животных, и хорошо, что запрещено. Но одно дело - запретить, другое дело -
помешать. Рядовой посетитель зоопарка считает своим неотъемлемым правом
беспрепятственно делать три вещи: щедрой рукой разбрасывать мусор; тыкать в
зверей зонтиками и палками или бросать в них камни, чтобы пошевелились, если
им вздумалось уснуть или просто стоять неподвижно; скармливать всем животным
подряд все, что попало, будь то арахис или рафинад, губная помада или
бритвенное лезвие. Да-да, я не присочиняю: наших животных потчевали и
помадой, и лезвиями, а кроме того, аспирином, бутылочными осколками,
кусочками пластика. Один раз подсунули даже набитую табаком и раскуренную
трубку. Похоже, широкая публика еще меньше, чем многие директора зоопарков,
смыслит, какая пища годится для диких зверей.
гастрономических привычках, в зоопарке проникаются неодолимым влечением к
пище, которая приносит им минимум пользы, а то и максимум вреда. Проявись у
них эта черта сразу после поимки, насколько легче жилось бы зверолову: он
знал бы, чем их соблазнить. Сколько испытаний приходится подчас на его долю,
ведь задолго до передачи животного в зоопарк зверолов обязан приучить его к
новому рациону. Незавидная задача, чреватая не меньшими проблемами и
разочарованиями, чем поползновения внедрить французскую кухню в рядовом
английском пансионе.
один вид пищи. Им подавай такой однообразный рацион, что и средневековый
святой осудил бы их за чрезмерное умерщвление плоти. Например, уроженцы
Африки и Азии панголины прекрасно обходятся одними муравьями, в некоторых
случаях совсем неудобоваримыми на вид черными древесными муравьями, от
которых так разит муравьиной кислотой, что у вас слезятся глаза когда вы
разоряете муравейник.
примечательное существо со звучным латинским наименованием Potomagale velox,
а проще - выдровая землеройка. Это насекомоядное, единственный представитель
своего рода (правда, есть на Мадагаскаре отдаленный родич), достигает в
длину более полуметра, шубка у него темная, как у крота, глазки крохотные,
ключиц нет, мордочка вздутая, так что голова сбоку напоминает усатый
молоток, хвост приплюснутый с боков, как у головастика. Любительница вод
ведет ночной образ жизни и, во всяком случае в Камеруне, где я ловил
выдровых землероек, кормится исключительно пресноводными крабами шоколадного
цвета. Когда я поймал свою первую Potomagale velox и присмотрелся к ней, мне
показалось, что такое сильное животное, похожее на выдру и явно
приспособленное для охоты за самой различной добычей, не может обходиться
столь ограниченной диетой. Самый фанатичный любитель ракообразных, говорил я
себе, не откажется пополнить свой стол свежей рыбой или лягушкой, а то и
кусочком водяной змеи. Я стал экспериментировать, предлагал моей пленнице
крупных жуков, чудную рыбу разных сортов, расцветок и размеров, тучных
лягушек, коротких и длинных змей, птичьи яйца и птенцов. Пустые хлопоты.
Землеройка с отвращением воспринимала все потуги разнообразить ее рацион,
сохраняя верность хрустящим крабам. А что в них питательного, недоумевал я,
- почти один сплошной карапакс!
мог взять с собой на пароход достаточный запас пресноводных крабов (моя
подопечная пожирала за ночь до трех с половиной десятков), во-вторых, ни
один европейский зоопарк не в силах обеспечить столь изысканную диету. Увы,
к услугам зоопарков нет знаменитых фирм, готовых поставить самое редкое
кушанье. А потому моего гурмана надо было приучить к другой пище. Это было
легче сказать, чем сделать, и мне пришлось пуститься на хитрость.
приправляют кэрри, арахисовое пюре и другие африканские кушанья. Измельчив
креветок, я смешал их с мясным фаршем и сырыми яйцами. Весь расчет был на
жадность, с какой землеройка набрасывалась на еду в часы кормления. Убив
несколько крабов, я начинил карапаксы смесью, но сперва зверек получил
обыкновенного краба, которого и схрупал в два счета. Усыпив бдительность
землеройки, я бросил ей карапакс с начинкой. Она проглотила около половины,
прежде чем заподозрила неладное. Выплюнула очередной кусок, внимательно
рассмотрела его сквозь сетку из трепещущих усиков, а затем, к моей великой
радости, доела. Через несколько недель землеройка уже ела с блюда смесь,
посыпанную лишь для вида кусочками краба.
представитель семейства муравьедов. Причудливый это зверь: длинная, похожая
на сосульку голова, хвост - как вымпел, мощные, совсем медвежьи когти
способны взломать твердый термитник для добычи пропитания. Первого муравьеда
я поймал в горных областях Гайаны. Мы преследовали его верхом на конях,
заарканили, потом, сторонясь когтей, затолкали шипящего, словно газовая
труба, пленника в мешок и отвезли в лагерь. Здесь я привязал муравьеда к
дереву и стал соображать, как приучить его к новой пище. Я знал, что для
большого муравьеда придуман рацион, включающий сырые яйца, мясной фарш и
молоко. Но каким способом убедить зверя есть столь неаппетитный на вид эрзац
вместо его любимых муравьев? Об этом немногочисленные руководства по уходу
за животными в зоопарках умалчивали.
