Чтение 10–й страницы книги ~Плавучий остров~

питает энергией наши телеграфы, телеавтографы, телефоны, телефоты, звонки,
кухонные печи, все прочие машины, осветительную аппаратуру, лампы дуговые
и лампы накаливания, алюминиевые луны, подводные кабели...

- Подводные кабели?.. - с живостью переспрашивает Фрасколен.

- Да!.. которые связывают город с различными пунктами на американском
побережье...

- Неужто необходимо было строить такой огромный завод?

- Разумеется... при нашем расходе электрической энергии... а также
энергии умственной, - отвечает Калистус Мэнбар. - Поверьте, господа,
понадобилось неисчислимое количество и той и другой энергии, чтобы
основать этот бесподобный, единственный в мире город.

Слышно глухое ворчанье гигантского завода, мощный звук выпускаемых
паров, гул машин, ощущается легкое колебание почвы, свидетельствующее о
том, что здесь действуют механические силы, превосходящие все, что до
настоящего времени могла породить современная индустрия. Неужели для того,
чтобы приводить в движение динамомашины или заряжать аккумуляторы, нужна
такая мощь?

Трамвай проходит мимо завода и в четверти мил" от него останавливается
у порта.

Пассажиры выходят, и гид, продолжая свои восхваления, ведет французов
по набережной, идущей вдоль складов и доков. Порт может предоставить
стоянку не более чем десятку кораблей. Это скорее небольшая внутренняя
гавань, чем порт. Ее замыкают молы, две дамбы на железных устоях, мощные
фонари которых указывают вход в гавань кораблям, приходящим с открытого
моря.

Сегодня в гавани всего около полдюжины пароходов, - одни из них
нефтеналивные суда, другие предназначены для перевозки продуктов и
потребительских товаров, - и, кроме того, несколько барок, снабженных
электрическими двигателями для рыбной ловли в открытом море.

Фрасколен подмечает, что вход в гавань обращен на север, и делает
вывод, что она расположена в северной части одного из тех выступов
побережья Нижней Калифорнии, которые выдвинуты в Тихий океан. Он
констатирует также, что морское течение имеет направление на восток и что
оно довольно быстрое, ибо вода бежит вдоль устоев дамбы совсем так, как
бегут волны вдоль бортов плывущего корабля. Вероятно, так было из-за того,
что происходил прилив, хотя вообще-то приливы у западных берегов Америки
не очень заметны.

- А где река, через которую мы вчера переезжали на пароме? - спрашивает
Фрасколен.

- Она сейчас позади, - вот единственный ответ, который Фрасколен
получает от янки.

Но задерживаться нельзя: ведь надо возвращаться в город, чтобы попасть
на вечерний поезд в Сан-Диего.

Себастьен Цорн напомнил об этом американцу, но тот ответил:

- Не беспокойтесь, дорогие друзья... Времени хватит... Мы вернемся в
город на электрическом поезде, который идет вдоль берега... Вы хотели
обозреть одним взглядом всю местность, и не позже чем через час сделаете
это с башни обсерватории.

- Так вы уверяете?.. - настаивает виолончелист.

- Уверяю вас, что завтра на рассвете вы уже будете не там, где сейчас
находитесь!

Квартет вынужден удовлетвориться таким довольно невразумительным
ответом. Однако любопытство Фрасколена возбуждено до крайности, еще
больше, чем у его товарищей. Он с нетерпением ждет момента, когда очутится
на вершине башни, откуда, по словам американца, местность можно обозреть
на сотню миль вокруг. Если и тогда нельзя будет точно установить
географическое положение необыкновенного города, то, видимо, вообще
придется от этого отказаться.

В глубине гавани виднеется вторая линия электрической железной дороги,
проходящая вдоль морского берега. Электрический поезд состоит из шести
вагонов, где уже разместились многочисленные пассажиры. Впереди прицеплен
моторный вагон с аккумуляторами на двести ампер. Идет поезд со скоростью
пятнадцать - восемнадцать километров.

Калистус Мэнбар усаживает членов квартета в вагон, и поезд сразу
трогается, словно он только и дожидался наших парижан.

Местность, которая теперь развертывается перед ними, мало чем
отличается от парка, простирающегося между городом и портом. Та же ровная,
тщательно возделанная почва. Зеленые луга и поля вместо лужаек и газонов,
- вот и вся разница. На полях растут овощи, а не злаки. В данный момент
искусственный дождь из подземных трубопроводов орошает благодатным ливнем
эти длинные прямоугольники, начертанные при помощи веревки и угломера.

Небо не сумело бы столь математически точно распределить этот дождь.

