Чтение 10–й страницы книги ~Женщина, стоящая посреди~

отдалась ему, когда он этого хотел. Но Нина была влюблена в инженера, а
Луганович был ей совершенно не нужен и не интересен. Этого молодой человек
не мог перенести и мгновенно, с прежней силой, влюбился в девушку.

С чувством физического отвращения он вспомнил Раису. Он и раньше
чувствовал это, но теперь ему с потрясающей ясностью стало понятно, что в их
связи нет ничего, кроме самого грубого животного разврата. Разврата, который
одуряет во мраке ночи и бессильно исчезает при первом свете утра,
освещающего смятую кровать, утомленные красные глаза, свалявшиеся космы
волос, некрасивую и бесстыдную немолодую женщину. Каждая ночь приносила
доводящий до исступления взрыв сладострастия, каждый день - усталость, тоску
и отвращение и к самому себе, и к этой женщине, без души и сердца, с одной
разнузданной неутолимой похотью.

А Нина!.. Увидев ее, Луганович точно очнулся от какого-то скверного
кошмара. Ее молодость, свежесть, милая, чистая душа, смотревшая из
доверчивых светлых глаз, наполняла сердце такой нежностью, что слезы
подступали к горлу. В самом желании обладать ею было что-то чистое и
радостное. И неужели все это потеряно навсегда?..

Лугановичу мучительно захотелось сейчас же порвать все с Раисой,
оскорбив ее, как последнюю тварь, а потом броситься перед Ниной на колени,
вымолить ее прощение, забыть прошлое и снова благоговеть перед ее чистотой,
чувствуя сладкий безнадежный трепет несмелого молодого желания.

Но это было невозможно, и при мысли, что девушка, быть может, уже
принадлежит инженеру, Луганович чувствовал такую ярость, что становилось
трудно дышать и хотелось застрелиться.

Часа два он шатался по парку, переходя от бешеной злости к слезливому
отчаянию, но потом устал и пал духом. Такое состояние было невыносимо,
захотелось успокоиться так или иначе, и тайная мысль пойти к Раисе
зашевелилась в нем.

"Но ведь это же отвратительно, ведь я не люблю ее, она мне противна!..
Не животное же я, в самом деле!.." - с тоской подумал Луганович.

Он не мог поверить, что пойдет к ней после всего, что пережил и
перечувствовал, но уже искал лазейку, чтобы оправдать себя: "Разве пойти для
того, чтобы унизить ее?.. Истоптать, как последнюю тварь, избить, замучить,
а потом вышвырнуть вон?.."

Он стал уверять себя, что это надо сделать, чтобы отомстить за свое
падение и за Нину, но представление о физическом унижении вызвало только
жгучее сладострастное желание. И чем больше он унижал Раису мысленно, чем
больше подвергал издевательствам и боли, тем желание становилось сильнее.
Луганович растерялся.

"Неужели я такой подлец?.." - наивно спрашивал он себя и сейчас же
вспомнил, какие муки переживал, когда Раиса из каприза отказывала ему в
ласках. Тогда он был готов на все, лишь бы добиться обладания ею, и если он
теперь прекратит эту связь, что же будет
тогда?..

"Разве пойти в последний раз?.." - робко придумал он и сам почувствовал,
как это гадко и смешно.

Тогда он решил немедленно идти домой и лечь спать и, обрадовавшись
твердости этого решения, чувствуя, как свалилась с души огромная тяжесть,
быстро зашагал к дому.

Ему пришлось проходить мимо дачи Раисы Владимировны, и, когда он
поравнялся с калиткой, шаги Лугановича невольно замедлились. Он
почувствовал, что
страшная физическая тяга сильнее его и что ему не пройти мимо.

Минуту Луганович стоял в нерешимости, отчаянно глядя перед собою, будто
ожидая какой-нибудь помощи, но помощи не было, и, презирая себя, точно падая
в грязь, он бессильно отворил калитку.

И когда держал в объятиях презираемую, ненавидимую женщину, сердце его
сжималось от тоски и отвращения, образ Нины носился перед глазами, и с
отчаянием утопающего. Луганович думал:

"Ну, и прекрасно!.. Животное так животное!.. И пусть!.."

В эту минуту он ненавидел весь мир и больше всего Нину, которая, как
ему казалось, довела его до этого падения.

XII

Первый поцелуй, которого уже давно ждала Нина, которого она боялась и
хотела, всколыхнул ее душу до дна. Это казалось так страшно и стыдно, а
совершилось так нечаянно, просто и хорошо.

Когда, проснувшись на другой день, девушка вспомнила все, у нее
загорелось лицо, но не от стыда, а от счастья. Все, что было между нею и
Лугановичем, представилось ей таким ничтожным, что и вспоминать было смешно.
Теперь было совсем другое, и с этого дня, казалось ей, начиналась новая,
настоящая жизнь.

Инженер был осторожен и не пугал девушку. Они проводили вместе целые
вечера и вдвоем уходили куда-нибудь далеко, в лес или на луга, и говорили
без конца. Правда, беседы часто прерывались поцелуями и объятиями, но это
только придавало большую прелесть разговорам о литературе, загробной жизни и
театре.

