Чтение 10–й страницы книги ~Азия на халяву~

Мы вернулись в Душанбе и два часа ждали приезда "Скорой помощи", по очереди
бегая за газировкой для раненого. Наконец беднягу увезли в больницу, снова
полет - и мы в верховьях одной из речек Гиссарского хребта.
День за днем мы прочесывали ледники и осыпи в истоках реки, подолгу стояли
на маленьких травянистых лужайках среди снега, переворачивали тонны камней
в поисках гусениц. Вокруг летало множество живых существ, но только не тех.
Горные индейки-улары паслись среди щебня, скалистые голуби с диким свистом
проносились над склоном в долину. Индийские орланы, прилетевшие на сухой
сезон из Северной Индии, кружились над нами, высматривая что-нибудь мясное.
Когда облака закрывали солнце, мы отдыхали, прячась от ветра за камнями, и
тогда орланы и грифы начинали ненавязчиво пролетать мимо, поглядывая на
нас. Подманить их ближе не удавалось - по малейшему движению век грифы за
несколько десятков метров определяли, что ты еще живой.
С этими птичками у меня однажды приключился забавный случай. Дело было в
туркменском поселке Кушка, который широко известен у орнитологов страны
благодаря огромной свалке местного мясокомбината, привлекавшей сотни
грифов, орлов, бородачей и других любителей падали. Мне очень хотелось
сфотографировать некоторых из них, и как-то утром я, приехав на свалку в
машине с потрохами, спрятался в большой куче лошадиных, верблюжьих и
бараньих внутренностей. Солнце поднималось все выше, от нагретой земли
стали струиться к небу потоки теплого воздуха, и вот из-за холмов появились
силуэты планирующих птиц. Первый десяток грифов расселся по кучам мусора. Я
сидел неподвижно, окруженный тучами мух. Птицы прибывали и все ближе
подходили ко мне. Вот уже можно снимать... но тут откуда-то возникли два
оборванных типа с большими мешками и стали рыться в отбросах, подбирая
тряпки и ржавые железки. Тяжело хлопая огромными крыльями, взлетели
осторожные орлы, а за ними вся компания снялась и начала кругами
подниматься в воздух. Я вылез из кучи и, скрежеща зубами, пошел прямо на
помоечных старателей. Дико поглядев на мою увешанную кишками фигуру, они
бросили мешки и с воплями умчались по дороге в поселок. Охота была
испорчена...
Дни шли, и мы уже знали в лицо всех жителей долины - пастухов, сурков,
веселых птичек-горихвосток. Кончались продукты и бензин для примуса, таяли
запасы подкожного жира, съедаемые ежедневными подъемами к ледникам. Но вот
однажды Виктор сильно задержался наверху. Через несколько минут солнце
должно было уйти из долины. Мы вооружились бельевой веревкой (другой, к
нашему стыду, не было) и приготовились идти на "спасалку", но, едва отойдя
от палатки, увидели радостно прыгающего по камням Виктора. В руке он держал
огромную мохнатую бабочку с красными, синими и черными пятнами на белых
крыльях.
Назавтра их было уже довольно много. Словно стрижи, носились они над
скалами и синим ледниковым озерком с плавающими по нему
льдинками-айсбергами. Это была победа. Конечно, неизвестная науке бабочка -
не законы Менделя и не реликтовый гоминоид. Но найти что-то новое всегда
приятно, особенно такое красивое.
На прощание сосед-пастух зарезал барана. Мы жевали ароматный шашлык,
рассказывали Саиду о личной жизни европейцев, а он нам - о нравах таджиков.
Обе стороны получили интереснейшую, порой совершенно неожиданную
информацию. Институт Этнографии мог нами гордиться. Потрескивал костер,
луна заливала магниевым светом ледяные поля, и где-то там, забившись в
трещины скал, дожидались рассвета бабочки... А утром - вниз, через арчовые
леса, потом сквозь роскошные заросли грецкого ореха, алычи и дикой яблони
Сиверса, похожей по вкусу на сорт "белый налив". Мы шли по скрипучим
оврингам - навесным тропам из прутьев, укрепленных в трещинах скалы. Мы
переходили энергичные горные реки, держа на голове рюкзаки, догруженные
камнями для веса - чтоб не смыло. И где-то там, в конце этой экзотики, нас
ждал базар...
В первом же поселке мы увидели вездеход. Его хозяин радостно объявил, что у
него сегодня день рождения и по такому случаю он выполняет любые желания.
Он отвез нас и нескольких туристов до самого Душанбе, подбросил их домой, а
нас в гостиницу, и все это, конечно, бесплатно. Восход солнца я встретил в
автобусе, катившем на юг по пыльным холмам Вахшской долины. Экспедиция
кончилась, и я перешел в режим "свободного поиска". Первой точкой на
маршруте был заповедник "Тигровая балка".
Из управления заповедника открывался вид на широченную пойму реки Вахш,
заросшую тополем-турангой, серебристым лохом, облепихой и тростником. Над
долиной висели в тумане желтые полушария холмов Актау. Пейзаж из "Улитки на
склоне" Стругацких. Взяв у работавшего в управлении знакомого надувной
матрас, арбуз и три дыни сорта "вахшская красномясая" с повышенным
содержанием сахара, я спустился по усыпанной звериными следами белой
песчаной дороге в лес, дошел до одного из рукавов реки, спустил матрас на
воду и отправился в плавание.
