— Никаких корней, — сказала она удовлетворенно, потом посмотрела на меня и озадачилась:
— Как же он узнал?
— Актерка, — вздохнула я, еще раз просмотрела список и задумалась над одним именем: «Кутейкина Ефимия Самсоновна. В 1900 году родила внебрачного ребенка, сына, и назвала его Гавриилом, отчество ему дали Дормидонтович. Между прочим, таково было имя нашего прадеда, который тяготел к вину, актеркам и белой горячке. В 1923 году у Гавриила родилась дочь Мария, которая, выйдя замуж, стала Солодкиной и в 1943 году родила сына Митрофана. Он и явился отцом нашего конкурента».
Я уже минут десять напряженно размышляла, а остальные не менее напряженно взирали на меня. Я выругалась, помянув чертей, и вышла на улицу. Бабка Клавдия вертелась под нашими окнами, ее уши настороженно торчали из-под белого платка.
— В ваших краях как бы звали ребенка с именем Ефимия? — с места в карьер спросила я. Бабка вытаращила глаза, а я продолжила:
— Например, Олимпиада — Липа, а Ефимия?
— Химка, — ответила бабка и даже порозовела от удовольствия.
— Точно, — вздохнула я и вернулась в дом. — Евгений Борисович, — обратилась я к хозяину. Вся команда по-прежнему хранила молчание и, затаившись, ждала, что будет дальше. — Где у вас поблизости междугородный переговорный пункт?
— На улице Третьего Интернационала, — бодро ответил он, сделав слабую попытку вскочить и выпятив грудь.
— Не будете ли вы столь любезны сопроводить туда Марию Семеновну?
— Зачем это? — насторожилась Мышильда.
— Химка-ключница. Прабабкина врагиня и стервец Гаврюха, — пояснила я. Мышильда сунула нос в блокнот и глухо простонала. Потом обреченно вздохнула и заметила:
— Чего ж звонить, и так все ясно.
— Позвони матери, уточни момент рождения. Ошибки в таком деле быть не должно.
Мышильда ушла в сопровождении Евгения беседовать со своей матушкой.
Так как семья — это святое, прабабка часто баловала деток воспоминаниями. Бабка бережно сохранила их и донесла до нас, а тетка — мать Мышильды, посоветовала ей навести в них порядок и все распределить по годам. Бабка с усердием занялась благородным делом, но так как писать воспоминания по лености не могла, то просто наговорила их на магнитофон. А уж тетка Анна записала, внеся кое-где поправки и ввернув собственные воспоминания. На сегодняшний день она считалась специалистом в этой области и потихоньку подготавливала себе замену, избрав в семейные летописцы меня.
Я горестно смотрела в чашку и молчала. Михаил Степанович с Иннокентием тоже молчали и время от времени вздыхали, выражая тем самым свое сочувствие. Очень скоро вернулась Мышильда и с порога заявила:
— Все точно. Химка и Гаврюха.
— Значит, родственник, — задумчиво сказала я.
— Ну… тут наверняка не скажешь, — взъелась Мышь на новоявленного братца. — Химка в девках родила…
— Будучи в услужении в нашем доме, — закончила я. — И из дома ее не выгнали. И отчество ребенок получил прадедово, а когда подрос, тоже был взят в дом… Яснее ясного, соседский жилец нам троюродный брат по деду.
— Ребенок был незаконнорожденный и потому не брат, — не сдавалась Мышильда. Мне очень хотелось с ней согласиться, но факты — суровая вещь, и я с печалью констатировала:
— Имеет право рыть.
— Момент. — Сестрица с прокурорским видом уселась напротив меня. — О кладе прадед рассказал только деду, остальных детей, как законных, так и прочих, на тот момент в городе не было. Как Гаврюха о нем мог узнать? Да еще, шельмец, план составить?
Я призадумалась.
— Бабка тогда жила у родственников, значит, в доме заправляла Химка и намерения прадеда угадала. Но конкретное место проворонила. Оттого-то в плане конкурента показана вся левая половина дома, начиная с флигеля.
— И после такого воровского способа получения сведений позволить ему рыть? — ужаснулась Мышильда человеческому коварству. — Даже если и троюродный, а это бабушка еще надвое сказала…
Я пребывала в нерешительности, оттого смотрела в потолок и ждала озарения свыше. Оно не заставило себя ждать.
— Он родственник, — хлопнув по столу ладонью, провозгласила я. — Прогнать его мы не можем. С этим ничего не поделаешь. Но так как сведения он заполучил воровским путем — копать ему не давать.
