пятидесяти процентов торговой компании "Гама" Белла получила почетное
прозвище: от светских салонов кочинского форта до эрнакуламских доков, от
британской Резиденции в старинном дворце Болгатти до Пряных гор шла молва о
королеве Изабелле Кочинской. Прозвище ей не слишком нравилось, хотя стоявшее
за ним восхищение наполняло ее жаркой гордостью. "Зовите меня Беллой, -
настаивала она. - Просто Беллой". Но она была далеко не проста; и, в отличие
от дочери любого местного князька, заработала титул сама.
на грани исчезновения. Белла могла выкупить их долю за бесценок, но,
поскольку Камоинш никогда так не поступил бы с братом, она переплатила
вдвое. И в последующие годы так же яростно билась за спасение -"Айришевых
пятидесяти", как за свою половину. Так или иначе, название фирмы она
изменила: компания "Гама" больше не существовала. В ее отреставрированном
здании теперь размещался частный торговый дом с ограниченной
ответственностью "К-50", или "Камоинш - пятьдесят процентов". "Это
показывает, - часто повторяла она, - что в нашей жизни пятьдесят плюс
пятьдесят будет снова пятьдесят". В том смысле, что бизнес благодаря
реконкисте королевы Изабеллы может вновь стать единым, но раскол в семье
остается непреодоленным; баррикады из мешков так и не были разобраны. Их не
разбирали еще много лет.
x x x
высока, стройна, красива, блестяща, отважна, трудолюбива, энергична,
победоносна - но увы, леди и джентльмены, королева Изабелла не была ангелом,
крылья и нимб не принадлежали к ее гардеробу, нет, господа. В те годы, когда
Камоинш отбывал срок, она дымила, как паровоз, постепенно до того
пристрастилась к бранной речи, что перестала сдерживаться даже в присутствии
подрастающей дочки, и порой, мертвецки упившись, как последняя шлюха,
засыпала на циновке в каком-нибудь кабаке; она стала крепчайшим из орешков,
ходили слухи, что ее манера ведения дел включала в себя элемент устрашения -
некоторого, скажем так, выкручивания рук поставщикам, заказчикам,
конкурентам; и она постоянно, небрежно, бесстыдно изменяла мужу, изменяла
без всякого удержу и разбора. Бывало, скинув рабочую одежду, она надевала
шикарное, шитое бисером платье и шляпку колокольчиком, упражнялась в
чарльстоне перед зеркалом в гардеробной, широко открыв глаза и надув губки,
после чего, оставив Аурору на попечении няни, ехала в Малабар-клуб. "До
свидания, синичка моя, -говорила она своим низким прокуренным голосом. -
Мама сегодня охотится на тигров". Или, взбрыкивая пятками и отчаянно кашляя:
"Сладких снов, моя отрада, - мать на льва пошла в засаду".
кругу:
дамой. Если звонил телефон, я поднимала трубку и говорила: "Мне очень-очень
жаль, но папа и дядюшка Айриш сидят в тюрьме, тетя Кармен и бабушка живут по
ту сторону пахучих мешков и им нельзя сюда заходить, а мама ушла на всю ночь
стрелять в тигров; что-нибудь передать?"
предоставленная самой себе в этом сюрреалистически расколотом доме, обращала
взор внутрь себя, в чем состоит блаженство и награда одиночества; именно
тогда, согласно легенде, она обнаружила в себе дар. Когда она стала взрослой
и ее окутало облако культа, почитатели любили порассуждать про маленькую
девочку в большом пустом доме, как она распахивала окна и как вливавшаяся в
них потоком индийская действительность пробуждала ее душу. (Вы увидите, что
в этом образе сплавлены два эпизода из отрочества Ауроры.) О ней с восторгом
говорили, что даже в детстве она никогда не рисовала по-детски, что в самых
ранних ее фигурах и пейзажах видна зрелая рука. Это был миф, который она не
считала нужным опровергать; вполне возможно, она сама его и создала,
проставив на некоторых работах более ранние даты и уничтожив свои первые
пробы. И все же, видимо, верно то, что жизнь Ауроры в искусстве началась в
эти долгие часы без матери; что у нее уже тогда был
распознать; что она держала свое увлечение в строжайшей тайне и прятала все
принадлежности и рисунки, поэтому Белла никогда об этом не узнала.
цветные мелки, бумагу, перья, китайскую тушь и детские акварельные наборы,
брала на кухне древесный уголь, и ее няня Джози, которая все знала, которая
помогала ей прятать альбомы и этюдники, ни разу не обманула ее доверия. Лишь
после того, как Эпифания ее заперла... но не буду забегать вперед. К тому же
есть более изощренные умы, чем мой, чтобы написать о таланте моей матери,
есть глаза, яснее моих видящие, чего она достигла. Меня же, когда я
представляю себе образ маленькой одинокой девочки, которой суждено было
стать моей бессмертной матерью, моей Немезидой, моей врагиней за гранью
могилы, занимает то, что она никогда не винила в своей заброшенности ни
отца, который все годы ее детства провел в тюрьме, ни мать, которая дни
напролет занималась бизнесом, а ночами охотилась на крупного зверя; нет, она
боготворила их обоих и не терпела ни слова критики (к примеру, от меня) по
поводу их отношения к родительским обязанностям.
