наверняка наскажут ей больше, чем есть на самом деле!
человеку доброе сердце, - сказал слесарь. - Мисс Эмма. была вчера с дядей на
маскараде в Кэрлайл-Хаус, я это слышал от слуг в Уоррене, и еще они
говорили, что ей очень не хотелось туда ехать. И как ты думаешь, что сделал
этот старый дурак, твой отец? Посоветовавшись с миссис Радж, я, вместо того
чтобы ехать домой и лечь в постель, мчусь в Кэрлайл-Хаус, уговариваю
знакомого швейцара впустить меня и, раздобыв у него маску и домино,
вмешиваюсь в толпу масок!
своей прелестной ручкой, горячо поцеловала его.
тон, видно было, что он горд собой и похвала дочери ему приятна. - То же
самое сказала и твоя мать... Ну, как бы то ни было, я вертелся в толпе и,
поверь, мне здорово надоели эти маски, просто все уши прожужжали! Куда ни
повернись, пищат: "Ты меня не знаешь!" или "Ага, я тебя узнала!"- и всякую
другую чепуху. Я слонялся бы там без толку до утра, если бы не увидел в
комнатке за большим залом молодую леди, которая сидела там одна и из-за жары
сняла маску.
Долли, не хуже, пожалуй, чем ты сама бы это сделала, - как она вскрикнула и
упала в обморок.
богу, что удалось благополучно ноги унести! - ответил слесарь. - А как мне
досталось, когда я вернулся домой, об этом ты можешь догадаться сама, если
даже ничего не слышала. Так-то, дочка... Передай-ка мне Тоби, милочка! Надо
же человеку хоть чем-нибудь потешить душу.
успевший произвести изрядные опустошения среди яств на столе, приложил губы
к благожелательному челу почтенного старца Тоби и долго не отрывал их. Дно
кружки потихоньку поднималось в воздух, и когда Тоби в конце концов уткнулся
затылком в нос слесарю, тот, причмокнув, поставил кружку на стол, бросив на
нее нежный взгляд.
обращались, он не скупился на безмолвные знаки изумления, стремясь при этом
как можно выгоднее использовать магнетическую силу своего взора. Решив, что
наступившая пауза - самый благоприятный момент для того, чтобы
воздействовать на дочь слесаря (он готов был поклясться, что она поглядывает
на него в немом восхищении), Сим принялся гримасничать - морщить и судорожно
кривить лицо, вращать глазами так жутко и неестественно, что случайно
взглянувший на него слесарь остолбенел от удивления.
такие рожи, вместо того чтобы завтракать?
мистер Тэппертит, в душе несколько обескураженный тем, что хозяйская дочь
улыбалась, слушая их разговор.
расхохотавшись. - Вечно эта молодежь дурит, добавил он, обращаясь к дочери.
- Вот и Джо Уиллет вчера при мне ссорился со старым Джоном... хотя,
признаться, парень был не так уж неправ. Боюсь, что он не сегодня-завтра
убежит из дому искать невесть какого счастья и натворит сумасбродств... Что
это, Долли, теперь и ты вздумала гримасничать? Ей-богу, в наше время девушки
ничуть не лучше парней!
вероятно, было следствием легкого ожога. - Он такой горячий!
четырехфунтовый каравай и тяжело дышал.
жалко мне Джо, славный он паренек, и чем чаще его вижу, тем больше он мне
нравится. Но из дому он сбежит, помяни мое слово. Он сам мне эго говорил.
мучительный, что у нее даже слезы выступили на глазах. Нежный отец хлопал ее
по спине, пробовал помочь другими столь же деликатными средствами, и как раз
в ту минуту от миссис Варден прибыл посол, которому было поручено сообщить
всем, кого это интересует, что после сильных волнений и тревог прошлой ночи
она чувствует себя плохо и не может встать с постели, и потому следует
немедленно прислать ей черный чайничек с крепким чаем, несколько ломтиков
поджаренного хлеба с маслом, не слишком большое блюдо тонко нарезанной
ветчины и ростбифа, а также два томика "Наставлений протестантам". Как и
некоторые другие дамы, некогда блиставшие в этом мире, миссис Варден
становилась особенно набожна, когда бывала не а духе. Всякий раз, как у нее
с мужем случались размолвки, "Наставления" бывали в великой чести.
