокинул на голубую скатерть фиолетовые чернила. До отдаленной половины
скатерти пятно еще не распространилось, и там по-прежнему царствовало
солнце, а по бокам с обеих сторон выгнулись две радуги, одна поярче и
поменьше, другая потусклее, но зато и побольше.
дальнее темным, и это означало, что ливень кончился. Пелагия сотворила
молитву по случаю благополучного избавления от хлябей и зашагала по
длинной-предлинной аллее, выводившей к помещичьему дому.
щенок с коричневым ухом, выскочивший откуда-то из кустов и сразу же, без
малейших колебаний, вцепившийся монахине в край рясы. Щенок еще не вышел из
младенческого возраста, но нрав уже имел самый решительный. Крутя лобастой
башкой и сердито порыкивая, он тянул на себя плотную ткань, и было видно,
что так просто от этого занятия не отступится.
розовый в черную крапинку нос, свисавшие на стороны бархатные щечки,
отчего-то перепачканные землей, а иных подробностей рассмотреть не успела,
потому что щенок высунул длинный красный язычок и с редкостным проворством
облизал ей нос, лоб, а заодно и стекла очков.
Запыхавшийся мужской голос сказал:
сестрица, что лукавого помянул. Это его, несмышленыша, тятька с дедом
приучили. Уф, спасибо, поймала, а то мне за ним не угнаться. Шустрый,
чертяка. Ой, снова извиняй.
сняла обслюнявленные очки. Увидела перед собой бородатого человека в
ситцевой рубахе, плисовых штанах, кожаном фартуке - по виду садовника.
у нас? Что-то не вспомню.
обычным людям неведомого, - назидательно произнесла Пелагия.
пятиалтынный и с поклоном сунул инокине в сумку.
Самой ей деньги были не нужны, но Богу дарение, хоть бы и малое, в радость,
если от чистого сердца.
Наши господа божьим людям милостыни не подают, говорят "прынцып".
свои полномочия Пелагия, и дроздовский житель почтительно сдернул с головы
картуз, поклонился, перешел с "сестрицы" на "матушку".
Пожалуйте за мной, провожу.
Закусая.
широкополой шляпе и крылатке.
дерева, в руке - длинную треногу с острыми, окованными железом концами.
Воткнул треногу в землю, водрузил ящик сверху, и стало ясно, что это
фотографический аппарат, которые даже и в нашей отдаленной губернии уже
перестали быть редкостью.
садовнику сказал:
от земли идет. Редкий оптический эффект.
волосами, сразу видно, что не из местных. Пелагии он понравился.
когда немного отошли. - Из самого Питербурха. Гостят у нас. Они Степана
Трофимовича, управляющего нашего, приятели. А звать их Аркадий Сергеевич
господин Поджио.
зачмокали копыта, топча слегка размокшую дорожку. Обернулась Пелагия -
увидела легкую одноколку, а в ней румяного барина в белой пуховой шляпе и
полотняном сюртучке.
ужину поспешаете?
воззрились на Пелагию, круглые щеки сложились складочками в добродушную
Афанасьев Роман
Лондон Джек
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Орлов Алекс
Шилова Юлия