пальцы его машинально нащупали флейту, которую он переложил туда.
столь дорогой ценой.
как если бы это играл человек, не испытавший в жизни никаких огорчений. Оук
умел извлекать из своей флейты истинно аркадские звуки, и сейчас знакомая
мелодия радовала его самого не меньше, чем столпившихся кругом зевак. Он
играл с увлечением и за полчаса собрал пенсами изрядную сумму, которая для
неимущего человека представляла собой маленький капитал.
будет в Шоттсфорде.
вдруг словно озарило все кругом, как если бы ночь превратилась в ясный день.
место обладало такой притягательной силой, что он только потому и решил
попытать счастья на Шоттсфордской ярмарке, что это было неподалеку от
Уэзербери. Да и народ в Уэзербери такой, что посмотреть любопытно. Если
верить молве, так других таких смельчаков, удачливых, озорных и веселых, во
всем графстве не сыщешь. Оук решил, что ему по пути в Шоттсфорд можно будет
переночевать в Уэзербери, и, не долго думая, свернул на проселочную дорогу,
которая, как ему сказали, вела прямо к этому селению.
в них, подернутая рябью, струилась посредине бороздой и набегала складками
по краям, а там, где течение убыстрялось, на поверхности выступали клочья
белой пены, которые, невозмутимо покачиваясь, спокойно скользили по воде.
Затем дорога пошла вверх, мертвые сухие листья взметались и кружили,
подхваченные ветром, и со стуком падали на землю; маленькие птахи в
изгородях шелестели перышками, устраиваясь поудобнее на ночь, и замирали,
когда Оук проходил мимо, а если он останавливался поглядеть на них, они
снимались с места и улетали.
садились на ночлег и слышались надтреснутые "ку-юк, ку-юк" фазана-самца и
захлебывающееся посвистывание курочек.
все окуталось черной густой мглой. Когда он спустился с Иелберийского холма,
он с трудом различил в двух шагах от себя крытую телегу, стоявшую под
большим деревом на обочине дороги.
По-видимому, телегу оставили здесь на ночь, потому что, кроме растрепанной
вязанки сена на дне, в ней больше ничего не было. Габриэль уселся на дышло и
стал раздумывать, как ему поступить. Он рассчитал, что прошел больше
половины пути, а так как он с раннего утра был на ногах, его сейчас сильно
прельщало растянуться на сене в телеге вместо того, чтобы тащиться в
Уэзербери и там платить за ночлег.
несколькими глотками сидра из бутылки, которую он предусмотрительно взял с
собой, и залез в покинутую телегу. Разворошив часть сена, он улегся на него,
а остальным, насколько удалось нащупать в темноте, накрылся с головой, как
одеялом, и почувствовал себя так уютно, как никогда в жизни.
копаться в самом себе, трудно было отделаться от горьких мыслей в теперешнем
его положении. Итак, размышляя о своих любовных и пастушеских горестях, он
вскоре уснул, ибо пастухи, как и моряки, наделены исключительным даром - они
могут вызвать к себе бога сна, а не дожидаться, когда он соизволит сойти,
проснувшись, обнаружил, что телега движется. Она катила по дороге с очень
большой скоростью для безрессорного экипажа, и Оук проснулся с неприятным
ощущением барабанного боя в висках, оттого что голова его колотилась о дно
телеги. Тут он услышал голоса, доносившиеся с передка телеги. В полном
недоумении (которое у человека преуспевающего, наверно, перешло бы в испуг -
нет лучшего лекарства от страха, чем несчастье) Габриэль осторожно выглянул
из-под сена, и первое, что он увидел, были звезды у него над головой.
Большая Медведица уже почти стояла под прямым углом к Полярной звезде, из
чего он заключил, что время близится к девяти, - значит, он проспал два
часа. Это маленькое астрономическое вычисление не стоило ему никаких усилий,
он произвел его, стараясь бесшумно повернуться, чтобы по мере возможности
выяснить, к кому это он попал в руки.
один из сидящих правил. Габриэль сразу догадался, что это хозяин телеги,
возчик, и что оба они, должно быть, как и он, возвращаются с ярмарки в
Кэстербридже.
