фрукт.
люди, а рассказал, какие бывают вещи. Потому что вещи можно рассказать и
показать, а людей рассказать невозможно.
руки-ноги.
черты, как будто обнажились корни. Сначала это было лицо старого больного
монгола, оно медленно превращалось в лицо здорового молодого
татарина-ордынца, который мчится на своем скакуне, с колчаном и стрелами
за спиной, и хочет одного: убивать врага, жечь его жилища, угонять его
женщин и коней.
видел одну цель перед собой и задыхался от желания стрелять, рубить,
колоть, резать, топтать. Ему никак не удавалось переключиться.
она его продавала, а сегодня передумала, зза-ра-за. Какого черта она
мне...
Заскулил как побитый пес и пополз к порогу. Что я говорил, не помню.
По-моему, я улыбался. Под конец развел та-акой Версаль, сказал "до
свидания". Хотя если я еще раз увижу эту рожу, я умру. Как я ее не убил,
зза-ра-зу?
откровенно наслаждаясь возможностью быть несправедливым. - Ты этого
хотела, сознайся, колдовала...
Но раз не вышло - не трагедия.
доцентихе и у нас в семье теперь такая уютная университетская атмосфера.
Ее мне как раз не хватало.
скулах, воспаленные глаза. Вид бродяги. Одет соответственно. Узкие
короткие штаны и Широкая куртка с чужого плеча, вид жалкий и вызывающий.
Иногда, очень редко, у него делалась милая простая морда, иногда он умел
хорошо смеяться, но кто станет ловить мгновения? Жена? Хватит ей терпения?
без меня.
осторожно сказал Петр Николаевич. - Перенесите ваши дела на завтра, если
можно.
вчерашний день. Художник новый человек, Петр Николаевич вчерашний день.
Изредка она ему звонила и спрашивала, над чем он сейчас работает и как
здоровье.
секретов не бывает. Все это секретное обязательно вылезает наружу. Молодые
храбрецы думают, что они, если постараются, все что хочешь обделают
шито-крыто и никто не узнает. А потом долго, иногда целую жизнь, ходят со
своей репутацией и не знают, куда ее девать.
вообще все знала, это была ее профессия. Обладая некоторым имитаторским
даром, она смешно описала, как художник делал вид, что жаба его не
интересует, губы поджал, губы тонкие-тонкие, сощурился, в глаза не
смотрит, почему он в глаза не смотрит?
раздразнили и не отдали. Кто так делает?
он долги отдает. Пустышками называли раньше "таких, которые все смотрят,
все хотят и ничего не могут. Точное слово.
мастер...
царской роскоши, безграмотных герцогинь со Сретенки, волчиц частной
инициативы, Дарья Михайловна из них. Ее богатства награблены до войны и во
время войны, когда она называла себя женой генерала и орудовала с сахаром
и лярдом. Она всегда жила на широкую ногу, носила меха и бриллианты, но
читала уголовное право, и другие получали от трех до восьми, а она
продолжала ездить к морю, загорелая, рыжая Дода, леди из Столешникова, на
которой чуть не женился какой-то боевой генерал, но не женился. Лицо у нее
тогда было большое и круглое, блин с маленьким носиком посередине, но
глазки радостные и голос глубокий, грудной, интимный, такой, как будто она
и его украла, выменяла у порядочной женщины, у старой певицы какой-нибудь.
за мной никаких достоинств, ужасный человек. А я все равно ваша старинная
поклонница, была и осталась.
машине и предлагала подкормить дорогую Надежду Сергеевну в обмен на
миленинские вещи. Дорогая Надежда Сергеевна голодала.
звоните. Я занят. Меня нет дома.
втолковать, что в среде людей искусства не принято, чтобы муж и жена всюду
ходили вместе, как шерочка с машерочкой. Она шла, да еще надевала белое
платье. Ее подтянутость и чистота достигали той степени, когда женщина
кажется почти ненастоящей, не живой.
был насмешлив.
по-идиотски причесываться? Мы можем вытряхиваться? Надеюсь, я тебя не
шокирую? Я ведь тоже теперь чист как голубь.
Любимые штаны полиняли, по ним протекли голубые полосы, и они стали похожи
на немую карту, полную тайной географической красоты. Свитер, связанный из
грубой латышской шерсти, стянутый узлом вокруг шеи, висел на спине как
пиратский флаг.
него. - Ты не можешь побыстрее? Ехать так ехать.
отразило его лысеющую голову рассерженного апостола, его нереспектабельную
фигуру бродяги в живописных лохмотьях и ее аккуратную точеную головку, как
будто отлитую в серебре, ее одежду, выражающую уважение к окружающим.
балконами или без них.
новосельями. Двери не запирались, новшества перенимались. Слесари,
плотники, гости были общими, как хлеб и спички, как чай и кофе, как
содержимое бутылок и консервных банок. Дух коммуны был могуч, прекрасен и
недолговечен. Впоследствии ему предстояло уйти в другие места, к другим
людям, в другие коридоры. А здесь закроют двери, поделят гостей и
слесарей, угощенье станет необщим, неодинаковым, и, если в одной
мастерской покрасят стенку, то в другой обдерут краску и обнажат
штукатурку, если в одной повесят светильник, найденный в палатке
утильщика, в другой оставят болтаться голую лампочку на шнуре.
тех, кто при жизни делил молодость, зрелость и старость, в дружбе ли, во
вражде ли, неважно. Эти пока делили молодость свою, кооперативное жилье, а
последнее время начинали делить славу и деньги.
Шилова Юлия
Андреев Николай
Маккарти Кормак
Посняков Андрей
Ибсен Генрик