вперед руки, Лонгсдейл спокойно говорит офицеру, надевающему ему наручники:
"Прошу вас отметить в протоколе, что я не оказал сопротивления при аресте".
Голос за кадром: "Благодаря этому обстоятельству он получил потом на десять
лет меньше того, что мог бы получить..."
ареста сказал, что снято довольно близко к истине. Потом добавил: когда на
него надели наручники и обыскали, нет ли оружия, он заметил, что один
полицейский зорко следит за тем, чтобы арестованный не проглотил ампулу с
цианистым калием (вероятно, по нашумевшей ленте "Пять секунд, и я умираю!").
"Мне казалось, - продолжал Конон Трофимович, - что все это не со мной
происходит, какой-то кошмар! Я бы сказал: как в кино! Хотя и понимаю, что
степень реальности происходящего зависит от когда-то избранного амплуа.
Поясню. Ни страха, ни волнения я не испытывал. Кто-то из полицейских, держа
мои руки в своих, явно считал мой пульс и до того был поражен спокойным
ритмом, что вытаращил на меня глаза. Тогда я спросил его: "Вы врач?" Он
ответил: "Мы везем вас в Скотленд-Ярд, вы это понимаете?" Куда меня повезут,
я знал еще двенадцать лет назад!..
ресторане, рядом рос огромный клен, из-под которого вытекал ручей; ресторан
как бы сросся с кленом, его второй деревянный этаж словно жил на разросшихся
ветвях. Огрызком чернильного карандаша написал на столе строки, вдруг
пришедшие в голову:
берегу, долго мучился, думал идти обратно, но вошел в воду только по
щиколотки. Она охладила. Зачем-то помыл ноги. Мне фантастически повезло:
граница была позади, я - в Иране. Первыми меня заметили жители деревни,
позвали полицейского.
"шахрабани" - полицейская, через несколько недель я уже очутился в
Хурамабаде, в армейской тюрьме - "дэжбани", а потом в лагере "Камп", где
почти не кормили и не поили, держали на солнцепеке. Чуть не сдох. Просидел в
общей сложности восемь месяцев, пока меня не отправили на поселение в
Исфаган. Там я познакомился со старым эмигрантом Александром Благообразовым,
который бежал вместе с женой из России еще двадцать лет назад, в 1933-м. У
него была в Исфагане механическая мастерская. Отнесся он ко мне с пониманием
и сочувствием, дал взаймы немного денег и свел с брюхатым Селгани,
владельцем дохленького электрорадиомагазина. Я стал работать, руки у меня
золотые плюс четыре курса технического вуза. Но платил он мне всего три
тумана в сутки: хватало, чтоб не помереть с голоду. "А я еду, а я еду за
туманом..." Увидев, что я действительно хорошо разбираюсь в радиоаппаратуре,
Селгани открыл при магазине мастерскую по ремонту. Через год мы с ним стали
компаньонами. Между прочим, брюхатый эксплуататор был членом какой-то левой
партии Ирана, подозреваемой в связях с коммунистами. Не без моей помощи
Селгани вскоре последовал туда, откуда я уже вырвался. Магазин и мастерская
перешли ко мне, от семьи толстяка я откупился небольшой суммой и даже отдал
долг Благообразову. Тут-то он и свел меня с Волошановским и Кошелевым, после
чего начался мой "американский" период жизни. Эти два типа были сотрудниками
ЦРУ и находились под началом Стива (Стивенсонна).
подходил к советскому консульству в Исфагане, но войти не решался: грехи не
пускали. Стив завербовал меня у себя на квартире, предварительно выяснив,
что я могу. Что я мог? Кроме прочего, я имел профессию радиста-оператора:
закончил в Кемерове полугодичные курсы с любительским статусом. Стив
проверил мои способности: слух, память, умение различать цвета (кстати, я
дальтоник), знание "морзянки", скорость работы на ключе, даже попросил
напечатать текст на пишущей машинке. Потом мы втроем (я, Стив и Кошелев)
самолетом перелетели в ФРГ, причем совершенно официально: документы мне дали
"натуральные". Где-то под Мюнхеном, километрах в тридцати - сорока от
города, в каком-то старом особняке меня проверили на "детекторе лжи" и,
несмотря на то что я, будучи в действительности Аркадием Голубом, назвался
детектору Антоном Алексеевским, он подтвердил, что мои сведения правдивые.
Смех!
