печку или о стол, к черту, где лампа? Ничего не могу найти, может, я
ослепла? И тогда, когда от меня все откажутся, возьмет меня себе в жены
Акавия Мазал, и как поводырь водит слепца, так поведет меня господин Мазал.
Ах, что я наделала, что заговорила с ним. Слава Богу, вот и постель,
благодаренье Господу за милосердие Его. Легла я и укрылась, и все же кажется
мне, что я брожу, уже несколько часов кряду иду себе. Куда? Вот старуха
стоит на пути, ждет, когда я спрошу ее, как пройти, это та же старуха, что я
видела месяц назад, когда ясным днем выходила я за город. А старуха
заговорила и сказала: вот
старуха и запустила себе в нос понюшку табаку и болтовней своей не дала мне
ответить. Кивнула я головой и сказала: да, я дочь Лии. И добавила старуха:
вот я и говорю, что ты дочь Лии, а ты проходишь мимо, как ни в чем не
бывало. Телята не знают, на каком пастбище паслись их матери. И снова набила
себе старуха нос табаком и сказала: я же своим молоком выкормила твою мать.
Я понимала, что это сон, но удивилась. Маму ведь не кормили чужим молоком,
что же старуха говорит, что она кормилица мамы была. И удивилась я тому, что
давно не видала я этой старухи и не вспоминала о ней и что она вдруг
является мне во сне посреди ночи. Чудесны пути сновидений, и кто ведает их
разгадку?
покрасневшие глаза смотрели на меня с любовью и заботой. Устыдилась я, что
комната не убрана, новое платье на полу валяется и чулки разбросаны. На миг
забыла, что это мой отец, подумала только, что мужчина в моей спальне. От
стыда закрыла я глаза и слышу голос отца говорит Киле, что стоит у порога:
она спит. И прошло мое смущение, и воскликнула я: доброе утро, папа! -- Ты
не спишь? -- спросил отец в удивлении. -- А я сказал: вот она спит; как
здоровье, дочка? -- Здорова, -- ответила я, стараясь говорить чистым
голосом, но кашель сорвал мои усилия. -- Я чуточку простыла, но простуда уже
прошла, и вот я встаю. -- И сказал отец: слава Богу. Но я советую, дочка, не
вставай сегодня с постели. -- Нет, встану, -- сказала я упрямо и показалось
мне, что отец мешает мне пойти к суженому.
недостойно поступила я. "Милый отец, милый отец", -- рвалось из моего
сердца, но я сдержалась и воскликнула: папа, помолвлена я со вчерашнего дня.
Отец посмотрел на меня. Хотелось мне потупить глаза, но я собралась с духом
и воскликнула: папа, ты что, не слышишь? Отец думал, что я от жара брежу, и
смолчал, а Киле что-то прошептал, но я не расслышала слов. И подошел отец к
окну -- проверить, затворено ли оно. Я собралась с силами и села на постели
и сказала отцу: и впрямь, знобило меня, но озноб уже ослаб. Сядь ко мне,
хочу тебе слово молвить. Пусть и Киля подойдет, нет у меня секретов. У отца
глаза чуть из орбит не выскочили, и от тревоги их светоч померк. И вот
присел отец ко мне на постель, и сказала я отцу так: вчера встретилась я с
Мазалом, и обручились мы. Что с тобой, отец? -- Скверная ты девчонка, --
воскликнула Киля в страхе. -- Молчи, Киля, -- воскликнула я, -- это я
раскрыла свое сердце Мазалу. Но что попусту слова множить, помолвлена я ему.
-- Да где такое слыхано? -- закричала Киля и всплеснула руками в отчаянии. И
отец велел Киле молчать и спросил: когда это было. И сказала я: не помню, в
котором часу, хоть посмотрела я на часы, но который час был -- позабыла. --
Да где такое слыхано? -- сказал отец в смятении и рассмеялся, -- не знает
даже, когда помолвилась. -- И я тоже засмеялась. И внезапно ударило меня в
сердце, и закачалась я. -- Успокойся, Тирца, -- сказал отец с беспокойством
в голосе, -- пока полежи в постели, а потом поговорим о помолвке. -- И пошел
к выходу. -- Отец, -- окликнула я его, -- обещай не говорить с Мазалом, пока
я не попрошу тебя сговориться. -- Что делать! -- воскликнул отец и вышел из
дому.
друг, не смогу прийти сегодня в лес, ибо озноб объял меня. Через несколько
дней приду к тебе. А пока будь здоров и благословен. Я лежу в постели. Я
рада, что смогу весь день без помех думать о тебе. -- И велела я Киле
послать письмо. И взяла Киля письмо и спросила: кому? Учителю? -- И я ей в
гневе ответила: прочти и узнаешь, -- а Киля читать и писать не умеет. И
заговорила Киля: не гневайся, пташка моя, он же стар, а ты молодая да
свежая, только что от груди отнятая, не ревматизм бы мой, я бы тебя на руках
носила. Но ты подумай, что делаешь, и вообще зачем тебе мужчины? -- Ладно,
ладно, ладно, -- воскликнула я со смехом, -- поспеши послать письмо, потому
что время не терпит. -- И сказала она: ведь ты еще чаю не пила, сейчас
принесу тебе теплой воды, и умоешь ручки и горячего попьешь. -- И принесла
Киля воды. Озноб почти прошел, одеяла согрели тело, и мои усталые члены как
увязли в простынях. Голова горела, и жар был приятен, и глаза пылали, горели
в орбитах. И все же хорошо было на душе, и мысли ублажали меня. -- Смотри,
вода остынет, -- воскликнула Киля, -- а я нарочно принесла горяченького. И
все это от раздумий твоих и сердечных волнений. -- Засмеялась я, и приятная
усталость приумножилась. Успела я воскликнуть: письмо не позабудь, -- как
приятный сон сковал мои веки. День склонился к закату, и Минчи Готлиб пришла
и сказала: слыхала я, что приболела ты, вот я зашла тебя проведать. -- Знала
я, что отец послал ее, и скрыла я свои мысли и сказала: простыла я, но уже
прошло. -- И вдруг взяла я ее за руку и глянула ей в глаза и сказала: почто
молчите, госпожа Готлиб? -- И сказала Минчи: да мы же говорим без умолку. --
Хоть говорим без умолку, но главного
сердито сказала: думаешь, пришла я сюда поздравить тебя с помолвкой? --
Положила я руку на сердце, а другую протянула к ней и воскликнула: почему же
не поздравите меня с помолвкой? -- И Минчи нахмурила лоб и сказала: ты же
знаешь, Тирца, что очень дорог мне Мазал, но ты юная барышня, а ему под
сорок. Но хоть молода ты, но сердцем понимаешь, что через несколько лет он
будет как сухой дуб, а прелесть твоей юности лишь умножится. -- Услышала я
ее речи и воскликнула: знаю, что вы собираетесь сказать, но я свой долг
выполню. -- Долг? -- воскликнула госпожа Готлиб в растерянности. -- Долг
верной жены, любящей своего мужа, -- ответила я и последние слова выделила.