Болотистые берега медленно ползли мимо. Стройные белые цапли, колпицы с
клювами в форме щипцов для торта и прочие экзотические птицы бродили в
заводях, фазаны с криком взлетали над тростниками. К вечеру из леса стали
выходить бухарские олени. Помахивая ушами, они интеллигентно, без единого
всплеска пили воду, потом, заметив приближавшийся матрас, пару секунд
хлопали на меня глазами из-под кроны рогов и длинными скачками уносились
прочь. Один раз встретилась семья шакалов. Взрослая самка, прочесывая
кусты, выгоняла из них ушастых зайчиков-толаев. Щенята-подростки бросались
в погоню, но быстро отставали от зайца, летящего через кусты, словно с
силой брошенный теннисный мяч.
Увлекшись наблюдением за шакалятами, я отошел далеко от реки и не заметил,
как стемнело. По узкой дорожке в тростниках вернулся к берегу... но где же
матрас? Я водил фонарем по черной глади воды, но не видел ничего, кроме
лягушек. В этот момент сразу несколько сотен комаров с воем и писком
спикировали на меня, а следом ринулись в атаку и основные силы "воздушного
противника". Положение становилось критическим. Но тут вышла из-за гор
луна, и на фоне серебристой полоски дальних тростников стал ясно виден
угнанный ветром матрас. Мелкие рыбешки едва не защекотали меня, пока я с
фонариком в зубах плыл через заводь. Но вскоре я уже спал на теплой резине,
обняв дыню, под вой шакалов на берегу.
Утром я выпустил воздух из матраса, съел дыню и зашагал на восток.
Болотистая пойма сменилась бурым глинистым плато, почти безжизненным. По
сорокоградусной жаре плелся я к дальнему шоссе, с тоской вспоминая холодный
ветер Памира. Добравшись до управления, вернул владельцу матрас, очистил от
плодов небольшое миндальное деревце, поужинал на очередной свадьбе и на
рассвете двинулся на попутках дальше на юг.
Забытые богом пограничные поселки, поросшие защитно-зеленой фисташкой
розоватые хребтики, и вот очередной грузовик въезжает в Куляб. Через год
этот город прославился как столица таджикского экстремизма и мафии, а тогда
был лишь тихим областным центром на самой глухой окраине Империи. Еще пять
минут - и я уже сижу в тени чинары под стеной базара, мучительно думая, с
чего начать: с помидоров, дыни или персиков.
Из города я съездил на хребет Хозратишох, где винторогие козлы млели от
жары среди горячих осыпающихся скал, и на знаменитую гору Ходжа-Муймин,
состоящую из каменной соли. Вся поверхность горы - нагромождение гигантских
"грибов", игл, башен, воронок и других необычных форм. Вглубь соляных
пластов уходят пещеры, которые можно издали найти по звону ветра в
сплетениях тонких белых сталактитов. Гора очень сильно нагревается на
солнце, и, когда я спустился на залитое расплавленным асфальтом шоссе,
дальнейшие планы сомнений не вызывали: скорее в горы!
Долгая тряска на грузовике по пыльным дорогам, мимо красно-желтых берегов
Нурекского водохранилища и зеленых склонов Дарваза, и снова я в Душанбе.
После пяти дней шатания по рассыпающимся в пыль от зноя равнинам и холмам
Таджикской низменности не было даже желания идти на базар. Насилу заставил
себя съесть одну дыню и десяток персиков.
Переночевав на скамейке возле аэропорта, я наутро вступил в бой за билет до
Хорога. Жители горных поселков мало знакомы с таким достижением
цивилизации, как очередь. Даже если в кассе имеется двадцать билетов на
десять желающих улететь, все равно возникнет давка с криками и травмами. Но
обычно людей в несколько раз больше, чем билетов, так что никогда не
знаешь, уедешь или нет, а если уедешь, то куда. Впрочем, это относится не
только к памирским самолетам, но и ко всему среднеазиатскому транспорту.
Вообще в Туркестане, как ни в одном другом регионе страны, важно учитывать
местные особенности. Ошибку можно сделать в самом неожиданном месте.
Как-то осенью мы с друзьями путешествовали по Средней Азии и Приаралью и не
то в Самарканде, не то в Бухаре зашли в книжный магазин, чтобы купить схему
города. Мой друг Игорь, путешественник отчаянно смелый, но тогда еще
довольно неопытный, подошел к прилавку и громко спросил:
- Скажите, у вас план есть?
Установилась гробовая тишина. Все присутствующие смотрели на него, открыв
рот. Ведь в тех местах словом "план" обозначают исключительно сушеную
анашу. Наконец продавщица, запинаясь, переспросила:
- Что, что?
- План, городской план! - повторил Игорь.
За вытаращенными глазами продавщицы читалась напряженная работа мысли. Все
знают туркменский план, ташкентский, ферганский, джунгарский и самый лучший
- чуйский, но городской? Только наши крики "схема! схема города!" спасли
Игоря от зиндана. Но хватит о грустном.
Приятно продуваемый сквозь многочисленные щели АН-2 удачно вписался во все
повороты Пянджского каньона, и я, не успев доиграть партию в нарды, ступил
на землю еще недавно труднодоступного Бадахшана. Серо-желтые склоны гор
вырывались к небу прямо от стен крайних домов и уходили вверх сразу на две
тысячи метров. Многие улицы в Хороге приходится огораживать стенами от
катящихся сверху камней. В ботаническом саду, основанном (под гарем) еще
эмиром, меня ждал сюрприз: здесь, на высоте, еще не отошли абрикосы -
маленькие, но сладкие, как мед.
Между тем и в Хороге днем было жарковато. Четыре часа брел я по берегу
Пянджа, дожидаясь попутки. Город со своими пирамидальными тополями остался