-- Трижды в день я буду вашей... нянькой, готовить и прочее. Сами
ничего не делайте, захотите перекусить -- я покажу, где еда. Гуляйте,
летайте, спускайтесь в нижний город -- ничего не бойтесь, народ хочет вас
видеть. Вы правы, у нас очень сложное общество, очень! -- Она
многозначительно взглянула на папу. -- Сложное государство.
Я, забрав с собой обе пластинки -- желтенькую и красненькую, спустился
с Пилли вниз, к ее машине. Она показала мне, как ею управлять, я кивнул,
быстро, одним прыжком перемахнул через борт машины и плюхнулся в
водительское кресло ни слова не сказав, Пилли устроилась рядом, и я
взлетел. Полетав совсем чуть-чуть вокруг дома, я сделал знак Пилли надеть
ремни, ничего не спрашивая, она их надела, и я, взмыв вверх с одновременным
нажатием кнопки, выбрасывающей прозрачный верх машины, сделал акробатическую
петлю, ринулся вниз, сбросил скорость, убрал верх и плавно сел.
-- Это... оч-чень... -- сказала Пилли. положив на секунду руку мне на
голову.
-- Привет, Пилли, -- сказал я, перемахивая через борт машины. --
Кстати, Пилли, вы замужем, у вас есть муж?
Она засмеялась:
-- Еще нет. Да и торопиться пока рано, мне всего сорок лет, я еще
малышка. Мы, политоры, живем до двухсот лет.
Она помахала мне рукой и резко взмыла в воздух. Ошеломленный, я пошел к
входным дверям в колонну-иглу, доставая из кармана пластиночки-ключи.
12
Мы с папой остались одни. Определенно -- какие-то ошалелые, настолько
перенапряженные, что тянуло в сон, и в то же время это напряжение мешало
уснуть. Да и какие могут быть разговоры: сутки назад, даже меньше, мы
скользили в космосе, вполне счастливые, в ожидании чудесной пустой планетки
и классной рыбалки мы и не думали об этой вечной, теоретически возможной
сказке -- иная цивилизация, а тут на тебе, сорок восемь часов не прошло, а
мы как раз и есть внутри этой цивилизации, да плюс ко всему в ситуации --
хуже не придумаешь. Особенно меня поражало, что событий (кроме главного)
пока никаких, а темп внутри -- бешеный.
Побродили по квартире, уже зная, что она трехэтажная и за пределами
каждого этажа идет снаружи шара замкнутый балкон: выходи и любуйся видом.
На третьем этаже -- комнаты, комнатки, огромные мягкие диваны, ковры,
низкие столики, чуть в стороне от центральной точки холла к середине
сферического потолка вела, упираясь в него, лесенка. Папа, поглядев
внимательно вверх, сказал: "Там дверь, люк". Мы поднялись наверх, к этому
люку, я приложил к нему желтую пластинку -- ноль эффекта, потом красную --
люк открылся. Мы сделали шаг вверх, здесь горел светильник, освещая лифт. Он
был небольшим, в отличие от главного, внизу, и даже тесным. В лифте была
всего одна кнопка, я нажал ее -- и мы на приличной скорости дунули вверх,
пока не остановились. Пространство вокруг лифта было незначительным, но все
же не таким, как можно было ожидать, и тут я догадался и вспомнил, что когда
мы с Ориком летали, мне показалось, что почти у самого верха башни-стрелы
заметно утолщение. Да, это был небольшой шарик, метра три не доходивший до
острия иглы, внутреннее его помещение было пустым вокруг шахты лифта, но с
полом, а наружное -- просто небольшая открытая галерея вокруг шпиля, балкон,
не очень широкий и с высокими перилами. Отсюда Тарнфил был виден достаточно
хорошо. В относительной близи только дом правительства был огромным,
остальные дома были вроде нашего -- с одним шаром, ну, так сказать,
отдельный личный дом для политоров древнего рода, "для аристократии". А уже
дальше от нас в разные стороны торчали дома с несколькими шарами, вероятно,
конторы, офисы, их технициумы, наверное, какие-нибудь общества, лаборатории,
полиция и, конечно, просто жилые дома, но уже для политоров менее древних
родов, как Ол-ку, например: вход один, но квартир -- много. Отсюда, с
высоты, Тарнфил был очень понятен. Дома и природа -- больше ничего, очень
мудро и красиво, разве что мало кому это досталось: весь город был под
землей, я думаю, и заводы там, фабрики тоже были под землей, разве что на
окраинах, с отдельными шахтами входа. Конечно, "аристократы" не дошли до
того, чтобы жители подземного Тарнфила вовсе не выходили наружу, на свежий,
так сказать, воздух: сверху хорошо были видны лестницы выходов из-под земли,
там, под землю и наружу, "тек" народ. Конечно, никаких особенных дорог,
асфальта и прочего, раз машины на воздушных подушках, не было. То есть
дороги были, но скорее -- дорожки, не очень широкие и не всегда прямые, как
в парке, посыпанные, вероятно, песком красным. Поблескивали сверху какие-то
пруды, прудики с розоватой водой и бассейны для плавания возле каждого дома
-- уже с голубовато-зеленой... И вдруг... вдруг... мы с папой одновременно
увидели вдалеке множество черных птиц, что ли, но каких-то странных,
длинных, и тут папа схватил меня за руку, а другой показал вверх: оттуда на
нас стремительно планировала эта самая птица, все ближе, ближе... и, когда
она была уже метрах в пяти от нас, мы увидели, что это человек, политор,
весь в черном обтягивающем трико и с черными же крыльями. Через секунду
этот... не знаю как сказать... человек-птица уже сидел, улыбаясь, на перилах
нашего балкона и смотрел на нас.
