видимо, не нуждаясь в слушателях, - и натерпелась же я в ту ночь страху. Мне
хотелось узнать, женится на мне Джон Уайлдвей или нет. Сделала все так, как
велит гадательная книга, - приготовила хлеб с сыром и пиво, открыла дверь и
стала ждать, когда пробьет двенадцать, а сама сижу ни жива ни мертва. И что
же? Только пробило двенадцать, гляжу - идет по улице какой-то коротышка в
сапожницком фартуке.
ухаживал, тоже был сапожник, но довольно рослый парень, и мне просто
невдомек было, при чем тут этот коротышка. А ой себе подходит к двери,
переступает порог - и тут уж я ясно вижу, что это вовсе не Джон, а какой-то
коротышка в фартуке сапожника.
себе наверх, вся душа у меня в пятки ушла! А вскорости получилось так, что
мы с Джоном Уайлдвеем поссорились, и все у нас с ним врозь пошло. Тут-то и
объявился Пенни: выходи, говорит, за меня замуж. Не успела я сообразить, что
к чему, как дело было сделано.
это мне показалось, - негромко проговорил ее муж.
взор, продолжала вглядываться в только что описанные картины прошлого,
которые, казалось, виделись ей посередине комнаты. Замечание мистера Пенни
осталось без ответа.
перешептывались о чем-то своем, по-видимому, весьма далеком от разговора
гостей, но зато весьма близко касавшемся их желудков. Придя наконец к
какому-то решению, муж с женой закончили свои таинственные переговоры, и
возчик отправился в кладовку, сначала засвистав почти забытый им мотив, а
затем замурлыкав песню, из которой помнил строчки полторы. Миссис Дьюи
объявила гостям, что сейчас будет подан небольшой ужин.
забыли про полагавшийся в таких случаях ужин; в своей благовоспитанности они
пошли даже дальше и стали беседовать на разные, не относящиеся к ужину,
темы, однако вялость и принужденность тона выдавали их с головой. А молодежь
радостно заявила, что есть очень хочется и что, несмотря на поздний час,
ужин будет весьма кстати.
рядом с Фэнси и с восторгом пользовался возможностью пить из рюмки, из
которой по ошибке отпила она, касаться башмаком края ее юбки и - о,
блаженство! - гладить кошку, которая несколько минут просидела на коленях у
Фэнси, а потом перебралась к нему, и чьей шерсти за секунду до этого
касалась ее рука.
например, он стал было накладывать ей салату, когда же она отказалась,
переложил себе этот салат, почти побывавший у нее на тарелке, заметив, что
незачем-де пропадать добру. Вдобавок он то и дело исподтишка поглядывал на
ее профиль, любуясь посадкой головы, изгибом шеи и прочими очаровательными
подробностями облика резвой богини, которая тем временем вела довольно
непринужденный, если не слишком непринужденный, разговор с мистером
Шайнером, сидевшим напротив; не одобряя в душе такой вольности, Дик все же,
после долгих колебаний, решил не придавать этому особого значения.
остроту ума, которой требовало ее положение, и имея в виду звон вилок и
ножей, сменивший пение скрипок.
слушать ее, пожалуй, даже приятнее. Разве что отец не согласится - другого
такого любителя скрипок не сыщешь. Они его прямо за сердце берут, верно,
отец?
согласия.
ни в жизнь не забуду. Дело было в Кэстербридже на похоронах бедняги капрала
Найнмена, и я тогда в первый раз услышал "Похоронный марш". У меня прямо
мороз подрал по коже и волосы на голове зашевелились - ей-богу! А когда все
кончилось, и трубы прогремели в последний раз, и над могилой героя дали
залп, у меня со лба скатилась капля ледяного пота и еще одна со щеки. Да,
такая музыка всю душу переворачивает.
возчик, указывая на старого Уильяма, который в этот момент подносил ко рту
ложку, - ради музыки готов хоть с голоду помереть.
придания вящей убедительности своим словам, - музыка с едой - родные сестры.
запрокидываясь назад. Постепенно его тело из перпендикулярного положения
приняло наклонное, а взгляд прочертил линию с противоположной стены на
потолок. Затем он еще раз откашлялся.
