Чтение 10–й страницы книги ~Волоколамское шоссе~

- Так вот, командиром дивизии назначен я. По приказу Среднеазиатского
военного округа вы направлены в дивизию в качестве командира батальона.

Он достал и вручил мне предписание.

- Сколько времени вам нужно, чтобы сдать дела?

- Не много. Могу через два часа явиться.

Он подумал.

- Этого не надо. Вы женаты?

- Да.

- Тогда сегодня прощайтесь с семьей и приходите ко мне в двенадцать
часов завтра.

Назавтра без пяти минут двенадцать я всходил по широким ступеням на
крыльцо Дома Красной Армии. Мне указали комнату, где поселился генерал.

Чуть сутулясь, вобрав голову в плечи, он сидел за большим письменным
столом, просматривая какие-то бумаги. В дальнейшем мне довелось много
встречаться с Панфиловым, но лишь в этот раз я видел его с бумагами.
Единственной бумагой, которая потом, под Москвой, всюду сопровождала его,
была топографическая карта.

Карта лежала перед ним и теперь. Я ее сразу узнал: это был план города
и окрестностей Алма-Аты. На ней лежали с отстегнутым ремешком карманные
часы.

Взглянув на часы, генерал быстро поднялся и, отодвинув тяжелое кресло,
выбрался из-за стола. Походка была легкой, в ней не чувствовался возраст.

Мы разговаривали стоя. Панфилов то прохаживался, то останавливался,
заложив руки за спину и слегка расставив ноги.

- Так вот, товарищ Момыш-Улы, - начал он, - дивизии пока нет. Ни штаба
нет, ни полков, ни батальона. И вам, значит, командовать некем. Но все это
будет, все это мы сформируем. А пока вам придется мне помочь. Я хочу с
вами посоветоваться...

Генерал шагнул к столу, перелистал бумаги, нашел нужную, взял толстый
красный карандаш, повертел и, обернувшись ко мне, сказал:

- Вот, товарищ Момыш-Улы, самый глупый карандаш на свете.

- Почему, товарищ генерал?

- Потому что им пишут резолюции, - шутливо ответил он и продолжал: -
Этим карандашом, не зная дела, очень легко все, что угодно, решить в две
минуты. Провел черту на карте и готово: вопрос решен. Наложил резолюцию -
и готово: вопрос решен. Возьмите-ка его, чтобы он мне не попадался. Но и
сами, товарищ командир батальона, пореже пользуйтесь им.

Передав с улыбкой карандаш, он затем озабоченно спросил:

- Как вы думаете, где бы нам побыстрее полудить котлы?

В моем взгляде выразилось, вероятно, изумление, и генерал разъяснил:

- Ведь наша дивизия будет вроде ополченской: она формируется сверх
плана. На новенькое рассчитывать нечего. И требовать не станем.

Пришлось отвечать и на многие другие, большей частью такие же странные
вопросы, причем я не мог отделаться от впечатления, что Панфилов
интересуется тем, чем, казалось бы, не пристало интересоваться генералу.

Напоследок, протянув бумагу, он дал мне поручение.

- Тут указаны адреса помещений, - сказал он, - которые выделены нам для
формировочных пунктов. Надо взглянуть, проверить, все ли они подходящи.
Посмотрите дворы, будет ли где шагать, имеются ли кухни, плиты,
кипятильники?

Я опять удивился: прилично ли генералу заниматься этим?

Отдавая мне список и вглядываясь в мое лицо, Панфилов спросил:

- Вы поняли меня?

- Да, товарищ генерал.

Он взял часы.

- Сколько времени вам для этого понадобится?

- К вечеру сделаю, товарищ генерал.

Круто изломанные брови недовольно поднялись.

- Что значит - к вечеру?

- К шести часам, товарищ генерал.

Он подумал.

- К шести... Нет. Доложите мне об исполнении в восемь часов.

Проходили дни, я исполнял мелкие поручения генерала. Меж тем рождалась
дивизия, прибывали командиры.

Однажды, выйдя от Панфилова, я увидел: навстречу идет полковник
артиллерии. У него были длинные ноги и длинное лицо с двумя резкими
морщинами у рта.

Я посторонился. Полковник взглянул на мои петлицы и остановился.

- Артиллерист? - отрывисто спросил он.

- Да, товарищ полковник.