-- Жители Политории и Тарнфила приветствуют вас! -- сказал он,
продолжая улыбаться. -- А я после работы рискнул, забрался как можно выше в
небо и скользнул вниз, чтобы меньше было шансов, что меня заметят, я уверен,
нам, геллам, появляться здесь у вас категорически запрещено.
Папа протянул ему руку, и политор легко соскользнул на пол балкона.
-- Спустимся на лифте вниз, -- сказал папа. -- Там никого нет, мы одни
дома до семи. (Я видел, он был потрясен.)
-- О, спасибо, -- сказал политор, -- а там уже стемнеет, я улечу
незамеченным.
-- Вы голодны? -- спросил папа дрожащим каким-то голосом.
-- О, вы ни о чем не беспокойтесь. Просто все с ума посходили, вы же...
в миллионах километрах от нас... это же... И огромная просьба, если будет
сигнал видеотелефона, не нажимайте ответную кнопку сразу, ладно? Сначала я
выйду.
-- Хорошо, конечно, -- сказал папа. -- Садитесь, я -- Владимир, это --
Митя, мой сын. А вы... послушайте, ведь это же не планирование, нет? -- И он
показал на черные, легшие складками крылья политора. Тот рассмеялся.
-- Ничего общего. Мы -- геллы, то есть я -- гелл.
-- Нам не сказали, что вы... летаете.
-- Конечно, летаем. Меня зовут Латор, верно, смешно?
-- Почему?
-- Как высокородного. Никакой черточки в имени нет. Просто Латор.
Как-то уж так вышло, что имена у нас, как у высокородных. Ой! -- Он
стал боязливо оглядывать комнату, а я сидел, открыв рот, как будто ору на
весь лес.
-- Нет, никаких устройств нет, -- сказал папа.
-- Это хорошо. И пожалуйста, никому не говорите, что я прилетал.
Так-то, встреться мы в городе, мы вполне имели бы право поговорить, но
являться... Что вы на меня так смотрите?
-- Я... ничего не понимаю. С крыльями!!!
-- Разве у вас на Земле нет летающих землян?
-- Нет, -- сказал папа. -- Кстати, а у вас есть третий глаз?
-- Нет. Глаза нет. Это только у нелетающих, но у их женщин тоже нет.
-- Я ничего не понимаю. Откуда вы вообще взялись, такие?
Латор сказал:
-- Все женщины и мужчины геллы очень добродушны, веселы, терпеливы,
очень сильные, сильнее нелетающих, и, пожалуй, добрые -- потом я объясню
почему. Не знаю уж, от кого в древние времена на Политории произошли птицы,
но все политоры произошли от птиц...
-- М-можно я потрогаю ваше... крыло? -- тихо спросил я.
-- Конечно, -- сказал Латор. -- И саму руку тоже.
Крыло было мягким, а мускулы руки -- камень. Просто камень.
-- Эти птицы, -- продолжал он, -- имели высокие ноги и тело держали
вертикально. Это помогло развитию языкового аппарата. Шли тысячелетия, и, по
непонятным причинам, часть политоров, тяготеющая больше к земле, развивалась
самостоятельно, отказавшись от полетов, а мы, геллы, как-то тяготели больше
к полетам, так что развились в особый вид. В древние времена (так записано в
книгах) мы, уже будучи разумными, жили от наземных политоров отдельно, даже
далеко друг от друга, но враждовали, -- правда, по их вине. Похоже, они не
могли нам простить, что мы и ходить умеем, и летать. О! Внимание!
Мы тоже услышали звонок видеотелефона. Латор, легко вскочив, скрылся за
дверью, папа потыкал кнопки, экран засветился -- это был Горгонерр.
-- Долгой жизни, уль Владимир и уль Митя!
-- Долгой жизни, уль Горгонерр, -- сказал папа.
-- Как проходит время? Не скучно?
-- О нет, что вы! Мы, я бы сказал, переполнены впечатлениями. Орик и
Пилли отличные рассказчики и очень милые...
-- Я рад, -- сказал Горгонерр. -- Я уже звонил вам.
-- Простите, я был в ванной, а сын возился с машиной. Мы так
перенасыщены, что вряд ли сегодня выберемся в город, хотя...
-- Ходите, гуляйте, вы абсолютно свободны, разве что без Орика вас
будут окружать толпы. Кстати, как насчет встречи с нашими учеными завтра.
-- Можно ли это обсудить утром? Мы надеемся хорошо выспаться.
-- О, как вам будет угодно. Когда вам позвонить?
-- В девять вас устроит?
-- Вполне. Отдыхайте. Долгой жизни!
Латор влетел в комнату, не буквально, конечно, просто вошел легко и
быстро.
-- Латор, -- сказал папа. -- Все это уму непостижимо, понятно -- как
сказка, не более. Как же так получилось, например, что нелетающие политоры
имеют сзади глаз, третий, а вы -- нет?
-- Есть гипотеза, что мы, геллы, много летая, все время подставляли
глаз солнцу, естественно, жмурились, закрывали его, и он постепенно утратил
свои функции... исчез, отпал.
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Афанасьев Роман
Березин Федор
Конан-Дойль Артур