отказываются пробовать новую пищу, даже не подойдут, чтобы понюхать. Речь
идет именно о предрассудках, в чем я убеждался, когда позднее то же самое
животное с удовольствием уписывало корм, который в первый раз с ужасом
отвергало. Иногда подозрительный корм даже становится самым любимым.
молоком, сырым яйцом и фаршем он посмотрел с таким подозрением, словно
завтрак ему приготовил какой-нибудь из наименее симпатичных членов семейства
Борджиа. Вдруг меня осенило. Взломав термитник, я набрал пригоршню его
крупных и весьма непривлекательных на вид обитателей, высыпал их на широкий
зеленый лист и пустил его плавать на поверхности молока. Почуяв любимое
блюдо, муравьед развернул свой тридцатисантиметровый липкий язык и принялся
слизывать термитов. Естественно, язык при этом попадал и в молоко; через
несколько минут мой пленник лакал смесь так, будто всю жизнь не ел и не
собирался есть другой пищи. В следующий раз мне не пришлось даже прибегать к
маскировке. Муравьед чистенько вылизал миску, с ловкостью жонглера отправив
в трубочку рта последние крошки фарша.
минута, когда они вдруг совершают поворот кругом. Одной из целей моей
экспедиции в Сьерра-Леоне было поймать черно-белых гверец. Основную пищу
этих красивых обезьян составляют листья; задача состояла в том, чтобы
приохотить их к таким листьям, каких они прежде не ели. Фактически надо было
решить тройную задачу: сперва приучить обезьян к зелени с местного рынка,
потом - к пище, которой мы могли их обеспечить на время плавания в Англию,
и, наконец, - к тому корму, который мы могли добыть у себя на Джерси. С
учетом этого я загрузил в корабельный холодильник ящики с латуком, капустой,
морковью, шпинатом и прочими деликатесами, рассчитывая соблазнить ими
гверец. Все это, понятно, делалось задолго до того, как я прибыл в
Сьерра-Леоне, когда мы еще не знали, сумеем ли вообще поймать гверец и
доставить их к морю. Так или иначе, нам удалось-таки добыть семь особей, они
благополучно освоились в неволе и согласились есть различную зелень с
местного рынка.
тотчас гверецы взбунтовались. На лакомства, закупка и доставка которых
обошлась нам в кругленькую сумму, - чудесную сочную капусту и шпинат,
морковь и помидоры - они смотрели так, словно это был смертельно ядовитый
паслен. Мы ломали голову над тем, как не дать обезьянам околеть. В итоге
моей секретарше Энн Питерс было поручено заниматься только гверецами, а мы
обслуживали остальных зверей в нашей коллекции. K счастью, в развернувшемся
поединке характеров воля Энн взяла верх. Лаской и таской ей удавалось
заставлять обезьян есть ровно столько, сколько было необходимо, чтобы они
выжили. Я говорил себе, что на Джерси у нас будут листья дуба, вяза и липы и
все образуется. Когда же мы прибыли на Джерси, гверецы, которые на пути в
Англию едва не голодали, вдруг решили, что предлагавшиеся им ранее капуста,
шпинат, морковь и помидоры - верх мечты, только успевай подавать.
собой отдельные особи. Однажды во время экспедиции в Камерун (Западная
Африка) мне удалось поймать трех ангвантибо. Эти своеобразные маленькие
золотисто-коричневые представители подсемейства лориевых лемуров, ведущие
древесный образ жизни, напоминают глуповатых игрушечных мишек. До тех пор в
Европу не привозили живых особей. Вообще я слышал только об одном человеке,
которому удалось содержать в неволе ангвантибо, так что с информацией об их
привычках обстояло плохо. Однако я знал, что, кроме плодов и листовых почек,
они питаются маленькими птичками, а потому три раза в неделю моим узникам
наряду с другим кормом подавались упитанные ткачики. Все три ангвантибо были
пойманы в радиусе менее десяти километров от лагеря, в однородной местности,
и естественно было ожидать, что у них одинаковые гастрономические привычки.
Однако, получив птичку, ангвантибо номер один уписывал ее целиком, оставляя
лишь лапки и голову, номер два съедал только грудку, а номер три искусно
вскрывал сверху черепную коробку и вылизывал мозг, отвергая все остальное.
обычно с удивлением, что вкусы их так же разнообразны, симпатии и антипатии
так же прочны, как у постояльцев любого крупного отеля. Уже вскоре после
нашего поселения на Джерси выяснилось, что два совершенно различных
представителя фауны питают неодолимое пристрастие к самой обыкновенной
сельди.
вегетарианцами, и о львах. Конечно, львы - плотоядные, но вряд ли дикая
природа снабжает их сельдью! Что до тапиров, ведущих отчасти водный образ
жизни, то у нас родилось подозрение: уж не ловят ли они застрявшую в заводях
рыбу в засушливое время года, когда пересыхают реки? Правда, я еще нигде не
читал, чтобы тапиры в дикой природе были последователями Исаака Уолтона,