звук жил и упрямо бился с мощным ревом неба и чем-то далеким и полузабытым
больно пронизывал набухавшее тоской сердце Алексея. Он приподнялся на
четвереньках и глянул в небо, но тут же припал к земле и сжался - из
длинного журавлиного клина, каким шли самолеты, прямо на четвертый взвод
отвесно падали три передних бомбардировщика. "Надо броском вперед или назад,
как тогда в окопе", - мелькнуло в его мозгу, и он крикнул: "Внимание!" - и
услыхал над собой круто нараставший свист оторвавшихся от самолетов бомб.
Они легли позади и слева, колыхнув и сдвинув землю, и в грохоте обвала сразу
же обозначился очередной, до самой души проникающий вой. Эта серия бомб
взорвалась тоже позади взвода, но значительно правее, и Алексей мысленно
крикнул: "Внимание!" - и непостижимо резким рывком кинулся вперед, в глубь
леса. Он упал возле сосны и когда оглянулся, то на мгновение увидел наклонно
бегущих в лес и падающих у кустов и деревьев курсантов, клубы синеватого
праха на опушке, а в их промежутках - далекие силуэты хат и над ними
несколько штук завалившихся на нос черных самолетов. Вид этих пикирующих на
Дворики "юнкерсов" уколол его сердце надеждой - "может, они все перекинутся
туда", и одновременно он подумал, что раненых переносить в хаты было
нельзя... Он видел, как в одиночку и группами разбегались по лесу курсанты.
"Что ж он... его мать, завел, а теперь... " Это он подумал о Рюмине, но тут
же забыл о нем, придавленный к земле отвратительным воем приближающихся
бомб. Мысли, образы и желания с особенной ясностью возникали и проявлялись в
те мгновения, которыми разделялись взрывы, но, как только эти паузы исчезли
и лес начал опрокидываться в сплошную грохочущую темноту, Алексей ни о чем
уже не думал - тело берегло в себе лишь страх, и он временами лежал под
деревом, вцепившись в него обеими руками, то куда-то бежал и в одну и ту же
секунду ощущал дрожь земли, обонял запах чеснока и жженой шерсти; видел над
лесом плотную карусель самолетов, встающие и опадающие фонтаны взрывов,
летящие и заваливающиеся деревья, бегущих и лежащих курсантов, до капли
похожих друг на друга, потому что все были с раскрытыми ртами и
обескровленными лицами; видел воронки с месивом песчаника, желтых корней,
белых щепок и еще чего-то не выразимого словами; видел куски ноздреватого
железа, похожего на баббит, смятые каски и поломанные винтовки... Поддаваясь
великой силе чувства локтя, он бежал туда, где больше всего накапливалось
людей, и дважды оказывался в поле и дважды возвращался в лес - в поле было
страшнее: десятки самолетов чертили над ним широкие заходные виражи...
глубину времени, свободного от воя и грохота бомб, но заполненного
напряженным ожиданием окончательного взрыва земли: бомбы не рвались, а
самолеты продолжали кружить над лесом, и облегченно-ровный их рокот
постепенно увязал и растворялся в другом - накатно-тяжком, медлительном и
густом.
вошли в лес танки и пехота противника...
соснового корня отекала на него сухим песком, и, полузасыпанный, он казался
мертвым. В падении Алексей оттолкнул его плечом и лег под самым корневищем.
заглушенно вскрикнул курсант и подвинулся на свое прежнее место. Алексей
дышал часто и трудно, будто только что вынырнул из воды. - Наложил или
ранен? - уже миролюбивее спросил курсант, все еще не отрывая глаз.
проделал то же самое, и колени его оказались прижатыми к заду, а голова - к
спине курсанта. Они разом глубоко вздохнули и затихли. Все, что им
слышалось, доносилось к ним не сверху, а как бы из-под земли:
отрывисто-круглые выстрелы танковых пушек, гул моторов, протяжно-раскатный
стон падающих деревьев, прореди автоматных очередей, и все это мешалось в
единое и казалось отдаленным и неприближающимся.
