Природа будто нарочно поджидала, когда мы окажемся под перевалом, чтобы
обрушиться на нас со всей яростью.
дождаться нас? Все это мгновенно пронеслось в голове. А пурга
свирепствовала. Холод сковывал дыхание, заползал под одежду и ледяной струей
окатывал вспотевшее тело. Сопротивляться не было сил, и мы не сговариваясь
бросились вниз, вслед за проводниками.
свободу оленей. Геннадий чертыхался, проклиная Джугджур. Только теперь мы
поняли, какой опасности подвергали себя, не послушав Афанасия. Ветер срывал
с гор затвердевший снег, нее неведомо куда песок, мелкую гальку. Разве
только ураган в пустыне мог поспорить с этой пургой.
нас с грохотом сползал обвал.
бросаемся вниз навстречу ветру. Глаза засыпает песок, лицо до крови иссечено
колючим снегом. Мы ползем, катимся, проваливаемся в щели и непрерывно
окликаем друг друга, чтобы не затеряться.
Николаевича, отставшего с оленями и нартами. Я останавливаюсь. Но
задерживаться нельзя ни на минуту: жгучая стужа пронизывает насквозь, глаза
слипаются, дышать становится все труднее.
кричу, но предательский ветер глушит голос. Проводники где-то впереди.
Следом за мною нехотя плетется Кучум, его морда в густом инее. Собака,
вероятно, инстинктивно понимает, что только в густом лесу, возле костра,
можно спастись в такую непогодь. Она часто приседает, визжит, как бы пытаясь
остановить меня. Иногда далеко отстает и жалобно воет. И все-таки снова и
снова идет за мною.
Может, мы разминулись, и Мищенко уже далеко внизу? Найду ли я их там? Трудно
спастись одному без топора, если даже и доберусь до леса. Нужно
возвращаться, тут пропадешь... А если Василий не пришел и ждет помощи? Что
будет тогда с ним? И, не раздумывая больше, я карабкаюсь вверх.
огромных камней. Я еле поспеваю за ним.
вылез наверх, а оленей и груз вытащить не может.
как трясется его тело, как стучат зубы.
Василия, затем вытаскивает оленей. А пурга кружится над нами, воет голодным
басом, и как бы в доказательство ее могущества снова где-то затяжно грохочет
обвал.
оттирал щеки рукавицей, но теперь лицо уже не ощущает холода. Гаснет свет,
скоро ночь, сопротивляться буре нет сил. Все меньше остается надежды
выбраться. Решаем свернуть вправо и косогором пробираться к скалам. Снег там
должен быть тверже. По-прежнему через двадцать-тридцать метров олени и нарты
проваливаются. Мы купаемся в снегу. Я чувствую, как он тает за воротником, и
вода, просачиваясь, медленно расползается по телу, отбирая остатки
драгоценного тепла. Хочу затянуть потуже шарф на шее, но пальцы одеревенели,
не шевелятся.
просто привалиться к сугробу, но внутренний голос предупреждает: это смерть!
показывается Геннадий. Он шатается, с трудом передвигает ноги, ветер силится
свалить его в снег. Мы бросаемся к нему, тормошим, трясем, и сами немного
отогреваемся.
Афанасий, кутаясь в старенькую дошку и выбивая зубами мелкую дробь.
тверже и идти легче. Мы немного повеселели. Все кричим какими-то дикими
голосами, пытаемся подпрыгивать, но ноги не сгибаются, и мы беспомощны, как
тюлени на суше. К ночи пурга усилилась, стало еще холоднее. Мы уже не можем
отогреться движениями. А тут, как на беду, сломались обе нарты. Мы едва
дотащили их до поляны.
в таком состоянии, что дальше не в силах продолжать борьбу. Только огонь
вернет нам жизнь. Но как его добыть, если пальцы окончательно застыли, не
шевелятся и не держат спичку?
