полов и выносе нечистот, перешел вдруг в наступление:
ушами, начал закатывать глаза.
Мусиков.
отеком на лице, псиной воняющего, дрожащего от внезапной вспышки зла, от
жизни, совсем его обессилившей, и выдохнул: "О Господи..."
опершись на руки сыто лоснящейся рожей, вещал сверху:
боев с ненавистным врагом социализьма есть наиважнейшая задача работников
советского тыла, главный политический момент на сегодняшний день.
вояку и не зря, ох не зря этот герой не ушел в другие роты -- там не
напридуриваешься, там заставят минометную плиту таскать -- самый Булдакову
подходящий предмет, и про себя постановил: он в лепешку разобьется, до
Новосибирска пешком дойдет, на свои гроши купит делягам обмундирование, но
уж тогда попомнят они его, не забудут до самого скончания века своего. В
прошлую, империалисти- ческую войну фельдфебель Шпатор легче управлялся с
солдатней, те в Бога веровали, постарше были, снабжали и одевали их как
надо, а эти уж ни в Бога, ни в черта не веруют, да угроз не шибко-то боятся,
живут -- хуже собак.
на каких-то центральных спецскладпх сыскал для удальцов-симулянтов
обмундирование. Новое. Деваться некуда Булдакову и Коле Рындину. Вступили в
строй. Правда, закаленный, старый филон Булдаков неустанно искал всяческие
моменты и причины для увиливания от занятий: то у него насморк, то
расстройство желудка, то мать давно не пишет, то припадок, то вдруг с утра
пугает народ словами: "У бар бороды не бывает... у бар бороды не бывает..."
пять лет заключения, голой рукой не возьмешь.
такими героями управлялись, памаш.
за версту зазвездит -- ищи ее; испортил он, испластал ножиком финского штыка
чучело до бедственного состояния -- чинить надо чучело; спор с командирами
заведет насчет текущего момента, да такой бурный, что все занятия побоку. И
все время смекает Вулдаков, где и как добыть еду. Любую. Вынюхал чьи-то
коллективные огороды недоубранные. "Набилизуй меня на заготовки, набилизуй,
ну?!" -- пристал он к Яшкину.
убирался бы ко всем чертям, сила нечистая, помкомвзвода посылал его
подальше, желал громко, чтобы он, этот обормот, вовсе сгинул, исчезнул.
Рожа, на которой не горох, а бобы молотили, скалится, гогочет, ребятам
подмигивает -- и, глядишь, куль мерзлой брюквы, свеклы иль капусты волокет,
тут же с ходу излаживает костер в сосняке, кличет к нему побратимов: кушать
подано!
выводивший взвод на занятия, скоро понял, что Булдакова ему не укротить, и
нашел способ избавить себя, старшину Шпатора, помкомвзвода и народ от типа,
разлагающего коллектив, -- назначил в свою землянку дежурным.
дневальными из соседних землянок, на конюшню сходил, кого-то оболгал,
обманул, чего-то наобещал или сбыл -- к землянке привезли воз сухих дров.
Днем Булдаков дрыхнул в землянке у взводного, явившись в казарму, на всю
роту орал: возьмет вот и подастся к минометчикам -- там землянки суше,
коллектив не столь доходной, "занятия антиллерией -- техника", не то что
здесь, во вшивой пехтуре, топай да топай, памаш, чучело с соломой деревянным
макетом коли...
сгинь только, нечистая сила! -- подняв глаза к потолку, молитвенно сложив
руки, взывал к небесам старшина Шпатор.
добычливой должности дежурного в офицерской землянке. Железная печка в
землянке Щуся новая, с печкой не пропадешь, на ней можно варить, печь все,
что раздобудешь.
в компанию дежурных по кухне, картошку чистил не чистил, котлы мыл не мыл,
все командовал: "Давай, братва, давай! Действуй, памаш!" -- и когда пришла
машина, доверху груженная тушками баранов, он еще активней взялся за дело:
"Давай-давай, навались, братва! Аллюром!" -- наторевший на погрузке дров в
"Марию Ульянову", когда матросом еще по Енисею ходил, он такой разворот делу
дал, такой темп в разгрузке задал, что все закрутилось, замелькало, где
живые люди, где мертвые бараны, где старшие, где младшие, где рядовые, где
командиры -- не разберешь. Счетчики не успевали следить за туда-сюда
бегающей братией, считать туши баранов, ставить на бумаге палочки, Булдаков
вовсе их запутал, таская на горбу по две, по три, когда и по четыре бараньи
туши, орал весело: "У бар бороды не бывает", -- и в какой он момент
изловчился поставить на дыбки за распахнутую створку дверей мерзлого барана
-- никто не заметил. Разгрузка закончилась. Булдаков, прихватив казенные
рукавицы, запрыгнул в кузов, пошатал машину: "Все, кажись" -- и махнул
рукавицей дежурному по кухне: закрывай, мол, двери, кончен бал.