вдруг на улице возьми да и заиграй духовой оркестр. И так, я вам скажу, они
хорошо играли! А ел я - как сейчас помню! - жареную печенку и легкие. И что
бы вы думали? Челюсти у меня сами заходили в такт музыке. Оркестр играет на
шесть восьмых - и я волей-неволей жую на шесть восьмых. Оркестр заиграл на
четыре четверти - и у меня челюсти заработали на четыре четверти. Красота,
да и только! Никогда не забуду этот оркестр.
отсутствующим видом, которым сопровождаются высказывания сугубо
неодобрительного характера.
Человеку воспитанному такая грубость не по вкусу.
но не знал, уместно ли это, и, наконец, придал своему лицу выражение,
говорившее, что от такой приятной женщины, как жена возчика, и замечание вы-
слушать не в тягость.
история чуточку грубовата, так это даже лучше, - значит, в ней все правда. И
еще я люблю, чтоб у истории не было морали. Все правдивые истории, ребятки,
или грубоваты, или у них нет морали, это уж непременно. Если бы в правдивых
историях все было прилично, да в них была бы мораль, кому бы тогда
понадобилось выдумывать притчи?
меду, эля и настойки.
достаточно громко, чтобы он услышал):
ему совсем уж распускаться. Да вот он только что за ужином сказал "морква" -
ну прямо как мужик. Нет, меня совсем по-другому учили. У нас в семье всегда
говорили "морковь"; мать воспитывала нас, девочек, по-благородному. Во всем
приходе не было другой семьи, где бы так заботились о манерах.
ждала дома нанятая на этот вечер женщина. Покинув редеющие ряды танцоров,
она ненадолго исчезла, а когда, тепло одетая, сошла вниз, то показалась Дику
изменившейся до неузнаваемости: держалась она (к его глубочайшему огорчению)
весьма сдержанно и безразлично и ничем не напоминала ту резвушку, какой была
всего четверть часа назад и которая разрешала Дику обнимать себя за талию и
не старалась держаться подальше от куста омелы.
обманчиво поведение девушки во время танцев! Взять хоть Фэнси! Весь вечер
можно было держать ее за руку, обнимать - даже целовать! По полчаса кряду я
танцевал с ней, прижимая к себе так крепко, что между нами не прошел бы и
листок бумаги; я слышал, как ее сердце бьется рядом с моим, я чувствовал
каждое ее дыхание. Но вот она сбегала наверх, надела шляпку и накидку - и я
уже не смею дотронуться до нее, словно..."
Владелец золотой цепочки, по примеру всех пылких холостяков, беззастенчиво
использующих то обстоятельство, что им по дороге с хорошенькой девушкой,
заверил Фэнси, с полным пренебрежением к чувствам Дика и отнюдь не в
холодных выражениях, что он (Шайнер) не такой человек, чтобы лечь спать, не
доставив свою повелительницу к двери ее дома, нет уж, он не такой, никто не
скажет, что он такой, и что, пока он ее не проводит, он не отойдет от нее ни
на шаг, - провалиться ему, если отойдет. Мисс Дэй приняла его предложение,
по мнению обуреваемого дурными предчувствиями Дика, слишком охотно, - во
всяком случае, гораздо охотнее, нежели того требовало естественное желание
обрести защиту от опасностей ночи.
ему оправой, из которой вырвали драгоценный камень. На столе стояла ее
рюмка, а на дне ее - остатки наливки, которую она так и не смогла допить,
сколько ни уговаривал ее возчик (похлопывая при этом по плечу своей тяжелой,
как паровой молот, ручищей), но той, чьи губы касались этой рюмки, уже не
было. На ее тарелке осталось несколько прелестных крошек, но той, что ела с
этой тарелки, больше не было.
благодушные физиономии. Он прямо-таки негодовал на отца, который после ухода
гостей продолжал пребывать в прекрасном настроении, и от души возмущался,
слушая, как дед Джеймс (который немного задержался) радуется, что все
наконец разошлись.
возчик, - а то я за весь вечер так и не успел как следует поесть. Вот
хорошенький кусочек ветчинки, не очень жирный и не очень постный, да к нему