что к чему, кто такой Яков Прокопыч и зачем он к ним прибыл, по какому делу.
именовала уважительно и раздельно: три ста, четыре ста, пять ста...
на третий имущества не обрету- милицию подключим. Акт составлять буду.
дергала, ругала, била даже,-- Егор только мычал. Потом с превеликим трудом
рот разинул, шевельнул языком:
все разом пропасть могли, со всеми потрохами, и потому Харитина, ушат воды
мужу в сараюшку затащив, вновь заперла его там и опять кинулась к родне
единственной: к сестрице Марьице да Федору Ипатычу:
объегоришь.
поболее. Так не бегаем ведь, в ногах не валяемся. Так-то, Харя моя
миленькая, так-то.
домой и вернулась. Крутилась-вертелась, а день прошел -- и словно не было
его: все на своих местах осталось. И мотор на дне, и три сотни на шее, и муж
у поросенка, и Колька в чужом дому.
образ. Вышел из сараюшки тише прежнего, хотя тише вроде и некуда уже было. А
Харитина, за ночь в хвощ высохнув, тоже вдруг потишела и об одном лишь
упрашивала:
голову отворачивал. От Вовки-племянника:
словно все мысли впопыхах в другой дом съехали, оставив после себя рухлядь
да мусор.-- Какие такие туристы?
этот найди. Господом с богородицей тебя заклинаю и детьми нашими: найди!
шарил, бродил по воде, дно ногами ощупывая. Трясся в ознобе на берегу,
выкуривал цигарку, снова в воду лез. Не помнил он, где лодку-то перевернул,
а указать некому было: турист тот уже на Черном озере рыбкой баловался. И,
продрогнув до костей да пачку махорки выкурив, Егор прекратил ныряния.
Уключину в тине нашел да два весла в тростниках и с тем к Якову Прокопычу и
прибыл.
Сильно знобко там ногами-то тину топтать.
имущество, тогда поглядим.
чего-то -- длинное, унылое,-- он не слушал. Смахнул с белых ресниц две
слезинки непрошеных, сказал вдруг невпопад:
И -- пошел. Яков Прокопыч вроде онемел сперва, вроде поглупел с внешности,
вроде челюсть даже отвесил. Потом только заорал:
сказал тихо:
триста рублей. Будут. Это уж мой такой принцип.
занавесился, и как Харитина ни старалась, взгляда его так и не встретила.
вывалил все ложки-плошки прямо на столешницу.
пойдем искать? Может, донышко все ощупаем?
с полки достал, плюнул на него и начал жало ножу наводить. Обмерла Харитина:
свел. Выгоревшие брови были, нестрашные, а свел.
Кабанчика под нож пустим, чем зиму прокормимся? Чем? Подаянием Христовым?
пожестче... А тут озверел словно: всхлипывал, вздрагивал, ножом бил, не
глядя. Все горло кабанчику исполосовал, но кончил. И кабанчик тот сразу у
них просолился, потому что слезы на него из четырех глаз капали.
Юрьевны. Спасибо, добрая душа встретилась, хотя и девчоночка совсем еще
одинокая. Из города.
Егор мешки на загорбок и в ночь на станцию ушел. Надеялся в город к рассвету
попасть и занять на рынке местечко какое побойчей, потому как на собственную
бойкость уже не рассчитывал. И так не больно-то боек мужик был, а теперь и
подавно: вглубь вся живость его ушла, как рыба в холода.
7
ссорился. Ни поводов не встречалось, ни драчливых приятелей, и хоть боли
самой разнообразной натерпелся предостаточно, боль эта только тело задевала.
А вот душу никто еще доселе не трогал, никто не задевал, и потому к обидам
она была непривычна. Нетренированная душа у парня была: большом, конечно,
недостаток для жизни, если жизнь эту мерками дяденьки его отмерять, Федора
Ипатовича Бурьянова.
угольком горела в нем. Горела и жгла, не затухая. Пустяк, казалось бы,
чепуховина: родная ведь рука по загривку прошлись, не соседская. Станешь
объяснять кому, засмеют:
соображал. Чего-то еще требовалось, и потому он, от слез ослепнув, пошел
туда, где- верил он -- и без соображений все поймут, разберутся и помогут.
глядела, и именно от этого взгляда Колька оковы вдруг все растерял и
заплакал навзрыд. Заплакал, уткнулся Нонне Юрьевне в коленки лбом, и она
утешать его не стала. Ни утешать, ни уговаривать, что, мол, пустяки это все,
забудется: отец же приложил, не кто-нибудь. Очень Колька разговоров сейчас
боялся, но вместо разговоров Нонна Юрьевна сладким чаем его напоила,
лекарства дала и спать уложила:
эта, словно внутрь него залезла, так залезла, что он мог теперь на обиду эту
как бы со стороны глядеть. Будто в клетке она сидела, как зверек какой. И
Колька все время зверька этого неуживчивого в себе чувствовал, изучал -- и не
улыбался. Дело было серьезным.
досады. А то ведь подучили. Зачем же он до этого себя допускает? Зачем же?
согласен?
предмет Колька знал куда лучше. Намекнула осторожно: может, с отцом
переговорить? Но Колька намек этот встретил воинственно:
пример показывает? Будто он крепостной, да? Ну, а я крепостным ни за что не
Шилова Юлия
Мичурин Артем
Круз Андрей
Володихин Дмитрий
Ильин Андрей
Шилова Юлия