слишком часто перелетали за ограду его усадьбы, но зато в ее пределах все
было уютно, благоустроенно и добротно. Он спокойно и удовлетворенно взирал
на свои богатства, но не был спесив, гордясь изобилием и довольством, а не
тем, что он богаче других. Его "замок" был расположен поблизости от Гудзона,
в одном из тех зеленых, укромных и плодородных уголков, в которых так любят
гнездиться голландские фермеры. Огромный вяз простирал над домом могучие
ветви; у его подножия, в небольшом водоеме, для которого был использован
старый бочонок, кипел и рвался наружу студеный родник с изумительно мягкой и
вкусной водой; выливаясь из водоема, он струился, поблескивая среди травы, и
впадал в находящийся поблизости ручеек, который, тихо журча, протекал среди
карликовых ив и ольшаника. Рядом с домом стоял просторный амбар; он был
выстроен настолько добротно, что мог бы сойти за сельскую церковь. Каждое
окно и каждая щель его, казалось, вот-вот готовы раздаться в стороны и
пролить наружу неисчислимые сокровища фермы; внутри его от зари до зари
слышался деловитый стук цепа; ласточки и стрижи, весело щебеча, неутомимо
сновали под навесом крыши, а бесчисленные голуби, некоторые - склонившись
набок и посматривая одним глазом в небо, как бы для того, чтобы выяснить,
какая сегодня погода, другие - спрятав голову под крыло или уткнув ее в
грудь, третьи - надуваясь, воркуя и кланяясь своим дамам, - радовались на
крыше сиянию солнца.
нежась в прохладе хлева, из которого время от времени, как бы для того,
чтобы, пофыркивая, потянуть пятачком воздух, выбегали наружу отряды потешных
сосунков-поросят. Блистательная эскадра белоснежных гусей, эскортируя
неисчислимый утиный флот, медленно и важно плыла вдоль берега расположенного
по соседству пруда; полки индюков наполняли гомоном двор; испуская
пронзительные, раздраженные крики, тут же суетились, как очумелые, похожие
на сварливых хозяек, цесарки. Перед дверью амбара важничал галантный петух -
образцовый супруг, воин и джентльмен; он взмахивал блестящими крыльями,
кукурекал от радости и гордости, переполнявших его сердце, и вдруг
принимался разрывать землю; вслед за тем он великодушно и благородно сзывал
своих вечно голодных жен и детей, чтобы порадовать их вожделенным кусочком,
который ему посчастливилось отыскать.
у нашего педагога потекли слюнки. Его прожорливое воображение рисовало
каждого бегающего по двору поросенка не иначе, как с пудингом в брюшке и
яблоком в оскаленной пасти; голубей он любовно укладывал в чудесный пирог,
прикрыв сверху подрумяненной, хрустящей корочкой; что касается гусей, то они
плавали в собственном жиру, тогда как утки, напоминая любящих, только что
сочетавшихся в браке молодоженов, нежно прижавшись друг к другу, лежали на
блюде, обильно политые луковым соусом. В свиньях он прозревал грудинку -
жирную, нежную! - и душистую, тающую во рту ветчину; индейка витала пред его
взором, повиснув на вертеле с шейкою под крылом и, быть может, опоясанная
вязкою восхитительно вкусных сосисок; царственный петушок - золотой гребешок
в качестве особого угощения, растянувшись на спинке с задранными вверх
коготками, как бы молил о пощаде, просить о которой при жизни ему не
дозволял его рыцарский дух.
предавался подобным грезам, пока его зеленые, широко раскрытые глаза
перебегали с жирных пастбищ на тучные, засеянные пшеницей, рожью, кукурузою
и гречихой поля и потом на сады, которые окружали уютное, теплое жилище ван
Тасселей, с деревьями, гнущимися под тяжестью румяных плодов, сердце его
возжаждало наследницы этих богатств, и его воображение захватила мысль о
том, как легко можно было бы превратить их в наличные деньги, а деньги
вложить в бескрайние пространства дикой, пустынной земли и деревянные хоромы
в каком-нибудь захолустье. Больше того, его живая фантазия рисовала ему
пышную, цветущую, окруженную кучей ребятишек Катрину на верху
переселенческого фургона, груженного всяким домашним скарбом, с горшками и
котлами, покачивающимися и позвякивающими внизу у колес, и он видел себя
верхом на трусящей иноходью кобыле с жеребенком, неотступно следующим за ней
по пятам, на пути в Кентукки, Теннесси или, один Бог знает, куда.