— Совершенно справедливо, — кивнула Мышь, протягивая мне руку, и мы скрепили решение рукопожатием. Перед лицом внешней опасности семейные антипатии были неуместны.
Мужики сидели за столом, выпучив глаза и совершенно окаменев. Самым окаменелым был Евгений, но, как ни странно, он первым пришел в себя.
— Вы вправду никого тут не тронете? — спросил он с опасливым сомнением.
— Ни-ни, — заверила Мышильда. — Все будет тихо, без шума и пыли.
* * *
Утром меня очень рано разбудила сестрица.
— Пойдем до жары поработаем, а уж потом позавтракаем. — Она пребывала в отличном расположении духа. Поиски клада продолжали свое благотворное действие на ее характер. Я собралась за пять минут, и мы отправились на пустырь.
Громкий храп из шалаша возвестил о том, что Михаил Степанович еще почивают. Мы подошли к фундаменту и ахнули: за ночь опять трижды рыли в разных местах. И это при том, что у нас имелся собственный сторож. Я рванула к соседской дыре и, оказавшись возле дома номер пять, заприметила возле палисадника бабку.
— Где жилец? — рявкнула я, от великого возмущения забыв поздороваться. Бабка охнула, присела и раскинула руки, готовая орать «караул». — Где жилец? — повторила я.
— А нет его, — развела бабка руками. — Убег… с вечеру. Сказал, что дела у него и нынче не заночует. А что случилось-то?
— Ничего. Вернется, вы ему, пожалуйста, передайте, что если я его увижу по ту сторону забора, то ноги выдерну.
Я вернулась на пустырь и решительно подошла к шалашу. Ухватила Михаила Степановича за ноги и извлекла на свет Божий. Потом поставила его вертикально и, дождавшись, когда он откроет глаза, спросила, тыча пальцем в свежие раскопы:
— Это что?
— Что? — испугался предпоследний.
— Что-что? — повторила я. — Тебя спрашиваю? Для чего ты был сюда поставлен, то есть положен? Клад из-под носа свистнут, а ты и не увидишь. Обеда не будет, — прорычала я, отпуская почти бесчувственное тело бывшего супруга.
— Ни на кого нельзя положиться, — сокрушалась сестрица. — Прямо хоть сама сторожи.
Настроение было испорчено. То, что враг копался в нашем фундаменте и остался безнаказанным, несказанно печалило.
— Черт с ним, — махнула я рукой. — Приступаем к работе.
Приняв черта на свой счет, Михаил Степанович залез в шалаш и затих там, да так основательно, что мы умудрились совершенно про него забыть.
Нам предстояло очистить от хлама изрядное пространство, и мы взялись за работу. Примерно минут через десять ее пришлось прервать: Мышильда, зацепившись за что-то штаниной, не удержалась на ногах и упала.
— Что за дерьмо? — спросила она громко и стала обследовать место, где рухнула.
Зацепилась она за лист железа, точнее, за его угол, нахально торчащий из земли. Сам лист был присыпан землей и мусором. Мышильда сначала попробовала разогнуть мешавший кусок, потом попыталась его выдернуть и позвала меня на помощь. Изрядно поднапрягшись, я вынуждена была признать, что моих сил явно недостаточно. Нахальный кусок железа начал раздражать нас по-настоящему, и мы взялись за него всерьез, счищая лопатами землю. За этим занятием нас застал Евгений, пришедший звать к завтраку.
— Тут подпол был, — пояснил он, присев на корточки. — Глубокий, страсть… от старых времен. Вот и прикрыли, стало быть, чтобы беды не случилось. Ребятишки или еще кто упасть могли. И уж точно руки-ноги переломали бы.
Предполагаемый подпол находился совсем не в том месте, где по плану значилась кухня, и особого нашего интереса не вызвал. Мы позавтракали, а уж потом вернулись к злополучному листу железа, по дороге отметив загадочное отсутствие «Жигулей» Иннокентия Павловича и его самого.
— Может, домой подался? — предположила сестрица. — По балкону соскучился?
— Уехать не простясь? Без намеков и легкого шантажа по поводу самоубийства? На Иннокентия Павловича это не похоже.
Забыв об Иннокентии, мы занялись листом и вскоре смогли сдвинуть его в сторону. Открылся лаз в глубокое и темное пространство. Я поднапряглась и сдвинула лист еще больше. Пространство подпола предстало пред нами в свете солнечных лучей. Он был глубокий, около двух метров, длиной метра четыре и почти такой же в ширину. Кроме мусора, разглядеть там ничего не удалось.