своей груди, покуда она не вырвалась на волю, как оно всегда и бывает, -
потому что иначе не может быть.)
x x x
девять лет выпустили - пятьдесят семь, годы проплывают мимо, как отвязанные
лодки, Господи, словно мы так богаты временем, охватывал своего рода экстаз,
апокалиптическое безумие, в котором смешивалось все: и вина, и Бог, и
уязвленная гордость, и конец света, и разрушение старых форм наступающим
ненавистным новым, так не годится, Господи, не годится, чтобы меня в моем
собственном доме держали за грудой мешков, чтобы я не могла из-за этой
полоумной переступить белую черту, расчесывала она укусы прошлого и
настоящего, мои собственные слуги, Господи, не дают мне шагу ступите, потому
что я тоже в тюрьме, а они - мои тюремщики, я не могу их прогнать, потому
что не я им плачу, все она, она, она, - везде и всюду она, но я могу ждать,
ничего, потерпим, придет мое времечко, и она призывала все мыслимые беды на
головы Лобу, доколе вы меня будете мучите, пресветлый Иисус, пресвятая дева
Мария, доколе мне жить с дочерью этой проклятой семьи, с бесплодной
смоковницей, которую я по доброте пожалела, вот как она мне отплатила, всю
типографскую свору сюда позвала и разбила мне жизнь, но порой мертвецы
вставали во весь рост и указывали на нее, Господи, я великая грешница, меня
надо кинуть в жгучие льды, в кипящее масло, смилуйся надо мной, матерь
Божья, над малейшей из малых, вызволи меня, если будет на то Твоя воля, из
бездны Преисподней, ибо именем моим и делами моими великое, смертное зло
пришло в мир, и она назначала себе кары, Сегодня, Господи, я решила спать
без москитной сетки, я готова, Господи, к жалящему Твоему гневу, пусть
исколют меня в ночи, пусть кровь мою высосут, пусть вольют в меня, матерь
Божья, горький яд Твоего воздаяния, и эта епитимья продолжалась до
освобождения ее сыновей, когда она отпустила себе свои грехи и вновь по
ночам стала окутываться облаком защитного тумана, слепо отказываясь
замечать, что за годы неупотребления в и так уже дырявых москитных сетках
моль проела немало новых прорех, Господи, у меня выпадают волосы, жизнь
разбита, Господи, и я уже старая.
x x x
оплетала себя, пила свою собственную горечь и звала ее сладостью, шла своей
собственной пустыней и звала ее зеленым садом, возбуждала себя фантазиями о
темнокожем матросе, раскрывающем ей объятия на заднем сиденье черной с
золотом, обшитой изнутри деревянными панелями семейной "лагонды", или о
совращении кого-нибудь из любовников Айриша в семейной "испано-сюизе", о
Господи, сколько же новых мужчину него будет, есть, было в тюрьме, и ночь за
ночью, лежа без сна, она гладила свое костлявое тело, а молодость меж тем
уходила, двадцать один, когда Айриша посадили, тридцать, когда он вышел, и
все еще нетронутая, непочатая, и не суждено никогда никому, кроме этих
пальцев, они-то знают, о, знают, о, о... в скользком мыле ванны, в жарком
поту базара она находила свою долю радости, не так все замышлялось, муженек
Айриш, свекровушка Эпифания, замышлялось красиво; и красота меня окружает,
бесконечная красота Беллы, своеволие и власть ее красоты. Но я, я, я -
некрасота. В этом доме, под пятой у красоты, я была - да, господа, была и
есть - мерзкая тварь, охо-хо, миледи и милорды, истинно так, и, закрывая
несчастные свои глаза, выгибая спину, она отдавалась похоти омерзения, сдери
с меня сдери с меня шкуру оставь голое мясо разреши начать сызнова без расы
без имени без пола о пусть орехи сгниют в скорлупах о пусть пряности увянут
на солнце о гори все о гори все гори, охх, и потом, рыдая, съеживалась под
одеялом, а объятые пламенем мертвецы обступали ее, подходили все ближе и
выли: отмщение!
x x x
аккордеоном, чарак-чу, северным выговором и магическим даром спросил ее:
"Ну, а чего ты хочешь больше всего на свете?" - и не успела она ответить,
как желание было исполнено. В гавани прогудел сиреной моторный катер, и
когда он приблизился к пристани на острове Кабрал, она увидела на палубе
Айриша и Камоинша, освобожденных на шесть лет раньше срока, кожица да
косточки, крикнула их осчастливленная мать. Стоят бок о бок, вяло машут
встречающим и улыбаются одинаковой улыбкой -неуверенной и одновременно
жадной улыбкой отпущенных арестантов.
долгополую рубашку, - сказала она. - Поди прими подарочный вид и преподнеси