Электрическая дорога тянется вдоль берега - с одной стороны море, с
другой - поля. Вагоны пробегают таким образом около пяти километров. Затем
они останавливаются перед батареей из двенадцати орудий крупного калибра;
у входа на батарею надпись: "Батарея Волнореза".

- Наши пушки заряжаются с казенной части, но никогда с нее не
разряжаются, как орудия старушки Европы! - замечает Калистус Мэнбар.

В этом месте линия берега резко изгибается, он образует нечто вроде
мыса, очень острого, напоминающего носовую часть корпуса корабля или даже
таран броненосца, разбиваясь о который морские волны словно разрезаются
надвое и обдают его своей белой пеной. Такой эффект возникает,
по-видимому, благодаря силе течения, так как в море волна сейчас
небольшая, а по мере того как солнце склоняется к западу, она еще
уменьшается.

От этого пункта отходит ветка электрической железной дороги,
направляющаяся к центру города, тогда как первая по-прежнему извивается
вдоль побережья.

Калистус Мэнбар просит своих гостей пересесть в другой вагон и
объявляет им, что они направятся обратно к городу.

Погуляли вполне достаточно. Калистус Мэнбар вынимает часы, шедевр
женевского мастера Сивана, часы говорящие, часы-фонограф. Он нажимает
кнопку, и отчетливо слышатся слова: "Четыре часа тринадцать минут".

- А вы не забыли о подъеме на обсерваторию?.. - напоминает Фрасколен.

- Могу ли я забыть об этом, мои дорогие и уже давние друзья?.. Да я
скорее позабыл бы свое собственное имя, которое здесь далеко
небезызвестно! Еще четыре мили, и мы окажемся перед великолепным зданием в
конце Первой авеню, разделяющей наш город пополам.

Электрический поезд тронулся. За полями, на которые все еще падает
"послеполуденный", по выражению американца, дождь, раскинулся все тот же
парк с изгородями, газонами, клумбами и зарослями деревьев.

Раздается бой часов, - половина пятого. Две стрелки указывают время на
гигантском циферблате, укрепленном, как циферблат часов лондонского
парламента, на четырехгранной башне.

У подножия башни расположены строения обсерватории, предназначенные для
различных целей. Некоторые из них, увенчанные круглыми металлическими
куполами с застекленными прорезями, дают возможность астрономам наблюдать
движение звезд. Они окружают центральный двор, посредине которого и
вздымается башня, ее высота - сто пятьдесят футов. С верхней галереи можно
окинуть взглядом пространство радиусом в двадцать пять километров,
поскольку горизонта не замыкают никакие возвышенности, холмы или горы.

Калистус Мэнбар, опережая своих гостей, входит в двери, которые
распахивает перед ним швейцар в великолепной ливрее. В глубине холла их
ожидает кабина электрического лифта. Музыканты вместе со своим проводником
входят в кабину, и она плавно поднимается вверх. Через сорок пять секунд
она останавливается на уровне верхней площадки башни.

На этой площадке возвышается флагшток с огромным флагом, полотнище
которого треплет северный ветер.

Что это за флаг? Ни один из наших парижан не в состоянии этого
распознать. Как будто американский флаг с его красными и белыми полосами,
но в углу, вместо шестидесяти семи звезд, сверкающих в данное время на
небе Конфедерации, только одна. На лазурном фоне - одна-единственная
звезда, или, вернее, золотое солнце, и кажется, оно соперничает в блеске с
дневным светилом.

- Наш флаг, господа, - произносит Калистус Мэнбар, почтительно снимая
шляпу.

Себастьену Цорну и его товарищам ничего не оставалось, как последовать
примеру американца.

Через площадку артисты проходят к парапету, наклоняются...

Из их груди вырывается крик, в котором звучит и удивление и ярость.

Вся равнина раскрывается перед их глазами, и эта равнина представляет
собой правильный овал, со всех сторон окруженный открытым морем. Насколько
видит глаз - нигде нет и признаков суши.

А ведь накануне, ночью, покинув деревню Фрескаль в экипаже американца,
Себастьен Цорн, Фрасколен, Ивернес и Пэншина мили две ехали по твердой
земле... Затем они в том же экипаже въехали на паром и переправились через
какой-то проток... Затем снова оказались на суше... Право же, они бы
заметили перемену, если бы, покинув калифорнийское побережье, пустились в
плаванье.

Фрасколен оборачивается к Калистусу Мэнбару.

- Мы на острове?.. - спрашивает он.

- Как видите! - отвечает янки, и губы его складываются в самую любезную
улыбку.

- А что это за остров?

- Он называется Стандарт-Айленд.

- А как называется город?..

- Миллиард-Сити.