как повысить действенность критических выступлений.
малодейственной вообще? А если создается, как дґолжно нам оценивать это
обстоятельство? В конце концов, если слабая доказательность приводит к
малоэффективности газетных публикаций - это ли не показатель растущего
уровня нашей демократии? Читатель нынче выражает откровенное желание сначала
проверить нас, а уж потом нам поверить, и в этом смысле, смею заметить, наши
интересы совпадают с читательскими: куда интересней работать, если
необходимо искать, а не выдавать готовые рецепты.
нужно ли делать это в приказном порядке, да еще при помощи крика и
восклицательных знаков?
понимать под "убедительностью"? Прежде чем ответить на вопрос, расскажу
весьма поучительную историю. Дело было во время войны. Героя истории,
работавшего во фронтовой газете, а ныне довольно известного журналиста, я не
называю только потому, что не уверен, насколько точно изложу событие. Итак,
однажды, вернувшись с передовой, он, измученный и усталый, написал в номер
маленькую информацию и лег спать. Информация была примерно такая: "В ночном
бою за высоту у деревни А. рота под командованием старшего лейтенанта М.
уничтожила около батальона фрицев, столько-то боевой техники и захватила в
плен столько-то вражеских солдат. В сражении отличились..." и т. д. Вскоре
уснувшего корреспондента разбудил редактор газеты и сказал: "Умоляю тебя,
соберись с силами и быстренько сделай из информашки очерк, у нас давно не
было очерка!" Повертев в руках уже отпечатанный на машинке текст, молодой
журналист почесал затылок, подумал, потом, наверно, с тоской посмотрел в
окно, от руки дописал несколько слов и вновь укрылся шинелью, уверенный в
том, что дело сделано. Редактор потрясенно читал: "Тихо мела поземка... В
ночном бою за высоту у деревни А. рота под командованием старшего лейтенанта
М. уничтожила..." С тех пор в этой фронтовой газете, а с ее легкой руки и во
многих других слово "очерк" было изъято из лексикона. Когда корреспонденты
отправлялись на задания, они спрашивали редакторов: "С "поземкой" писать или
без "поземки"?" - "Репортаж!" - положим, заказывали редакторы. "А может,
лучше с "поземкой"?" - стало быть, очерк.
сегодня тем более. К сожалению, еще не все журналисты понимают это и потому
носят в ножнах слишком легкие перья. Совсем недавно, в феврале 1984 года, я
с удивлением обнаружил в одном весьма уважаемом центральном журнале материал
под рубрикой "Очерк", который, представьте себе, так даже и назывался
"Поземка", да и по содержанию был написан рукой человека из числа тех,
которых Б.Н. Агапов называл "публицистами в кавычках". Они заменяют или
скрывают свое безмыслие акварельными красками, ложными портиками,
кр-р-расотами стиля, всевозможными "поземками" и, как писал Агапов,
"выкамаривают пейзажи и петушатся стандартной патетикой". Между тем еще в
тридцатых годах А. Диковский заметил, что "проблема распределения сапог в
третьем квартале не нуждается в раскраске". Оружие настоящего журналиста -
цифра, довод и факт, что, конечно же, не исключает, а, скорее, предполагает
пользование сочным языком, диалогом, "работающей" композицией и при этом
обязательное ведение читателя путем своих мыслей.
действовать на других, должен быть ищущим, чтобы его произведение было
исканием. Если он все нашел и все знает, и учит... он не действует. Только
если он ищет, зритель, читатель сливаются с ним в поисках" [18].
пусты.
ищущих журналистов, таких, как Ю. Черниченко, С. Соловейчик, И. Васильев, А.
Левиков, А. Злобин, Л. Графова, А. Ваксберг, А. Аграновский, Е. Богат, А.
Борин, А. Стреляный и многие, многие другие, родилась не на пустом месте.
Были В. Овечкин, Е. Дорош, М. Кольцов, А. Диковский А. Зорич, А.Д.
Аграновский, А. Агапов, а им предшествовали Г. Успенский, И. Бунин, В.
Короленко, А. Чехов...
журналистика тоже отдают предпочтение тем или иным "именам"; список
современных лидеров я мог бы вам предложить, но, пока его составлю, он не
раз изменится - и в моем, и в вашем представлении. Какие-то имена останутся,
а какие-то отправятся на "заслуженный" (или не очень) покой.
популярностью, известностью и модой: все эти понятия не кажутся мне
синонимами таланта или просто способности. Перед нами маячит что-то
мистическое и, одновременно, очень простое, как дважды два: там действуют
свои законы и тайны, постигать которые мы сейчас не будем. Читатель сам
может укоротить или дополнить предложенный мною список имен: а то и вовсе
забраковать; в каком-то смысле он всегда будет точнее и справедливее автора.
