походил на того царя из восточной сказки, у которого верхняя половина тела
была плотью, а нижняя мрамором.
ex abrupto {Внезапно; без предисловий (лат.).}.
осуждение. - Вы все же не голосовали за смерть короля.
словах "все же". Однако улыбка исчезла с его лица, когда он ответил:
Вот за уничтожение этого тирана я и голосовал. Этот тиран породил
королевскую власть, то есть власть, источник которой - ложь, тогда как
знание - это власть, источник которой - истина. Управлять человеком может
одно лишь знание.
нас от природы.
новые для него.
себя вправе убивать человека, но чувствую себя обязанным искоренять зло. Я
голосовал за уничтожение тирана, то есть за уничтожение продажности женщины,
рабства мужчины, невежества ребенка. Голосуя за Республику, я голосовал за
все это. Я голосовал за братство, за мир, за утреннюю зарю! Я помогал
искоренять предрассудки и заблуждения. Крушение предрассудков и заблуждений
порождает свет. Мы низвергли старый мир, и старый мир, этот сосуд страданий,
пролившись на человеческий род, превратился в чашу радости.
рокового возврата к прошлому, имя которому тысяча восемьсот четырнадцатый
год, - радости исчезнувшей. Увы, наше дело не было завершено, я это признаю;
мы разрушили старый порядок в его внешних проявлениях, но не могли совсем
устранить его из мира идей. Недостаточно уничтожить злоупотребления, надо
изменить нравы. Мельницы уже нет, но ветер остался.
разрушения, когда оно сопровождается гневом.
гнев справедливости является элементом прогресса. Как бы то ни было и что бы
ни говорили, Французская революция - это самое могучее движение человечества
со времен пришествия Христа. Несовершенное, - пусть так, - но
благороднейшее. Она вынесла за скобку все неизвестные в социальном
уравнении; она смягчила умы; она успокоила, умиротворила, просветила; она
пролила на землю потоки цивилизации. Она была исполнена доброты. Французская
революция - это помазание на царство самой человечности.
кресле и, напрягая последние силы, вскричал:
сгущались в течение тысячи пятисот лет. Прошло пятнадцать веков, и они,
наконец, разразились грозой. Вы предъявляете иск к удару грома.
легкое смущение. Однако он не показал виду и ответил:
сострадания, которое является тем же правосудием, но только более высоким.
Удару грома не подобает ошибаться.
за плечо.
Если так, я плачу вместе с вами. Королевское дитя? В таком случае дайте мне
подумать. В моих глазах брат Картуша, невинное дитя, которое повесили на
Гревской площади и которое висело там, охваченное веревкой под мышками, до
тех пор, пока не наступила смерть, дитя, чье единственное преступление
состояло в том, что он был братом Картуша, не менее достоин сожаления,
нежели внук Людовика Пятнадцатого - другое невинное дитя, заточенное в
Тампль единственно по той причине, что он был внуком Людовика Пятнадцатого.
имен.
вступиться?
время он смутно ощутил, как что-то поколебалось в его душе.
любите грубой правды! А ведь Христос любил ее. Он брал плеть и выгонял
торговцев из храма. Его карающий бич был отличным вещателем суровых истин.
Когда он вскричал Sinite parvu-los {Пустите детей (лат.).}, то не делал
различия между детьми. Он не постеснялся бы поставить рядом наследника
Вараввы и наследника Ирода. Невинность, сударь, сама по себе есть венец.
Невинность не нуждается в том, чтобы быть "высочеством". В рубище она столь
же царственна, как и в геральдических лилиях.
имя Людовика Семнадцатого. Давайте же условимся. Скажите, кого мы будем
оплакивать: всех невинных, всех страдающих, всех детей - и тех, которые
внизу, и тех, которые наверху? Если так, я согласен. Но в таком случае,
повторяю, надо вернуться к временам, предшествующим девяносто третьему году,
и начать лить наши слезы не о Людовике Семнадцатом, а о людях, погибших
задолго до него. Я буду оплакивать вместе с вами королевских детей, если вы
будете вместе со мной оплакивать малышей из народа.
пусть перетянет чаша страданий народа. Народ страдает дольше.
локте и, слегка ущемив щеку между указательным и большим пальцем, -
машинальный жест, присущий человеку, когда он вопрошает и когда он судит, -
вперил в епископа взгляд, исполненный необычайной, предсмертной силы. Он
заговорил. Это было похоже на взрыв.
вы пришли расспрашивать меня и говорить о Людовике Семнадцатом? Я вас не
знаю. С тех пор как я поселился в этих краях, я живу один, не делая ни шагу
за пределы этой ограды, не видя никого, кроме этого мальчугана, который мне
помогает. Правда, ваше имя смутно доходило до меня, и, должен сознаться, о
вас отзывались не слишком плохо, но это еще ничего не значит. У ловких людей
так много способов обойти народ - этого славного простака. Между прочим, я
почему-то не слышал стука колес вашей кареты. Очевидно, вы оставили ее там,
за рощей, у поворота дороги. Итак - я вас не знаю. Вы сказали, что вы
епископ, но это ничего не говорит мне о вашем нравственном облике. Я
повторяю свой вопрос: кто вы такой? Вы епископ, то есть князь церкви, один
из тех парченосцев и гербоносцев, которые обеспечены ежегодной рентой и
имеют огромные доходы с должности. Диньская епархия - это содержание в
пятнадцать тысяч франков да десять тысяч франков побочных доходов, всего
двадцать пять тысяч в год. Вы один из тех, у кого отличные повара и
ливрейные лакеи, из тех, кто любит хорошо покушать и ест по пятницам водяных
курочек, кто выставляет себя напоказ, развалясь в парадной карете, с лакеями
на передке и с лакеями на запятках, кто живет во дворцах и разъезжает в
экипажах во имя Иисуса Христа, ходившего босиком! Вы сановник! Ренты,
дворцы, лошади, слуги, хороший стол, все чувственные радости жизни - вы
обладаете ими, как и ваши собратья, и, подобно им, вы наслаждаетесь всем
этим. Да, это так, но этим сказано слишком много или слишком мало. Это
ничего не гово?ит мне о вашей внутренней ценности и сущности, о человеке,
который пришел с очевидным намерением преподать мне урок мудрости. С кем я
говорю? Кто вы?
смиренно.
какой мере моя карета, которая стоит там, за кустами, в двух шагах отсюда,
мой хороший стол и водяные курочки, которых я ем по пятницам, в какой мере
мои двадцать пять тысяч годового дохода, мой дворец и мои лакеи доказывают,
что сострадание - не добродетель, что милосердие - не долг и что девяносто
третий год не был безжалостен?
Я виноват перед вами. Вы пришли ко мне, вы мой гость. Мне надлежит быть
любезным. Вы оспариваете мои взгляды, - я должен ограничиться возражениями
на ваши доводы. Ваши богатства и наслаждения - это мои преимущества в нашем
споре, но было бы учтивее, если бы я не воспользовался ими. Обещаю вам
больше их не касаться.
чем мы остановились? Что вы мне сказали? Что девяносто третий год был
безжалостен?
рукоплескавшем гильотине?
Посняков Андрей
Суворов Виктор
Свержин Владимир
Шилова Юлия
Маркеев Олег
Корнев Павел