Алексей, и тут же он вспомнил и увидел роту, свой взвод, раненых, капитана
Рюмина, вспомнил и увидел курсанта, к которому прижимался под этим
спасительным земляным зонтом. "А ведь он дезертир!.. Он трус и изменник! -
внезапно и жутко догадался Алексей, ничем еще не связывая себя с курсантом.
- Там бой, а он... "
близкие автоматные выстрелы, голоса немцев, улюлюканье и свист. Алексей всем
телом подался к курсанту, затаенно молясь корню, осыпавшемуся на него песком
и глиной. Валы катились рядом, слева и справа, и, ощущая коленями тепло и
дрожь тела курсанта, Алексей уже смертно ненавидел булькающее урчанье от
живота, эту тесно прильнувшую к нему спину, весь его мерзкий, скрюченный
облик.
А твоя?
сказал:
вспыхнула раздерганная ружейная пальба и раздались крики, потом несколько
раз - знакомо по учебному полигону - звучно взорвались противотанковые
гранаты, и все откатилось в сторону, и Алексей обнял курсанта и затрясся в
сухом истерическом плаче.
пальцами прыгающие губы
Это вы, товарищ лейтенант? Не бойтесь! Нас тут не найдут... Вот увидите! -
зашептал он в глаз Алексею.
Пошли! Ну?!
живыми, слышите? Мы их, гадов, потом всех... Вот увидите!.. Мы их потом
всех, как вчера ночью! - исступленно просил курсант и медленно, заклинающе
нес ладонь ко рту Алексея.
каской в корневище.
бинт. - Или давай сперва я тебя! Лучше это самим, чем они нас... раненых...
в плен...
это по его жутко косившим к переносице глазам, по готовно подавшемуся на
пистолет левому плечу, по мизинцу правой руки, одиноко пытавшемуся оторвать
зачем-то пуговицу на шинели, - курсант не боялся этой смерти и почти торопил
ее, чтобы не встретиться с той, другой, которая была там, наверху. "Что это,
страх или инстинктивное сознание пользы жертвы? - мелькнуло у Алексея. -
Лучше это самим, чем они нас... раненых... в плен". "Мы их потом всех, как
вчера ночью!.. "
стороны, он сразу же принял последнее предложение курсанта - самих себя, но
еще до этого мига его мозг пронизала мысль: "А что же я сам? Я ведь об этом
не думал! А может, думал, но только не запомнил того? Что сказал бы я Рюмину
перед его пистолетом? То же, что этот курсант? Нет! Это было бы неправдой! Я
ни о чем не думал!.. Нет, думал. О роте, о своем взводе, о нем, Рюмине... И
больше всего о себе... Но о себе не я думал! То все возникало без меня, и я
не хочу этого! Не хочу!.. " Веруя в смертную решимость курсанта и гася в
себе чей-то безгласный вопль о спасении, Алексей выбросил руку с пистолетом
и разжал пальцы. Курсант обморочно отшатнулся, но тут же схватил пистолет.
мочиться в обрыв воронки, под корень. Это были немцы. Они перебросились
несколькими фразами, и скоро все стихло. Ушли.
просачивались желтыми маслеными пятнами, а по земле синим томленым чадом
стлался туман, и все окружающее казалось полуверным и расплывчатым. Курсант
шел в двух шагах сзади с винтовкой на правом плече и с автоматом на левом,
и, оглядываясь, Алексей каждый раз встречал его радостно-смущенные глаза. Он
был из третьего взвода. Фамилию его Алексей не помнил, а спрашивать не
хотелось. Не хотелось ничего: ни думать, ни разговаривать, ни жить, и все
свое тело Алексей ощущал как что-то постороннее и ненужное. Он был пуст, ко
всему глух и невосприимчив, и он не мог прибавить или убавить шаг - ноги
двигались самостоятельно, без всякого его усилия и воли. Где-то далеко
справа размеренно работали тяжелые орудия. Сначала слышалось обрывистое
"дон-дон", а через десять шагов впереди на краю света ворчали взрывы, и
Алексей невольно забирал влево, на север.
прислушиваясь.
пикировщиками да танками?
нынче... тоже доложишь! - озлобленно проговорил Алексей, не оборачиваясь.
курсант. - И докладывать мне некому и нечего. Я весь день пролежал один в
воронке...