моих чувств и моих желаний. Я был безмолвно пьян от ее присутствия, и чем
дольше это продолжалось, тем сильнее я ощущал, как от меня ускользает всякая
власть над этим состоянием, которого не могли победить никакие усилия. Я
знал, что веду себя совершенно прилично, что у меня ясные глаза и что я
остаюсь нормальным собеседником, - но я знал так же хорошо, что эта
видимость не могла ввести в заблуждение Елену Николаевну, и она в свою
очередь понимала, что я это знал. Естественнее всего было бы, если бы я
сказал ей: моя дорогая, вы не ошибаетесь, считая, что этот разговор не имеет
никакого отношения ни к тем чувствам, которые в данную минуту испытываю я,
ни к тем, которые, вероятно, испытываете вы. И вы знаете так же хорошо,
какие слова я должен был бы произнести сейчас. Но вместо этого я сказал:
это не получается.
матча, и после того, как вы - я надеюсь - оценили хотя бы мои предсказания о
его исходе?
очень давно, хотя вижу вас второй раз в жизни.
ее улыбающийся рот, ее ровные крепкие зубы и тускло-красный цвет ее немного
накрашенных губ. Я закрыл глаза, я ощущал бурную чувственную муть. Но я
сделал над собой необыкновенное усилие и остался сидеть в своем кресле с
внешне спокойным - как я предполагал - видом, хотя каждый мускул моего тела
был напряжен до боли.
спать после обеда?
теперь, на наш слух, кажется несколько спорной, в смысле стилистическом,
конечно. Но я надеюсь, вы примите во внимание тот факт, что это было
написано очень давно.
задумчивой интонацией в голосе. - А вы находите, что это неудачно сказано?
Почему?
фразы звучит нехорошо. "Путь женского сердца к сердцу мужскому" - в этом
есть что-то от учебника грамматики.
Соломона?
недостаточно убедительным.
Николаевна сидела в кресле, против меня, положив ногу на ногу, мне были
видны ее колени, и всякий раз, когда я смотрел на них, мне становилось душно
и тяжело. Я чувствовал, что все это - с моей стороны - начинает становиться
неприличным. Я постарался вызвать в своем воображении те представления, к
помощи которых я всегда прибегал, - как другие прибегают к мнемоническим
приемам. Когда мной овладевало с такой бурной силой какое-нибудь чувство,
которое я почему-либо считал неуместным или - как теперь - преждевременным,
я представлял себе огромное снежное поле или волнистую поверхность моря, это
почти всегда мне помогало. На этот раз я постарался увидеть перед собой,
там, где была Елена Николаевна, снежную равнину, но сквозь ее воображаемую
белизну все резче и сильнее проступало это неподвижное лицо с красными
губами.
уходить. Но когда она протянула мне свою теплую руку и я ощутил ее
прикосновение к моим пальцам, я так же мгновенно забыл о намерении уйти, как
тогда, ночью, прощаясь с ней, я забыл о том, что решил не спрашивать, где
она живет, и не искать с ней встреч. Я притянул ее к себе - она поморщилась
от боли, которую я ей невольно причинил, слишком сильно сжав ей руку, -
когда я обнял ее, я почувствовал всю поверхность ее тела. Только позже,
вспоминая об этом, я понял, что это ощущение в ту секунду не могло не быть
воображаемым: на ней было очень плотное бархатное платье.
же фразу:
сквозь смертельный сон. Она не делала ни одного движения и не
сопротивлялась, но в последнюю секунду она повернула голову налево,
подставив мне шею. Ее платье было застегнуто длинным рядом бархатных пуговиц
на спине, очень тугих и нескользких. Когда я расстегнул две верхние
пуговицы, она сказала все тем же спокойным, хотя, как мне показалось,
несколько помутневшим голосом:
сделали всего несколько шагов, но в эти секунды я успел подумать о том, с
какой неожиданной и, в сущности, неестественной быстротой все это произошло.
От вечера моей первой встречи с ней меня отделяло только восемь дней, - но
это было длительное и огромное расстояние. Я знал, что обычно мои чувства,
несмотря на ту их примитивную силу, которая была главным моим недостатком,
развивались всегда с тяжелой медлительностью; но на этот раз все восемь дней
я находился во власти их движения и все-таки до последней минуты не мог себе
представить, насколько глубоко и безвозвратно это захватило меня. Я думаю,
что в силу необъяснимого, как всегда, чувственного совпадения Елена
Николаевна испытывала приблизительно то же, что я; ее ощущения были похожи
на мои - так, как вогнутое стекло похоже на выгнутое, одинаковым изгибом,
результатом одного и того же двойного движения. В этом была та же непонятная
стремительность, казавшаяся для нее еще менее характерной, чем для меня. Эти
мысли были смутными и неверными, как все, что я тогда чувствовал, я только
позже вспомнил о них, и они приобрели в моем представлении ту приблизительно
отчетливую форму, которой они не могли иметь в течение этих коротких секунд.
Они, кроме того, казались мне тогда совершенно неважными.
замке. Мы были в небольшой комнате, которой я тогда не рассмотрел; я заметил
только широкий диван, над которым горело бра с маленьким синим абажуром,
столик, на столике пепельницу и телефон. Она села на диван, я остановился
перед ней на секунду, и она успела сказать:
мускулами под блестящей кожей ее рук. Она легла на спину, заложив руки за
голову, без малейшего проявления стыдливости, и смотрела в мое лицо
непостижимо спокойными глазами, - это казалось мне почти невероятным. Даже
потом, когда я испытал - и это было первый раз в моей жизни - необъяснимое
соединение чисто душевного чувства с физическим ощущением, заливающим все
мое сознание и все, решительно все, даже самые далекие мускулы моего тела, и
когда она сказала с совершенно не подходившей, казалось бы, здесь
медлительной интонаций: ты мне делаешь больно, - в которой не было ни
жалобы, ни протеста, и еще через некоторое время, когда она вздрагивала
спазматической дрожью, ее глаза были все так же, почти мертвенно, спокойны.
Только в самую последнюю секунду они вдруг показались мне далекими, как
некоторые звуки ее голоса.
замечательной любовницей, у нее были медлительные физические реакции, и
последние секунды объятий нередко заставляли ее испытывать какую-то
внутреннюю боль, - и тогда глаза ее закрывались и лицо делало невольную
гримасу. Но ее отличие от других женщин заключалось в том, что она вызывала
крайнее и изнурительное напряжение всех сил, и душевных, и физических, - ив
смутном ощущении того, что близость с ней требует какого-то
безвозвратно-разрушительного усилия, в безошибочности этого предчувствия
состояла, я думаю, ее непреодолимая притягательность. И после первого
ощущения ее физической близости я знал уже с совершенной невозможностью
ошибиться, что этого я не забуду никогда и что, может быть, это будет
последним, о чем я вспомню, умирая. Я знал это заранее и знал, что, как бы
ни сложилась моя жизнь, ничто не спасет меня от непоправимо-тягостного
сожаления об этом, потому что все равно это исчезнет, поглощенное смертью
Посняков Андрей
Круз Андрей
Доценко Виктор
Шилова Юлия
Якубенко Николай
Трубников Александр