рассеялся в разные стороны. Долли пошла присмотреть, чтобы все желания
матери были поскорее удовлетворены, слесарь уехал к заказчику, а Сим
вернулся в мастерскую к своим каждодневным обязанностям, сохраняя все ту же
ледяную важность, хотя каравай, избранный им мишенью для его магнетического
взгляда, остался наверху.
фартук, она возросла до гигантских размеров. Он несколько раз прошелся из
угла в угол, скрестив руки на груди, шагая так широко, как только мог,
расшвыривая ногой все мелкие предметы, попадавшиеся ему на дороге. Наконец
он мрачно усмехнулся и тоном великолепного презрения произнес только одно
слово: "Джо!"
он вслух, - и, конечно, оттого она так смутилась. Джо тут ни при чем!
чем прежде. По временам останавливался, чтобы взглянуть на свои ноги, по
временам отрывисто выкрикивал все то же односложное слово: "Джо!" Минут
через пятнадцать он снова надел свой бумажный колпак и попробовал работать.
Но тщетно: не работалось ему сегодня.
Только точить. Наточу все инструменты. Самое подходящее занятие при таком
настроении... Джо!
стать чувствам, бушевавшим в груди мистера Тэппертита!
останавливаясь, чтобы утереть рукавом разгоряченное лицо. - Что-нибудь да
будет! И дай бог, чтобы обошлось без кровопролития!
ГЛАВА ПЯТАЯ
джентльмена и узнать, лучше ли ему. Дом, где он оставил молодого Честера,
стоял в глухом переулке Саутуорка*, неподалеку от Лондонского моста*. Туда и
направился слесарь. Он очень спешил, решив вернуться домой как можно скорее
и вовремя лечь спать.
грузному мужчине, как Варден, нелегко было удержаться на ногах и бороться на
перекрестках с сильным ветром, который часто относил его на несколько шагов
назад и, словно глумясь над всеми его усилиями, заставлял укрываться
где-нибудь в подворотне или подъезде и пережидать, пока не утихнет ярость
налетевшего вихря. По временам мимо проносились, как бешеные, чья-то шляпа,
или парик, или то и другое вместе, кружась и ныряя в воздухе; гораздо
опаснее были летевшие с крыш черепицы, шифер, валившиеся откуда-то перед
самым носом груды штукатурки, кирпичи, куски каменных карнизов, с грохотом
разбивавшиеся о мостовую. Все это никак не доставляло удовольствия слесарю и
не делало его путь приятнее.
- сказал слесарь, дойдя до домика вдовы и тихонько постучав в дверь. - Видит
бог, я предпочел бы сидеть сейчас у огня в трактире старого Джона.
лицо ее, видно, было когда-то красиво. Оно носило следы забот и тяжкого
горя, но рука Времени несколько сгладила эти старые следы. Достаточно было
мельком взглянуть на Барнеби, чтобы угадать, что он - ее сын, так велико
было сходство между ними; но в его диком взоре читалось безумие, а в глазах
матери - терпеливое спокойствие и самообладание, следствие долгой борьбы с
жизнью и покорности судьбе.
вглядывался в него. Даже когда оно имело самое веселое выражение,
чувствовалось, что оно способно в любую минуту выразить безграничный ужас.
Это не бросалось в глаза, не крылось в какой-то определенной черте лица.
Нельзя сказать, что если бы глаза, или рот, или линии щек были другие, то
лицо этой женщины не производило бы такого странного впечатления. Однако
какая-то неясная тень страха всегда таилась в нем смутная, но неизменная,
никогда не исчезавшая. Эту тень, омрачавшую ее лицо, мог породить лишь
пережитой когда-то сильнейший, невыразимый ужас, и, при всей своей
неуловимости, она давала представление о силе этого ужаса, запечатленного в
памяти, как приснившийся когда-то страшный сон.