погодой так же неуместно, как назвать палящее солнце - хорошей.
Это погода вообще, а в данном случае - непогода. Дождь настойчиво
напоминает о том, что его стихия - вода, причем вода падающая. А вода -
она твердая. Во время войны я видел однажды, как падал над побережьем
Атлантики горящий самолет. Пилот посадил его на берег и бросился бежать,
пока самолет не взорвался. Позднее я спросил у него, почему он не посадил
горящий самолет на воду, и он ответил:
Атлантики, воды, которая счастлива, что добралась наконец до людей, до
домов, до твердой земли, после того как долго падала только выводу, только
в самое себя. Велика ли радость дождю все время падать только в воду?
свой язык, гладкий, поблескивающий в свете камина, когда игрушки, конечно
же не убранные детьми, когда пробки и всякие деревяшки внезапно обретают
плавучесть и язык лужи увлекает их вперед, когда напуганные дети
спускаются по лестнице и устраиваются перед камином (впрочем, они больше
удивлены, чем напуганы, поскольку и они сознают, до чего радостно
встречаются друг с другом ветер и дождь, и они сознают, что этот рев - рев
восторга), - тогда понимаешь, что никто не был так достоин ковчега, как
Ной...
посмотреть, что там стряслось. Стряслось все: черепица, водосточный желоб,
даже каменные стены и те не внушают доверия (ибо строят здесь на время, а
живут в этих времянках - если только не эмигрируют - вечность; у нас же,
напротив, строят на века, не зная толком, понадобится ли следующему
поколению такая основательность).
готовых к бурям, ну и еще карты, табак, вязальные спицы и шерсть для
женщин, ибо у бури много воздуха, у дождя много воды, а ночь длинна. И
потом, когда из-под окна высунется второй язык воды и сольется с первым,
когда по узкому языку игрушки медленно подплывут к окну, тогда хорошо
проверить в Библии, точно ли бог давал обещание не устраивать второго
потопа. Точно, давал. Значит, можно зажечь очередную свечу, закурить
очередную сигарету, снова перетасовать колоду, снова разлить виски по
рюмкам и всецело довериться шуму дождя, вою ветра и постукиванию спиц.
Обещание-то дано.
постукивает ненадетая цепочка, потом - что это неистовствует буря, и лишь
потом догадались, что этот звук производит человеческая рука, а до какой
глупости может дойти континентальный житель, видно хотя бы из высказанного
мной предположения, уж не монтер ли это с электростанции. Ничуть не умней,
чем ожидать в открытом море судебного исполнителя.
современника; дверь закрыли снова, и вот он оказался перед нами: раскисший
фибровый чемодан, вода ручьями бежала из рукавов, из башмаков, со шляпы, и
невольно казалось, будто из глаз его тоже бежит вода - так выглядят одетые
участники соревнований по спасению утопающих, впрочем, нашему гостю было
чуждо спортивное честолюбие, он просто-напросто пришел с автобусной
остановки - пятьдесят шагов под дождем, перепутал наш дом со своей
гостиницей и был, по его словам, клерком у одного дублинского адвоката.
ехал... А здесь и в самом деле не отель?
изрядным игроком в карты, изрядным рассказчиком, изрядным любителем виски,
и еще он научил нас, как быстро вскипятить чай в камине на тагане, как на
том же древнем тагане приготовить баранью отбивную, как поджарить тосты на
длинных вилках, назначение которых мы сами открыть не сумели, - но лишь
утром он признался, что немного знает немецкий - он был в плену в
Германии, и он рассказал нашим детям то, чего они никогда не смогут забыть
и никогда не должны забывать: как он хоронил маленьких цыганят, которые
умерли, когда эвакуировали концлагерь Штутхоф, они были вот такие
маленькие - он показал какие, - и он копал могилы в мерзлой земле, чтобы
их похоронить.
ушли, солнце поднялось над горизонтом, и огромная радуга перекинулась
через море. Она была так близко, что казалось, можно разглядеть, из чего
она сделана: оболочка радуги была тонкой, будто у мыльного пузыря.
в лужице под окном.
САМЫЕ КРАСИВЫЕ НОГИ В МИРЕ
отбросила спицы и клубок в угол дивана, потом она открыла книгу, прочла
несколько строк и снова закрыла, потом налила себе виски, задумчиво
осушила рюмку маленькими глотками, открыла другую книгу, закрыла и эту,
вздохнула, сняла телефонную трубку и положила обратно: кому звонить-то?
