и Петионвилем много застав.
этого трудно рассчитывать на доверие. Господи, совсем забыл! Со мной
приехал кандидат в президенты.
шофера такси за плечо. - Остановись, mon ami [мой друг (фр.)]. - Мы еще не
доехали даже до статуи Колумба, а на город быстро спускалась ночь. Он
сказал: - Мистер Браун, я, пожалуй, вернусь и поищу его. Ведь и у вас в
Англии не стоит попадать в ложное положение. Хорош бы я был, приехав в
Англию с рекомендательным письмом к мистеру Макмиллану. - Он помахал на
прощанье рукой. - Скоро зайду к вам на стаканчик виски. Я ужасно рад,
ужасно рад, что вы вернулись, мистер Браун. - И он отбыл с блаженным
видом, никак не вязавшимся с обстоятельствами.
бы то ни было сведения. В здании выставки, которое занимал министр
иностранных дел, еще горел свет, а у статуи Колумба стоял "пежо". Конечно,
в Порт-о-Пренсе много машин "пежо", и я не мог поверить, что Марта так
жестока или так лишена вкуса, чтобы назначать свидания на том же месте. И
все же я сказал шоферу:
тонтон-макутами, завтра же утром узнает, где я вышел из такси. Но я все же
принял кое-какие меры: подождал, пока шофер действительно не уехал и свет
его фар не скрылся из виду. А потом я пошел к стоявшей у Колумба машине.
На номерном знаке сзади я увидел букву "Д". Это была машина Марты, и она
сидела там одна.
могу постоять здесь в двух шагах от машины, пока не увижу человека,
которому она назначила свидание. Но тут Марта повернула голову и поглядела
туда, где я стоял: она почувствовала, что на нее смотрят. Слегка опустив
стекло, она резко крикнула по-французски, думая, что это один из
бесчисленных портовых нищих:
вернулся... - сказала она таким тоном, словно речь шла о приступе малярии.
Она отворила дверцу, и я сел рядом. В ее поцелуе я почувствовал страх и
тревогу. - Почему ты вернулся?
могу быть sage [умницей (фр.)] хотя бы несколько месяцев. Правда, не во
сне. Во сне я тебе изменяла.
Посиди рядом.
жизни явно не изменилось, кроме того, что теперь у меня нет машины и ей
придется везти меня домой, рискуя, что ее заметят возле "Трианона". Мы не
можем сегодня проститься возле Колумба. Но даже обнимая ее, я ей не
доверял. Неужели у нее хватит дерзости отдаться мне, если она ждет на
свидание другого? Но потом я сказал себе, что все равно ничего не узнаю -
дерзости у нее хоть отбавляй. И отнюдь не отсутствие дерзости привязывает
ее к мужу. Она застонала - я помнил этот стон - и зажала рот рукой. Тело
ее обмякло, она, как усталый ребенок, свернулась у меня на коленях.
молчал. Электрические лампочки, мигая, вещали в ночи: "Je suis la Drapeau
Haitien, Uni et Indivisible. Francois Duvalier" ["Я - знамя Гаити, единое
и неделимое. Франсуа Дювалье" (фр.)].
взбираться по холму к Петионвилю. На полдороге мы наткнулись на заставу.
Человек в рваной рубашке, серых штанах и старой фетровой шляпе, очевидно
найденной на помойке, подошел к дверям машины, волоча за дуло ружье. Он
приказал нам выйти из машины.
не существует. - Она первая отошла на обочину дороги, подняла руки над
головой и улыбнулась милиционеру ненавистной мне улыбкой.
багажник машины. Обыск был не очень умелый и длился недолго. Нам открыли
проезд и пропустили машину.
тобой слугу, если у меня остался хоть один слуга. - Проехав еще с
километр, я вернулся к своим подозрениям. Если муж, как правило, слеп к
неверности жены, любовник страдает противоположным пороком: он повсюду
видит измену. - Ну, скажи, что ты там делала у памятника?
как-то спросил меня, почему я перестала уходить по вечерам играть в рамс
теперь, когда отменили комендантский час? Назавтра я опять взяла машину.
Мне некуда было деваться, поэтому я поехала к памятнику.
над правительственными зданиями горело зарево.
Надеюсь, его мудрость не уступает его целомудрию.
не мог понять, почему бывший владелец назвал гостиницу "Трианоном". Трудно
было найти более неподходящее название! Его архитектура была и не
классической - в стиле восемнадцатого века, и не чрезмерно пышной - в
стиле двадцатого. Башенки, балконы и разные деревянные украшения придавали
ему ночью сходство с творениями Чарльза Адамса в номерах журнала
"Нью-йоркер". Так и казалось, что дверь откроет ведьма или
маньяк-дворецкий, а за его спиной с люстры будет свисать летучая мышь. Но
при солнечном свете или вечерами, когда среди пальм горели фонари, здание
казалось старинным, хрупким и трогательно нелепым, как иллюстрация к
сказке. Я полюбил его и теперь, пожалуй, даже радовался, что не нашел на
него покупателя. Мне верилось, что, если я удержу его еще хоть несколько
лет, я почувствую, что и у меня есть дом. Нужно время, чтобы у тебя
появилось такое чувство, так же как и для того, чтобы любовница стала
женой. Даже внезапная смерть моего компаньона не так уж сильно отравила
мне радость обладания. Я бы повторил вслед за братом Лоренцо фразу из
французского переложения "Ромео и Джульетты", которую у меня были свои
причины запомнить:
компаньону; в голосах купальщиц, перекликавшихся в бассейне; в звоне льда,
доносившемся из бара, где Жозеф готовил свой знаменитый ромовый пунш; в
скоплении такси из города; в гаме голосов на веранде в обеденный час, а
ночью - в бое барабана и шарканье танцующих ног; в фигуре Барона Субботы -
комического персонажа из балета, изящно выступающего в своем цилиндре под
Посняков Андрей
Орлов Алекс
Акунин Борис
Володихин Дмитрий
Зыков Виталий
Афанасьев Роман