это что, видимость одна, поглядеть приятно, а вот нрав у них, у этих
пригожих, - не приведи бог, вот уж гордыня сатанинская.
природы, но это присущее ему свойство усиливалось тряской и толчками телеги,
действие коих явно отражалось на голосовых связках говорившего. А говорил
тот, который держал вожжи.
бог, - кхе-кхе-кхе! Я человек робкий!
как спать лечь, в зеркало смотрится, чтобы чепчик как следовает надеть.
лад разделает, что за самую тебе разудалую песню сойдет, слушаешь - душа
радуется.
платит она как?
дикая мысль, не о Батшебе ли это идет речь. Конечно, допустить всерьез такое
предположение не было никаких оснований, потому что хотя они и ехали в
сторону Уэзербери, но, возможно, путь их лежал дальше, да и женщина, о
которой они говорили, была явно хозяйкой какой-то усадьбы. Они как будто уже
подъезжали к Уэзербери, и, чтобы не пугать зря увлекшихся разговором
спутников, Габриэль незаметно соскочил с телеги. Он направился к проходу в
изгороди и, подойдя ближе, обнаружил, что это ворота и они закрыты; он
уселся на перекладину и стал раздумывать - идти ли ему в деревню искать
дешевого ночлега или устроиться еще дешевле где-нибудь вот тут, под скирдой
или под копной сена. Грохот и скрип телеги замерли где-то вдали. Оук уже
совсем было собрался идти, как вдруг заметил налево от себя, так примерно в
полумиле, какой-то необыкновенный свет. Он пригляделся - свет у него на
глазах заполыхал ярче. Что-то горело.
и очутился на вспаханном поле; он бросился бегом наперерез, прямо на свет.
Зарево, пока он бежал, выросло вдвое и от того, что огонь разгорался, и от
того, что он теперь был совсем близко от него; в ярко полыхающем свете
впереди отчетливо выступили высокие стога и скирды. Горело на гумне.
оградой озарил усталое лицо Оука, и сплетающиеся тени голых колючих веток
заплясали узором по его блузе и гетрам, а металлический крюк его пастушеской
клюки засверкал серебром. Он остановился у изгороди перевести дух. На гумне
как будто не было ни души.
спасти ее нечего было и думать. Скирда горит совсем не так, как дом. Когда
ветер загоняет пламя внутрь, воспламенившаяся часть мгновенно исчезает без
следа, как тающий сахар, и не видно, куда кинулся огонь. Однако плотно
сложенная скирда сена или пшеницы может некоторое время противостоять огню,
- если она загорелась снаружи, ему не сразу удается проникнуть внутрь. Но
здесь перед Габриэлем была кое-как сложенная, рыхлая скирда, в которую языки
пламени ныряли с молниеносной быстротой. Часть ее с наветренной стороны,
обуглившаяся и раскаленная докрасна, то вспыхивала, то затухала, словно
курящаяся сигара. Потом вдруг свисавший сверху ворох соломы обрушился вниз с
шипящим свистом; языки пламени вытянулись, охватили его и загудели спокойно,
без треска. Клубы дыма поползли сзади, словно плывущие, облака, а скрытые
погребальные костры пылали под ними, пронизывая полупрозрачную пелену желтым
сверкающим светом.
скручивались, словно свившиеся узлом красные черви, и над ними маячили
какие-то свирепые рожи, то словно выкатывался сверкающий глаз, то огненный
язык высовывался изо рта, или ощеривались какие-то дьявольские пасти, и из
них время от времени, словно птицы из гнезда, выпархивали искры.
сначала, он перестал быть просто зрителем. В какой-то момент клуб дыма,
подхваченный ветром, отнесло в сторону, и в прорвавшейся пелене Оук увидел
прямо против горящей скирды скирду с пшеницей, а за нею еще целый ряд
других, - может статься, весь урожай фермы; он-то думал, что эта скирда
соломы стоит особняком, а оказывается, тут целый склад зерна и скирда за
скирдой рядами по всему двору.
Первый человек, попавшийся ему на глаза, носился впопыхах взад и вперед с
таким очумелым видом, как если бы мысли его намного обогнали тело и никак не
могли подтянуть его за собой так, чтобы оно поспевало за ними.