через прихожую в детскую, потеплее укрыла детей, расправила одеяла и
простыни на четырех детских кроватках. В прихожей она остановилась перед
большой картой страны - желтой от старости, покрытой таинственными
значками и напоминавшей увеличенную карту Острова Сокровищ; кругом море,
темно-коричневые - словно красного дерева - горы, светло-коричневым
обозначены долины, черным - шоссе и дороги, зеленым - маленькие участки
возделываемой земли вокруг крохотных деревень, и повсюду голубыми языками
бухт вдается в остров море; маленькие крестики - церкви, часовни,
кладбища; маленькие гавани, маяки, прибрежные скалы; ноготь указательного
пальца, покрытый серебристым лаком, медленно ползет вдоль дороги, по
которой два часа назад уехал муж этой женщины; деревня, две мили болота,
деревня, три мили болота, церковь - молодая женщина осеняет себя крестом,
будто и впрямь проезжает мимо церкви, - пять миль болота, деревня, две
мили болота, церковь - женщина снова крестится; бензоколонка, бар Тедди
О'Малли, лавка Беккета, три мили болота; покрытый серебристым лаком
ноготь, как сверкающая модель автомобиля, медленно ползет по карте до
самого пролива, где жирная черная линия шоссе по мосту перебегает на
твердую землю, а дорога, по которой проехал ее муж, вьется тоненькой
черной ниточкой по краю острова, порой сливаясь с его контурами. Здесь
карта темно-коричневая, береговая линия зубчатая и неправильная, как
кардиограмма очень неспокойного сердца, и кто-то вывел шариковой ручкой по
голубой краске моря: "200 футов", "380 футов", "300 футов", и от каждой из
цифр отходит стрелка, которая объясняет, что цифры означают не глубину
моря, а высоту берега над уровнем моря, берега, который совпадает тут с
дорогой. Серебристый ноготь то и дело спотыкается, потому что женщина
знает каждый метр этой дороги: она не раз сопровождала своего мужа, когда
он ездил к больному в единственный - на шесть миль побережья - дом. Когда
туристы ездят в солнечные дни по этой дороге, у них холодок пробегает по
спине, если на протяжении нескольких километров они прямо под собой видят
только белые языки моря, стоит шоферу чуть зазеваться - и машина
разобьется о камни, о которые разбился уже не один корабль. Дорога мокрая,
покрытая галькой и кое-где овечьим пометом - это там, где ее пересекают
старые овечьи тропы. И вдруг ноготь резко останавливается: здесь дорога
круто срывается к маленькой бухте и так же круто взмывает вверх, море
яростно ревет на дне каньона; миллионы лет бушует эта ярость, подтачивая
основание скалы. Палец снова спотыкается - здесь лежало маленькое кладбище
для неокрещенных младенцев, сегодня здесь можно видеть лишь одну могилу,
обложенную кусками кварца, остальные захоронения унесло море. Теперь
машина осторожно преодолевает старый мост без перил, поворачивает, и в
свете фар видно, как машут руками заждавшиеся женщины: здесь, в самом
дальнем углу острова, живет Иден Мак-Намара, жена которого должна родить
этой ночью.
возвращается в комнату, подбрасывает торфа в камин, перемешивает, пока его
не охватит пламя, берет клубок, снова кидает его в угол дивана, встает,
подходит к зеркалу, с полминуты задумчиво стоит перед ним, опустив голову,
и вдруг вскидывает голову и смотрит на свое отражение: яркий макияж делает
ее детское лицо еще более детским, почти кукольным, хотя у самой куклы уже
четверо детей. Дублин так далеко - Графтон-стрит - О'Коннел-бридж -
набережные; кино и танцы - Театр Аббатства - по будням в одиннадцать утра
служба в церкви святой Терезы, куда надо приходить загодя, если хочешь
найти свободное место. Молодая женщина, вздохнув, снова подходит к камину.
С чего это жена Идена Мак-Намары повадилась рожать детей только по ночам и
только в сентябре? Но ведь Иден Мак-Намара с марта по декабрь работает в
Англии и лишь под рождество приезжает на три месяца домой, чтобы запасти
торфа, покрасить дом, починить крышу, тайком половить лососей со
скалистого обрыва, поискать, не вынесло ли море на берег какого добра, и
еще - чтобы сделать очередного ребенка; вот почему дети Идена Мак-Намары
появляются на свет всегда в сентябре и всегда числа двадцать третьего -
через девять месяцев после рождества, когда начинаются большие штормы и
Роллинс Джеймс
Посняков Андрей
Суворов Виктор
Афанасьев Роман
Шидловский Дмитрий
Шилова Юлия