перерезать им упряжные ремни, чтобы отпустить оленей, но ремни закостенели,
нож падает на снег. Я с трудом запускаю руку в карман, пытаюсь омертвевшими
пальцами захватить спичечную коробку -- и не могу.
проводниками для костра, и ложится вплотную к нему. Мы заслоняем его от
ветра. Он, зажимая между рукавицами спичечную коробку, выталкивает языком
спички, а сам дрожит. Затем подбирает губами с земли спичку и, держа ее
зубами, чиркает головкой по черной грани коробки. Вспыхнувшую спичку
торопливо сует под бересту, но предательский ветер гасит огонь. Снова
вспыхивает спичка, вторая, третья... и все безуспешно.
рук коробок.
но не может развязать веревку, топчется на месте, шепчет, как помешанный,
невнятные слова и медленно опускается на снег. Его тело сжимается в комочек,
руки по локоть прячутся между скрюченными ногами, голова уходит глубоко в
дошку. Он ворочается, как бы стараясь поудобнее устроить свое последнее
ложе. Ветер бросает на него хлопья снега, сглаживает рубцы одежды.
пытаясь поднять его.
корни сгнившего дерева. Руки ослабли, по обмороженному лицу хлещет ветер.
он.
ноги заставляет животное повернуть к нему голову. Удар обуха приходится по
затылку. Олень падает. Эвенк острием топора вспарывает ему живот и, припав к
окровавленной туше, запускает замерзшие руки глубоко в брюшную полость. Лицо
Афанасия скоро оживает, теплеют глаза, обветренные губы шевелятся.
эвенк, прижимаясь лицом к упругой шерсти животного.
удается зажечь спичку. Вспыхивает береста, и огонь длинным языком скользит
по сушнику. Вздрогнула сгустившаяся над нами темнота. Задрожали отброшенные
светом тени деревьев. Огонь, разгораясь, с треском обнимает горячим пламенем
дрова...
если тело замерзло и кровь плохо пульсирует. Огонь жестоко наказывает
неосторожных. Мы это знаем и не решаемся протянуть к нему скованные стужей
руки, держимся поодаль. В такие минуты достаточно глотнуть теплого воздуха,
чтобы к человеку вернулась способность сопротивляться. К костру на
четвереньках подползает Николай, лезет в огонь. Его вдруг взмокшие скулы
зарумянились, зашевелились собранные в кулаки пальцы.
снегом ноги, руки, лицо. Потом поднимают его и заставляют бегать вокруг
костра. Афанасий ревет зверем, у него зашлись пальцы.
наколоть дров, затопить печь. Мы долго не можем прийти в себя. Острой болью
стучит пульс в ознобленных местах, кисти рук пухнут, болит спина. Лицо, руки
у всех обморожены. У Николая на ступнях вздулись белые пузыри. Сон
наваливается непосильной тяжестью. Ложимся без ужина. В последние минуты я
думаю о Трофиме и его товарищах. Трудно поверить, что, заблудившись в этих
горах, да еще без палатки, можно спастись от такой стужи. Неужели непогода
надолго задержит нас под перевалом?
будто видят. Тихо зевнул Кучум, и я проснулся, расшевелил в печке угли,
подбросил щепок, дров. Мутным рассветом заползает к нам утро. В горах бушует
ветер, трещит, горбатясь, лес, с настывших скал осыпаются камни.
пахнет пригоревшим хлебом.
нету, только камень там, в пургу сразу пропадешь, -- говорит Афанасий,
наливая в чашку горячий чай.
Афанасий оставляет чай, калачом складывает босые ноги и достает кисет. Долго
набивает трубку.
про него, пришел аргишем к горам охотник. Долго он ходил, искал перевал, но
нигде не нашел проход, все кругом скалы, камень, стланик. "Однако, это край
земли, нечего тут делать, вернусь в тайгу", -- думал он, и стал вьючить
оленей.
Эриксон Стивен
Афанасьев Роман
Никитин Юрий
Пехов Алексей
Шилова Юлия