Только понемногу, шаг за шагом, опытной рукой инженер приучал Нину к
ласкам. Она даже не заметила, как поцелую стали слишком чувственными,
объятия
грубыми. И девушка привыкла к ним, думала о них целый день, начинала
любить и желать их.

Коля Вязовкин не мог бы допустить даже предположения о том, что Нина
позволяет делать с собою, но чувствовал, что жизнь девушки изменилась, и
страдал невыносимо, ревнуя инженера до того, что по целым ночам только и
думал, что об убийстве. Он изо всех сил старался не отставать от Нины, но
девушка явно избегала его, обманывала и под разными предлогами уходила одна.
А потом бедный студент, в путейской тужурке, изнывая от любви и ревности,
метался по всем дачам, столько же стремясь найти Нину, сколько и боясь
попасться ей на глаза.

Лето уже подходило к концу, и по вечерам небо становилось зеленым, а в
шуме леса послышался новый сухой и жесткий звук. Но все еще было тепло, а по
вечерам душно, и на краю горизонта вспыхивали зарницы.

Нина и Высоцкий вдвоем шли по той же насыпи, по которой гуляли в первый
вечер знакомства. Но теперь инженер говорил мало и совсем не о том, а руки
его постоянно искали прикосновения к телу девушки. Нина вся горела, была
взволнована и счастлива и ждала какого-то еще большего счастья.

Догоравшее небо как будто опускалось за лес. В канавах по сторонам
насыпи слабо блестела вода, и прозрачная дымка тумана призрачно подымалась
над ними.

Навстречу шла какая-то компания, сзади тоже слышались голоса, и это
раздражало Нину. Ей все теперь мешали и хотелось, чтобы внезапно исчезло все
и они остались вдвоем в целом мире. По голосам девушка узнавала знакомых
дачников и боялась, что ее узнают. Нина растерянно и как-то странно
поглядывала в стороны, где тесно сдвигался лес и было темно. Она
бессознательно ждала, чтобы инженер предложил уйти туда, но боялась сказать
об этом сама. Почему-то было жарко и какая-то телесная досада томила.

"Что это со мной делается?.." - думала девушка. Впереди приближавшейся
компании шли рядом
мужчина и женщина. Еще издали Нина узнала их, но вместо прежней
ревности ей только стало стыдно, что они увидят ее с инженером. Не было
стыдно вчера и раньше, почему-то стало стыдно именно теперь.

И когда мимо прошли Луганович и Раиса, все в таком же черном платье,
так же уверенно и четко выступавшая крепкими ногами, Нина почувствовала, что
кровь заливает щеки. Хотя было темно и Высоцкий не мог видеть этого, девушка
пошла вперед.

- Ласка в любви, - говорил в это время инженер, - не должна быть
самоцелью... Когда-нибудь люди поймут это... Они поймут, что они одни на
земле и что их единственное грустное счастье в том, чтобы любить, ласкать и
утешать друг друга!.. И когда мужчина и женщина будут отдаваться друг другу,
они будут делать это без страсти, как друзья, просто отдающие все, что могут
дать!..

"Зачем он говорит это?.. - с непонятной досадой подумала Нина, и
странное физическое нетерпение заставляло ее судорожно дрожать. - И зачем мы
тут ходим, когда можно уйти куда-нибудь, где никого нет!.."

И девушке самой было странно, какими ненужными и лишними казались
сейчас те самые слова, которыми она заслушивалась прежде по целым часам, не
замечая, как время летит.

Нина споткнулась, и Высоцкий подхватил ее. Одно мгновение она
прижималась к нему всем телом, и глаза их встретились.

- Пойдемте куда-нибудь... - сказал инженер, как бы почувствовав, что
делается с девушкой.

- Куда?.. Зачем?.. - тихо и также странно прошептала Нина и сама пошла
туда, куда он без слов звал ее.

Как только деревья скрыли насыпь и мрак леса охватил их со всех сторон,
инженер грубо обнял девушку. Это был бешеный, бесконечный, томительный
поцелуй, от которого у нее закружилась голова, ослабело все тело и исчезло
последнее сознание происходившего. Теперь он мог бы сделать с нею что
угодно.

Чуть видное во мраке, смотрело на нее какое-то незнакомое лицо, с чужими, жестокими и жадными глазами. Нина,
перегнувшись назад, чувствовала, как падают, расплетаясь, волосы, хотела
поддержать, но не успела. Поцелуи сливались в какой-то исступленный порыв.
Девушка задыхалась, сходила с ума. Она не могла стоять на ногах.

- Сядем... - едва прошептала она, растрепанная
и бледная.

Было слышно, как по насыпи, где-то очень близко, проходили люди, смеясь
и выкрикивая громкими голосами какие-то непонятные слова. Но кругом
сдвинулись мрак и тишина и заколдованная неподвижность лесной чащи.
Казалось, все остановилось, смотрело и слушало в ожидании.