- В мое распоряжение?

- Не могу знать. Назначен командиром батальона.

- В пехоту? Как так? Идемте к генералу.

По ходу разговора у генерала я понял, что стремительный полковник был
только что прибывшим командиром артиллерийского полка нашей дивизии.

- Прикажите ему, товарищ генерал, отправиться в мое распоряжение. И
пусть принимает сегодня же дивизион.

Панфилов обратился ко мне:

- А вы, товарищ Момыш-Улы, что об этом думаете? Справитесь с
дивизионом?

- Нет, товарищ генерал, не справлюсь.

Панфилов уселся поудобнее. В сощуренных, монгольского разреза глазах
мелькнуло любопытство. Такова была одна из его черточек: не погашенное
возрастом, удивительное в его годы любопытство. Он, казалось, с интересом
ожидал: "А ну, что скажете вы, полковник?"

- Как не справитесь? - сердито спросил полковник. - Батареей
командовали?

- Да.

- Ну и хорошо... Или, может быть, вместо вас послать в дивизион майора?
Может быть, окончившего академию? Таких ни одного нам не дадут. Прошу,
товарищ генерал, считать вопрос решенным.

Но я почтительно и твердо сказал:

- Я, товарищ генерал, обязан быть честным. С дивизионом не справлюсь,
мое образование недостаточно.

Знаете ли вы, кто виноват в моем упорстве? Профессор Дьяконов, даже и
не подозревающий, вероятно, о моем существовании. Ему, автору капитального
трехтомного труда "Теория артиллерийского огня", поклоняются артиллеристы.
Не зная высшей математики, окончив после средней школы лишь девятимесячные
артиллерийские курсы, я не совладал с этим сочинением. Какой же из меня
командир дивизиона, как я буду управлять сосредоточенным огнем батарей,
если не могу вычислить выстрел "по Дьяконову", не умею дать точного
"дьяконовского" залпа?

Впоследствии, наблюдая артиллерию и артиллеристов на войне, я понял,
что прав был не я, а полковник. Война - лучшая академия, и, повоевав, я
командовал бы не хуже других и не посрамил бы артиллерии.

- Чего же вы хотите? - спросил полковник.

- Батарею, - сказал я.

- Что вы! У меня младшие лейтенанты сидят на батареях. Хотите в штаб,
помощником начштаба?

У меня вырвалось:

- Боже избави!

Генерал, с интересом следивший за нашим разговором, рассмеялся:

- Напрасно, товарищ Момыш-Улы, напрасно... Штаб не обязательно бумага.
И не обязательно красный карандаш...

- Какой красный карандаш? - спросил полковник.

- Это, мне кажется, и к вам относится, полковник, - шутливо сказал
Панфилов. - Потом вам расскажу.

Затем, став серьезным, добавил:

- Я подумаю. Идите, товарищ Момыш-Улы.

Продолжение последовало в эту же ночь.

Я был дежурным по штабу. Панфилов работал далеко за полночь. Как
обычно, он вызывал и вызывал командиров.

Рождалась дивизия. В пустующие летом школы, ставшие пунктами
формирования, приходили в эти дни из города и окрестных колхозов
призванные в армию - сплошь немолодые, тридцати - тридцати пяти лет, не
побывавшие, в большинстве, на военной службе.

В этот час они - будущие панфиловцы - спали.

Наконец и у нас, в большом каменном доме, стало тихо.

Скрипнула дверь, в коридоре послышались шаги. Я встал и оправил
гимнастерку, узнав походку генерала.

Он заглянул в открытую дверь.

- Вы здесь, товарищ Момыш-Улы? Дежурите?

Панфилов шел с полотенцем, без генеральского кителя, в белой нижней
рубашке. Лицо его было утомленным.

В комнате было накурено. Панфилов распахнул окно и присел на
подоконник.

- Думал о вас, товарищ, Момыш-Улы, думал, - сказал он. -
Посоветуйте-ка, что с вами делать.

- Я, товарищ генерал, отправлюсь туда, куда мне прикажут. Но если вы
спрашиваете мое мнение...

- Садитесь-ка, садитесь... Да-да, если спрашиваю ваше мнение...

- ...То я попросил бы, товарищ генерал, не дивизион, а батарею или
батальон.

- Батальон? Батальоном, товарищ Момыш-Улы, тоже нелегко командовать...