трудом и организаторскими способностями.
плененно подняв вверх тоже обрубленные передние лапки. Отъехав немного,
Булдаков спрыгнул с машины, вернулся, сказав ласково: "Пойдем, дорогой,
пойдем в землянку, там ты нужнее, тут, гляжу я, совсем ты сирота
одинешенькая, околел вон весь..." -- и, взяв под мышку тушку, завернутую в
шинель, лесом потопал к землянке.
сдохнуть можно! Булдаков в офицерской столовке наворовал лаврового листа,
перца, затушил барашка с картошкой, получилось не хуже, чем у настоящих
поваров, может, даже лучше.
полковой, в офицерской были даже клеенки и солонки на столах, подавались
ложки, иной раз даже вилки, но продукции на столующегося отпускалась та же
норма, что и в большой столовой, воровали же и объедали командиров
вольнонаемные да разные приближенные к общепиту чины гораздо больше, чем в
столовой для рядового и сержантского состава. День-деньской топающему в лесу
да в поле, на холоде, на ветру строевому командиру питание нужно было
крепкое. Понимая, что пройдохе Булдакову мясо выдали отнюдь не на
продовольственном складе, Щусь, укрощая себя, умылся, подсел к столу,
засунул руку под топчан, выудил оттуда вывалянную в песке зеленую
поллитровку, знаком велел распечатать и наливать.
хлопнул по бутылке так, что пробка вместе с брызгами шлепнулась в стену,
дунул в немытые кружки, удаляя лишний песок, налил сразу по половине емкой
посудины, коротко стукнулся о кружку Щуся, выпил и какое-то время сидел,
блаженно вслушиваясь в себя.
котла, хрустя бараньим ребрышком, молвил Булдаков. -- Но вишь, сдюжил --
такой я человек. Ни об чем не беспокойся, полководец. Ежели попугают, пусть
шкуру сдерут -- не выдам!
махнул рукой, чтобы тот ел, ему же еда ни к чему, он уже закусил, да и
стряпка, говаривала мать, живет тем, что нанюхается, толковал, чтобы при
отправке на фронт Щусь не выписывал его из своего взвода, тама -- Булдаков
показал пальцем вдаль -- он тоже никого не бросит, раненого вытащит из
любого огня и дыма. Булдаков уперся взглядом в пустую кружку, посидел,
подумал, за подбородок подержался и, глядя в сторону, сказал решительно:
топить, посуду мыть. Надо -- еды, горючки всегда добуду, но прислужничать
стыжуся. Колю Рындина возьми сюда. Его надо беречь. Таких великих,
порядочных людей на развод надо оставлять. Выводятся оне в нашей державе, их
и в тюрьму, и на войну в перву очередь... Э-эх, у бар бороды не бывает --
усы! Пойду-ка я еще где-нито пузырек какой промыслю -- че-то душа раскисла.
горели, ноги, освобожденные от тесных сапог, возвращались сами к себе,
каждая косточка прилегала к месту и успокаивалась. Лежал, ковырял спичкой в
белых, плотно сбитых зубах и неторопливо думал о Булдакове, о своих
подчиненных, тоже отужинавших и располагающихся на неуютный свой ночлег, обо
всем разом, ни на чем, однако, мыслями не задерживаясь -- идет и идет себе
жизнь заданным ходом, своим чередом, не он тот ход налаживал, не он черед
определял. "Груньку позвать, что ли?" -- подумал он об одной столовской
девке, которая была в него страстно влюблена и жила неподалеку в землянке
вместе с другими вольнонаем- ными девчонками, Но мысль, вялая, не
наступательная, мелькнула и улетела, он уснул, не осуществив намерения, не
утолив вожделенного позыва.
газетину два куска мяса, один кусок занес Зеленцову, тот ему отсыпал табаку,
выпивки посулил. Другой кусок Булдаков сунул Коле Рындину за то, что тот
занял для него место на верхнем ярусе нар. Коля по-собачьи рвал мясо зубами,
чавкал. Сотоварищи, чуя пищу, начали пробуждаться, вздымать головы. Споро
управившись с бараниной, старообрядец нащупал в потемках ручищу такого
находчивого товарища-добытчика, благодарно ее стиснул. Но Булдаков уже
крепко спал, время от времени производя обстрел казармы, что не давало
Суворов Виктор
Сертаков Виталий
Флинт Эрик
Каргалов Вадим
Конан-Дойль Артур
Трубников Александр