— Пожалуй, спущусь, — сказала Мышильда без особого энтузиазма и стала приглядываться, как половчее это сделать.
Я пришла ей на помощь: взяв за руки, спустила в яму, а потом, подумав, спрыгнула и сама, хотя считала, что дело это зряшное. В подполе совершенно не было ничего интересного. Как я уже говорила, он не имел ничего общего с вожделенной кухней.
— Глянь, Елизавета, — позвала сестрица, сидя на корточках и с интересом разглядывая кладку. — Домто наш шибко древний был. Видишь, нижний фундамент отличается… думаю, здесь стоял дом, обветшал или сгорел по обыкновению, и на его месте наш построили. Да… — с уважением покачала головой Мышильда.
— Чего ж удивляться, — заинтересовавшись археологическими изысканиями сестрицы, заметила я. — Город древний, места здесь красивые, река совсем рядом… жили люди…
— Нет, ты посмотри, — ткнула она пальцем в фундамент, очистив ногой небольшое пространство от мусора. — Камни-то какие, точно не дом строили, а крепость.
— Мой дом — моя крепость, — ответила я. Стоять в подполе мне уже наскучило, ноги утопали в мусоре,
Головешки, оставшиеся от пожара, наносили ущерб моим белоснежным кроссовкам, а археология никогда меня особенно не интересовала, так же как и Мышильду, впрочем. Но сейчас она сидела возле стены с таким видом, точно обнаружила шлем Александра Македонского, руины легендарной Трои или засыпанной пеплом Помпеи. Так как Мышильда в последние дни вела себя очень примерно и почти не раздражала меня, я решила потомиться в этой яме еще некоторое время, чтобы дать ей возможность наглядеться на фундамент, а сама двинулась в дальний угол подпола. Солнечный свет пробивался сюда с трудом. Под ногами в изобилии валялось битое стекло, бутылочное или баночное, а на стене, то есть на фундаменте, виднелись остатки полок, обгорелые и поломанные. Что бы Евгений ни говорил о Ленке, последней владелице дома, но она, судя по всему, была рачительной хозяйкой, занималась консервированием и хранила здесь припасы на зиму.
— Сколько добра погибло, — вздохнула я.
Мышильда подошла ко мне и кивнула.
— Да, подпол капитальный. Со старых времен. И Ленка — девка запасливая, вон стекла-то битого сколько.
Вспыхнувшая страсть к археологии побудила Мышь обследовать стену с остатками полок. Делала она это профессионально, осматривая все сантиметр за сантиметром, и потому увидела то, что не заметила я и, как выяснилось, многочисленные пожарные, милиционеры и прочие граждане. Часть стены за полками была обшита досками, то есть это мы так подумали. Доски были широкие, толстые и по виду довольно древние, впрочем, изрядно обгоревшие, что неудивительно — пожар явно был нешуточный. Рядом с досками сестрица и углядела рычаг, точнее металлическую скобу. Я ее заметила даже раньше, но решила, что это просто скоба в стене, вбитая для какой-либо хозяйственной надобности, но сестрица, отступив на пару шагов, долго рассматривала эту часть стены, обшитую досками с остатками полок на ней, и эту самую железяку. Я тоже уставилась на все это скорее из чувства солидарности, и тут… догадка еще только мелькнула в моем мозгу, а Мышильда уже протянула руку к скобе и стала вертеть ее и так и эдак. Раздался зловещий скрежет, и обгорелые доски начали медленно отходить в глубь стены, а наша смутная догадка переросла в уверенность: перед нами была потайная дверь. Вот только куда она ведет? Мы заглянули в совершенно темное пространство за дверью. Оттуда пахнуло могильной жутью.
— Пойдем? — прошептала Мышь.
— Конечно. Только подготовимся. Неизвестно, что там.
— Да уж. — Сестрица зябко поежилась и, ухватившись за рычаг, придала доскам первоначальный вид. — Расскажем? — спросила она опять-таки шепотом.
— Повременим до выяснения. А что, если клад там?
— Клад под домом, — вздохнула сестрица, — а этот ход ведет в сторону, к реке.
— Дом перестраивали, и, вполне возможно, таким хитрым способом мы попадем из одного подвала в другой — только и всего.
— Запах как из склепа, — пожаловалась Мышильда.
— Склеп и есть, — сказала я и оказалась права.
Распопов Дмитрий
Афанасьев Роман
Панов Вадим
Суворов Виктор
Шилова Юлия
Сертаков Виталий