ребят не пороть.
безапелляционно заявил Онисим и сокрушался, что "мало порют ныне".
вместе с тем большими друзьями, ходили на охоту и по несколько дней,
товарищами, про-водили в лесах и болотах. В 12 лет я отлично стрелял и
дробью и пулей, ездил верхом и был неутомим на лы-жах. Но все-таки я был
такой безобразник, что будь у меня такой сын теперь, в XX веке, -- я,
несмотря ни на что, обязательно порол бы его.
родня мачехи, ее сестры, да какая-то баронесса Матильда Ивановна, с
коричневым старым псом "Жужу"!.. В первый раз меня выпороли за то, что я,
купив сусального золота, вызолотил и высеребрил "Жу-жу" такие места, которые
у собак совершенно не при-нято золотить и серебрить.
x x x
сухая, чопорная в шелковой косынке, что-то вязала. Вдруг вбегает "Жужу", на
минутку садится, взвизгивает, вертится, поднимает ногу и тщетно старается
слизнуть золото, а оно так и горит. Что тут было! Меня "тетеньки" поймали в
саду, привели дворню и выпороли в беседке. Одна из тетенек, дева не первой
свежести, собственноручно нарвала крапивы и велела ввязать ее в розги. Потом
я ей за это жестоко отомстил. Стал к нам ездить офицер, за которого она
вышла потом замуж. По вечерам они уходили в старую беседку, в ту самую, где
меня пороли, и мирно беседовали вдвоем. Я проломал гнилую крышу у беседки
утром, а вечером, когда они сидели на диване и объяснялись в любви, я влез
на соседний высокий забор и в эту дыру на крыше, прямо на голову влюбленных,
высыпал целую корзину наловленных в пруде крупных жирных лягушек, штук сто!
Визг тети и оранье испуганного храброго вояки-же-ниха, гордившегося медалью
за усмирение Польши, я услышал уже из конца чужого сада. Мне за это ничего
не было. Жених и невеста молчали об этом факте, и много лет спустя я, будучи
уже самостоятельным, со-знался тете, с которой подружился. Оказывается, что
лягушки-то и устроили ее будущую счастливую семей-ную жизнь. Это был
лягушечий период. Справа от на-шего дома жил мальчик Костя. За то, что он
фискалил и жаловался на меня-- я посадил его в чан, где на дне была вода и
куда я накидал полсотни лягушек. Конечно, Костя пожаловался, и я был сечен
долго и больно. Это было требование отца Кости, старого бритого чиновника,
ходившего в фризовой шинели и засаленном форменном картузе. Эту шинель потом
я, в отместку за порку, всю разрисовал масляной охрой, все кругами, кругами.
До-гадывались, но уличить меня не смели. Для исполнения цели надо было рано
утром влезть из сада в окно и в сенцах, где висела шинель, поработать над
ней. Через неделю шинель поотчистили, но желтые круги все-таки были видны
даже через улицу.
ученье?
мало.
проглотил пророка Иону, а в то же время учитель естественной истории
"Камбала" рас-сказывает, что у кита такое маленькое горло, что он можег
глотать только мелкую рыбешку. Я к о. Николаю. Рассказываю.
выходит, сказано: во чреве китове три дня и три ноши. А если еще будешь
спрашивать глупости -- в карцер. Написано в книге и учи. Что, глу-пее тебя
что ли святые-то отцы, оболтус ты эдакий?
глотать малую рыбешку, а тот был кит другой, кит библейский -- тот и пророка
может. А ты, дурак, за неподобающие вопросы выйди из класса!
с минусом из поведения. Да еще на грех стал я стихи писать. И немало
пострадал за это...
x x x
имел никакого понятия, разве кроме того, что читал афиши на стенах и
заборах. Дома у нас никогда не говорили о театре и не посещали его, а мы,
гимназисты первого класса, только дрались на кулачки и делали каверзы
учителям и сторожу Онисиму.
зеленый лист мягкой бумаги, висевшей на стене, где я издали прочел:
меня в памяти, как начертанные огненные слова на стене дворца Вальтасара.