На миг смолкла госпожа Готлиб, а потом отверзла уста и спросила: когда вы
встречаетесь? -- Взяла я часы и сказала: если не дошло до него мое письмо,
значит, ждет он меня сейчас в лесу. -- И сказала она: в лесу он не ждет, так
как наверняка и он простудился. Кто знает, может, и он лежит в постели. И
впрямь как малые дети вы себя ведете, я просто ушам своим не поверила. --
Испугалась я и воскликнула: он болен? -- И сказала она: откуда мне знать,
болен ли. Думаю, что болен, ведь вы как дети малые себя ведете, в летнем
платье ты вышла в лес в зимний день. -- Нет, -- воскликнула я, -- весеннее
платье в весенний день надела я. -- И сказала она: не хотела я тебя обидеть,
говоря, что летнее платье надела в зимний день.
моя радость. Я все еще витаю в мыслях своих, а госпожа Готлиб сказала:
странная у меня роль, дружок, роль злой тетки. Но что поделаешь. Я думала,
что дурь молодой девчонки тебя дурит. Однако... -- И Минчи не договорила
фразы, и я не спросила, что "однако". Еще с полчаса сидела со мной Минчи и,
уходя, поцеловала меня в лоб. И новый вкус был в этом поцелуе. Сжала я
госпожу Готлиб в своих объятиях. -- Ах ты, проказница, -- воскликнула Минчи,
-- растрепала мне прическу. Отпусти, поправлю. Взяла Минчи зеркальце и как
расхохочется. -- Что вы хохочете? -- спросила я с обидой. И дала мне Минчи
зеркало. И вижу я, что все зеркало исцарапано, потому что выцарапала я на
серебре имя Акавии Мазала бессчетное число раз.
него за его трусость, что отца моего он боится, то боялась, что болен он. Не
спрашивала я отца и не хотела говорить с ним об этом. И вспомнила я легенду
о дочери графа, что влюбилась в простого человека, а отец запретил ей. И
заболела дева до самой смерти, и увидели лекари, что тяжела ее немочь, и
сказали: немочь ее смертельна, и нет ей исцеления, ибо изнемогает от любви
она. И тогда пришел отец ее к любовнику и умолял, чтобы тот взял его дочь в
жены. Так я лежала в постели, и разные сцены увлекали мое воображение. И
лишь повернется дверь на петлях, как спрашиваю: кто это? Сердце заходится, и
голос мой как голос мамы в дни ее болезни.
Завтра выйду, -- сказала я. Сказал он: завтра? -- И нахмурил лоб. --
Повремени еще два-три дня, а потом уж выходи, кто знает, не повредит ли
тебе, не дай Бог, свежий воздух. А через три дня нам есть куда идти, подожди
тут до годовщины смерти матери, и тогда вместе пойдем на ее могилу. И
господина Мазала там встретишь. -- И повернулся отец, чтобы уйти.
Мазал будет там? Неужто встречались? А если встречались, то миром ли? И
почему не приходит Акавия проведать меня? И что будет? Я расчувствовалась
так, что зубы застучали, и испугалась я, что снова заболею. -- Почему не
ответил Акавия на мое письмо? -- крикнула я. И вдруг замерло сердце, не
думала я и не рассуждала, укрыла свое горящее тело и закрыла глаза. Подумала
я: тот день еще далек, высплюсь покамест, а милостивый Господь сделает так,
как Ему угодно.
одре. А потом открыла я глаза и вижу: Акавия, сидит он на стуле, и лик его
озаряет светлицу. Засмеялась я в смущении, и он засмеялся добрым смехом. В
этот миг отец вошел в спальню и воскликнул: благословенно Имя Господне. И
подошел ко мне и поцеловал меня в лоб. Простерла я руки и обняла и
расцеловала его и сказала: отец, отец, милый отец, -- но отец остановил меня
и сказал: успокойся, зеница ока моего, успокойся, Тирца, подожди несколько
дней, а потом уж говори, сколько заблагорассудится. После полудня пришел
старый врач. Увидел меня, погладил по щеке и сказал: молодчина. И впрямь
выкарабкалась, и теперь все лекарства на свете ей вреда не принесут. И Киля
воскликнула с порога спальни: да будет благословенно Имя Господа. Миновала
зима(39), и я обрела избавление.
Корнев Павел
Свержин Владимир
Володихин Дмитрий
Афанасьев Роман
Марко Джон
Скальци Джон