бесповоротно. Это был один из тех просторных деревенских домов с высоко
вздымающейся, но низко свисающей крышей, образец которых унаследован от
первых голландских переселенцев; карниз крыши был низко опущен, образуя по
фасаду веранду, закрывавшуюся в случае ненастной погоды. Под навесом крыши
висели цепи, упряжь, различные предметы сельскохозяйственного обихода и
сети, которыми ловили рыбу в протекающей недалеко от дома реке. По краям
веранды были расставлены скамьи, предназначенные для летнего времени; в
одном конце виднелась большая прялка, в другом - маслобойка, указывавшие на
многообразное применение этой пристройки. Отсюда восхищенный Икабод проник в
сени, являвшиеся, так сказать, центром дома ван Тасселей и обычным местом
сбора членов семьи. Здесь его взор был ослеплен рядами сверкающей оловянной
посуды, в чинном порядке расставленной на полках буфета. В одном углу он
заметил огромный мешок с шерстью, готовой для пряжи, в другом - только что
снятые со станка куски грубошерстной ткани; початки кукурузы, вязки сушеных
яблок и персиков, веселыми узорами развешанные вдоль стен, перемежались с
яркими пятнами красного перца, а полуоткрытая дверь позволяла ему окинуть
взглядом парадную комнату, в которой кресла с ножками в виде звериных лап и
темные столы красного дерева блестели, как зеркало; таган и его вечные
спутники - совок и щипцы - поблескивали сквозь свисающие с камина кончики
стеблей аспарагуса; искусственные апельсины и большие морские раковины
украшали камин, над которым висели нанизанные на нитку разноцветные птичьи
яйца; посреди комнаты с потолка спускалось огромное страусовое яйцо; в
шкафу, находившемся в одном из углов этой гостиной и не без намерения
оставленном открытым, виднелись несметные сокровища, состоявшие из
старинного серебра и искусно склеенного фарфора.
покой; все его помыслы сосредоточились на одном: как бы завоевать взаимность
несравненной дочки ван Тасселя. В этом предприятии ему, впрочем, предстояло
преодолеть гораздо большие трудности, нежели те, что выпадали обычно на долю
странствующих рыцарей доброго старого времени, которым не часто приходилось
сталкиваться с кем-либо иным, кроме гигантов, волшебников, злых драконов и
тому подобных без труда обуздываемых противников, а также нужно было
пробиться через какие-нибудь пустячные железные или медные двери и
адамантовые {Адамант - одно из названий алмаза.} стены, чтобы проникнуть в
одну из замковых башен, где томилась дама их сердца; все это рыцарь
проделывал с такою же легкостью, с какою мы добираемся до начинки
рождественского пирога; после чего красавица, разумеется, отдавала ему руку
и сердце. Икабоду, однако, предстояло пробиться к сердцу сельской кокетки,
огражденному лабиринтом прихотей и капризов, порождавших на его пути все
вновь и вновь возникавшие трудности и преграды; ему предстояло столкнуться с
кучей свирепых соперников, бесчисленных деревенских воздыхателей, наделенных
самой настоящей плотью и кровью, соперников, ревниво охранявших подступы к
ее сердцу, настороженно и злобно следивших один за другим, но готовых
объединиться ради общего дела и совместными усилиями раздавить нового
соискателя.
молодой человек по имени Абрагам, или, как принято говорить у голландцев,
Бром ван Брунт, герой здешних мест, молва о подвигах и силе которого гремела
в окрестностях. Это был широкоплечий, мускулистый парень с короткими
курчавыми волосами и грубоватым, хотя и не лишенным приятности, веселым,
задорным и одновременно дерзким лицом. По причине геркулесового сложения и
огромной физической силы он получил прозвище Бром Боне {Боне (Bones) кости
(англ.).}, и под этим именем был известен повсюду. Он пользовался славой
отличного наездника и действительно сидел в седле как татарин. Он неизменно
присутствовал на всех скачках и петушиных боях и благодаря своей физической
силе, которая в условиях деревенской жизни придает человеку известный вес и
влияние, постоянно бывал третейским судьей во всех спорах и ссорах, причем,
сдвинув набекрень шапку, выносил решения тоном, не допускавшим ни
недовольства, ни возражений. Он пребывал во всегдашней готовности учинить
драку или какую-нибудь забавную выходку, хотя, в сущности говоря, в нем было
гораздо больше задора, чем злобы; при всей его безграничной грубости
основной чертой характера Брома была неудержимо рвущаяся наружу молодая,
проказливая веселость. Его окружали три или четыре приятеля, которых он,
можно сказать, воспитал и которые смотрели на него как на свой образец, во
главе их он разъезжал по окрестностям, присутствуя при каждой ссоре и на
каждом веселом сборище на несколько миль в окружности. В холодную погоду его
можно было узнать по меховой шапке, увенчанной пышным лисьим хвостом, и
когда фермеры на сельских сходах замечали где-нибудь в отдалении этот хорошо
знакомый всем головной убор впереди кучки отчаянных всадников, они всегда
ожидали неминуемой бури. Порою его ватага, проносясь в полночь позади
фермерских домиков, давала о себе знать криком и гиканьем, напоминавшими
крики и гиканье донских казаков, и старухи, внезапно пробудившись от сна и
прислушиваясь, пока все не смолкнет, восклицали: "Ах, да ведь это Бром Боне
со своею ватагою!" Соседи поглядывали на него со страхом и вместе с тем с
восхищением и любовью, а когда поблизости случалась какая-нибудь
сумасбродная выходка или изрядная потасовка, они неизменно покачивали
головами и выражали уверенность, что это дело рук Брома Бонса.
избрал ее предметом своих неуклюжих ухаживаний. Хотя его любезности
чрезвычайно походили на ласки и заботы медведя, все же, как передавали на
ухо, она отнюдь не отвергала его искательств. Так ли, иначе ли, но это
послужило предупреждением для всех остальных воздыхателей, поторопившихся
убраться с дороги, ибо кто же склонен оспаривать возлюбленную у льва. Вот
почему всякий раз, когда конь Брома в воскресный вечер бывал привязан у
изгороди фермы ван Тасселей, - а это служило верным признаком того, что его
хозяин ухаживает, или, как говорится, "увивается" где-то внутри, - все
остальные поклонники, отчаявшись в успехе, проходили мимо и переносили
военные действия в другие места.