бенефис Мельникова представлена будет трагедия в 5-ти действиях "Идиот" или
"Тайна Гейдельбергского замка". Далее действующие лица, а затем и "Дон
Ранудо де-Калибрадос", или "Что за честь, коли нечего есть", при участии
известного артиста До-кучаева".
них я впоследствии не раз встре-чался и вспоминал то огромное впечатление,
которое они на меня тогда произвели. И говорил мне тогда Мель-ников:
только на всю Россию и есть два Идиота, -- я да Погонин.
знаменитость и Докучаев тоже.
говорит в "Свадьбе Кречинского" из-битый за шулерство Расплюев. Докучаев и
его товарищ, актер Кулебякин, оба знаменитые в свое время силачи, на ярмарке
под Курском, исколотили вдвоем шайку шу-леров, а Докучаев, пытаясь выбросить
атамана этой шайки в узкое окно мазанки, мог просунуть только го-лову и
плечи,-- да так и оставил. Чтобы освободить злополучного, пришлось ломать
стену.
впечатление и заставили полюбить театр.
сидели в литерной бельетажа, сбоку. Входила публика. В первый ряд прошел
толстен-ный директор нашей гимназии И. И. Красов в формен-ном сюртуке, за
ним петушком пробежал курчавый, как пудель, француз Ранси. Полицмейстер с
огромными уса-ми, какой-то генерал, похожий на Суворова, и мой отец стояли,
прислонясь к загородке оркестра, и важно огля-дывали публику, пока играла
музыка, и потом все они сели в первом ряду... Вдруг поднялся занавес-- и я
обомлел. Грозные серые своды огромной тюрьмы, и по ней мечется с визгом и
воем, иногда останавливаясь и воздевая руки к решетчатому окну, несчастный,
блед-ный юноша, с волосами по плечам, с лицом мертвеца. У него ноги голые до
колен, на нем грязная длинная жен-ская рубашка с оборванным подолом и
лохмотьями вместо коротких рукавов... И вот эта-то самая первая сцена
особенно поразила меня, и я во все время учеб-ного года носился во время
перемен по классу, воздевая руки кверху, и играл "Идиота", повторяя сцены по
тре-бованию товарищей. Это так интересовало класс, что многие, никогда не
бывавшие в театре, пошли на "Иди-ота" и давали потом представление в классе.
После окончания пьесы Мельникова вызывали без конца, и когда еще раз вызвали
его перед началом водевиля и он вышел в cюртуке, я успокоился, убедившись,
что это он "только представлял нарочно". Окончательно же успо-коился на
водевиле и выучил распевать товарищей не-которые запомнившиеся куплеты:
Дона-Ранудо... И это увлечение театром продолжалось до следующего учебного
года, когда я увлекся цирком и ради сальтоморталей забыл "Идиота" и важного
Дона-Ранудо.
произвело на наших гимназистов впечатление неотразимое, и много фраз из
этого произ-ведения долго были ходячими, а некоторые сцены мы разыгрывали в
антрактах. Представление это было всего только один раз, и гимназистов было
человек десять, попавших на "Максемьяна" только благодаря тому, что они были
или дети, или знакомые гарнизонных офице-ров. Зато мы, т. е. каждый из этого
десятка, были ге-роями дня в классе, и нас заставляли разыгрывать сцены и
рассказывать о виденном и слышанном.
повторяли ежедневно и много лет при всяком удобном случае, причем шпагу
изображала ручка или карандаш.
x x x
в живых, учитель естественной истории Порфирий Леонидович, прозванный
Камбалой.
в обе стороны. Удивительный мечтатель. Он вечно витал в эмпиреях, а может
быть, вечно был влюблен. Никогда не садился на кафедру. Ему сносили кресло к
первой парте, где он и распола-гался. Сядет, обоймет журнал. Закатит косые
глаза в потолок и переносится в другой мир, как только ученик начнет
Посняков Андрей
Прозоров Александр
Панов Вадим
Прозоров Александр
Контровский Владимир
Журавлев Владимир