воскликнул: "Хор Пятницкого!" В чем секрет подобного видения? Каков его
механизм? Для ответа на этот вопрос не надо ломать голову: тайна
оригинальности писательского видения и восприятия мира - в наличии или
отсутствии таланта.
возможность развивать свои способности, как, впрочем, и опасность их
угробить. Не берусь перечислять все составные части журналистского
дарования. Но две способности, без которых, мне кажется, действительно не
может обойтись журналист-профессионал, назову.
прелестной "детской непосредственности", нет радости общения с людьми и
жизнью, нет желания остаться наедине с собой, то есть желания думать, нет
потребности расширить собственный духовный мир. К сожалению, способность
удивляться люди с годами теряют. "Дети - поэты, дети - философы", -
утверждает Я. Корчак. А потом? Куда это уходит? Почему умирает? Почему,
когда маленькие становятся большими, поэты и философы - редкость? -
спрашивает писатель Е. Богат, а затем констатирует: - Для меня это один из
самых глубоких и трагических вопросов жизни..."
перестают удивляться! Когда-то ребенок, глядя на репродуктор, мог спросить,
в высшей степени возбудившись: "Папа, там сидит гномик?!" Зато сегодня мой
маленький племянник, слушая "живое" исполнение под гитару, спокойно сказал:
"Я знаю, папа, у тебя в горле магнитофон". Телевизор, телефон, транзистор,
магнитофон, а в недалеком будущем гравитационная куртка, позволяющая летать
без крыльев, - кого эти чудеса сегодня удивляют? Мы воспринимаем транзистор,
эту "каплю человеческого гения", которую запросто таскаем через плечо, этот
"голос мира и человечества", не как великое чудо времени, а как элементарную
игрушку (по Далю, игрушка - "легкое дело") и, между прочим, потому так и
гремим транзисторами на всю округу, что они для нас "игрушки", а не книги,
которые слушают наедине. Обо всем этом написал Е. Богат в замечательно умной
книге "Чувства и вещи" (я во многих местах процитировал его). "Может быть,
опаснейшая из девальваций - девальвация чуда" [19], - восклицает автор.
Вероятно, и В. Сухомлинский заметил это, потому что стал воспитывать у детей
не что иное, как умение удивляться деревьям, журавлиной стае, звездному
небу...
Позвольте спросить, что такое журналист, лишенный непосредственности, умения
размышлять, да еще и с ограниченным духовным миром? Что он может сказать
своим читателям?
прожить творческой личности: о рабочем состоянии. Что это такое для
журналиста? Призыв к самоограничению, к подвижничеству, если угодно, к
спартанскому образу жизни. Проще говоря, когда все окружающие безмятежно
"наслаждаются", "получают удовольствие", легко отвлекаясь от различных
забот, в том числе профессиональных, журналисты продолжают работать, их мозг
постоянно "отбирает" и фиксирует то, что предназначено "на продажу" - должно
войти в будущий очерк, стать репортажем и т. д.
необходимостью сохранять постоянную трезвость ума и рабочее состояние? Вот
так и сочетать, вполне диалектично, хотя я не утверждаю, что это легко
делать. Но без "рабочего состояния" - кому нужно наше журналистское
удивление? А без способности удивляться - как можно использовать наше
постоянное стремление писать?
его начало:
мир, - буквально: не видел никогда солнца! Какой-то эксперимент, причуда
богатых... И вот он уже юноша - и пора приступить к тому, что задумали. Все
еще пряча от его глаз мир, юношу доставляют в один из прекраснейших уголков
земли. В Альпы. Там, на лугу, где цветут цикламены, в полдень, снимают с его
глаз повязку... Юноша, разумеется, ошеломлен красотой мира. Но не это
важно... Наступает закат. Производящие "царственный опыт", поглядывают на
мальчика и не замечают, что он поглядывает на них! Вот солнце скрылось...
Что происходит? Происходит то, что мальчик говорит окружающим: - "Не
бойтесь, оно вернется!"
раскрыть перед нами сущность самобытного таланта писателя. Но даже не
столько Грин и не столько символический мальчик, трезво предупреждающий о
возврате солнца, поражают меня, сколько сам Ю. Олеша. Он будто бы находится
среди тех, кто проводит "царственный опыт", забыв о красотах природы...
наблюдает за мальчиком, чтобы не пропустить самого важного момента: когда
мальчик воскликнет свою потрясающую фразу. То есть Олеша демонстрирует нам