конспиративной квартире со Стивом и Кошелевым. Кошелев обучал меня
парашютному делу, топографии, фальсификации документов, а Стив - самбо и
"свежей советской действительности": какие в СССР за последние три года
появились марки телевизоров, типы самолетов и грузовиков, какие вышли новые
законы, чтобы я в случае заброски не был "оторван от жизни". Но до заброски
дело пока не доходило, да я и не рвался. Откуда-то они все же узнали потом,
что я не Алексеевский (фамилия жены), а Голуб, что был судим за вооруженный
разбой, осужден и бежал из лагеря, находящегося в Средней Азии. Досталось
мне на орехи! Нет, не за разбой и побег, а за сокрытие настоящего имени,
прошлое же мое их как раз устроило, потому что даже с повинной мне теперь
назад хода не было. А я сказал, что наврал им нечаянно, просто хотел
проверить детектор и был уверен, что он меня все равно раскроет, я же не
виноват, что ваш детектор липа! Они посмеялись над моей "наивностью" и
передали американскому майору Майклу Огдену. Он увез меня из Германии в США.
речка рядом глубокая и богатая рыбой; название этого места я так и не узнал,
хотя и пытался, мне интересно было, я по природе любознательный, но эта
школа считалась у них сверхсекретной. Меня опять учили разведделу, особенно
старался один немец по имени Франц (кличка "Феодор"), он здорово знал
русский: полвойны просидел в лагере для военнопленных где-то в Сибири и стал
большим "специалистом по России". Франц замечательно матерился, ни в каких
учебниках не прочитаешь, там акцент очень важен и ударение, такое искусство
можно перенять только "из рук в руки".
внешность, как и наличность "Феодора", описать могу) переведен в город Бойс,
штат Калифорния. На две недели. На чистый отдых, поскольку перед заброской.
Мы ходили с Тони на лыжах (дом стоял высоко в горах), охотились, у меня
мелькнула было мысль убрать Тони, - но куда бы я и как подался из Калифорнии
со своим одна четверть немецкого языка в объеме советской средней школы?
Выходит дело, хорошо, что так плохо нас языку учили: вот крылья у меня и
подрезаны! Извините, отвлекся. Последние четверо суток мы прожили с Тони в
Чикаго, где отрабатывали радиосвязь в условиях большого современного города
и его естественных помех. А потом еще два дня купались на мысе Конкорд. Я
терялся в догадках: куда меня забросят, в смысле - в какое место России?
Судя по столь тщательной подготовке, с иронией думал я, не иначе как прямо в
Кремль! Со мной уговорились, что если меня берут и заставляют работать под
контролем, на вопрос базы: "Какой длины антенна вашего приемника?", я должен
давать ответ "в метрах", а если я на свободе и работаю без контроля, то "в
футах". Но мыс Конкорд еще не был концом моего долгого путешествия: целую
неделю меня продержали с неразлучным Тони в Сан-Франциско, оттуда на пять
суток перебросили в Токио и, наконец, последние перед заброской три дня я
прожил на базе в Иокогаме, с которой должен был поддерживать связь,
оказавшись на территории Союза. Тони со мной уже не было, а были четыре
человека: двоих я знал только по именам и видел впервые - Билл и Том,
одного, по фамилии Волошановский, запомнил еще по Ирану (очень образованный
человек, владел несколькими языками), а четвертым был все тот же Кошелев.
Руководил ими Стив, которого, правда, я видел и Иокогаме только раз: он
говорил мне напутственные слова перед заброской. Между прочим, меня уже
звали не Алексеевским и даже не Голубом, а Джонни Муоллером, а по кличке -
"Лириком". За час до посадки в морской катер я написал в блокнот стихи,
которые сочинил еще в Исфаганской тюрьме (хотя и понимаю
следователь... Вы не следователь? Все равно, позвольте спросить: как вы
думаете, я могу рассчитывать на снисхождение? У меня... я ведь и сделать-то
ничего не успел: утром высадили в районе Петропавловска-на-Камчатке, у меня
даже предчувствие было, а днем уже взяли, и я сразу сказал, еще при
задержании, что согласен работать под контролем. Мне сохранят жизнь?
кошмарный сон, и мне нужно как можно быстрее проснуться. У каждого
разведчика, живущего за границей долго, позвольте заметить, должна быть
отдушина, какое-то увлечение: теннис, рисование, шахматы, коммерция, - чтобы
Белоусов Валерий
Лукин Евгений
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Елманов Валерий
Акунин Борис