морской волк обязательно должен быть несколько груб. Иначе что ж это за
моряк?
несколько небрежно, как равный к равному, обратился к старшему помощнику:
как будто у него вдруг начал болеть зуб, - иди отсюда с богом в каюту к
мамаше.
едем с папой.
Сухого лимана. Низкая его вода была до того густой, синей, что даже
отсвечивала красным.
грубая кирка с флюгером на шпиле.
легенда.
для города водопровод. Это принесло бы ему несметные барыши. Шутка сказать!
За каждый глоток воды люди должны были платить господину Ковалевскому
столько, сколько он пожелает. Дело в том, что в земле господина Ковалевского
имелся источник пресной воды, единственный в окрестностях Одессы. Однако
вода была очень глубоко. Чтобы ее добыть, следовало построить громаднейшую
водокачку. Такое предприятие трудно поднять одному. Но господин Ковалевский
ни с кем не захотел делить будущие барыши. Он начал строить башню один.
Постройка оказалась гораздо дороже, чем он предполагал по смете.
Родственники умоляли его отказаться от безумной затеи, но он уже вложил в
это предприятие слишком много денег, отступать было поздно. Он продолжал
постройку. Он вывел башню на три четверти, и у него не стало средств. Тогда
он заложил все свои дома и земли, и ему удалось достроить башню. Это было
громадное сооружение, похожее на чудовищно увеличенную шахматную туру.
Одесситы приходили по воскресеньям целыми семьями посмотреть на диковину. Но
одной башни, разумеется, было мало. Надо было выписывать из-за границы
машины, бурить почву, прокладывать трубы. Господин Ковалевский в отчаянии
бросился за деньгами к одесским негоциантам и банкирам. Он предлагал им
баснословные проценты. Он обещал небывалые барыши. Он умолял, унижался,
плакал. Богачи, которые не могли ему простить, что он раньше не захотел
взять их в компанию, теперь были непреклонны. Никто не дал ему ни копейки.
Он был совершенно разорен, уничтожен, раздавлен. Водопровод сделался его
навязчивой идеей. По целым дням он ходил, как безумный, вокруг башни,
проглотившей все его состояние, и ломал голову - где бы достать денег. Он
медленно сходил с ума. Наконец однажды он взобрался на самую верхушку
проклятой башни и бросился вниз. Это случилось лет пятьдесят назад, но до
сих пор почерневшая от времени башня стояла над морем, недалеко от богатого
торгового города, мрачным предостережением, страшным памятником ненасытной
человеческой алчности.
они, выпукло освещенные розовым солнцем, садившимся в золотую пыль дачных
акаций, так отчетливо, так близко - а главное, так знакомо - стояли над
обрывами, что Петя готов был изо всех сил дуть в кливер, лишь бы поскорее
доехать.
поросшие дерезой, шиповником, сиренью, боярышником.
- рыболовы с бамбуковыми удочками и купальщики.
маленькая, не больше суфлерской будки, - разноцветные зонтики, скатерти, по
которым бежит свежий ветер.
одна другой интереснее. Но они не были забыты. Нет! Их ни за что нельзя было
забыть, как нельзя было забыть свое имя. Они лишь как-то ускользнули на
время из памяти. Теперь они вдруг бежали назад, как домой после самовольной
отлучки. Они бежали одна за другой. Их становилось все больше и больше. Они
обгоняли друг дружку.
Неужели ты нас не узнаешь? Посмотри хорошенько: это же я, твоя любимая дача
Маразли. Ты так любил ходить по моим великолепно выстриженным изумрудным
газонам, хотя это строжайше воспрещалось! Ты так любил рассматривать мои
мраморные статуи, по которым ползали крупные улитки с четырьмя рожками, так
называемые "Лаврики-Павлики", оставляя за собой слюдяную дорожку! Посмотри,
как я выросла за лето! Посмотри, какими густыми стали мои каштаны! Какие
пышные георгины и пионы цветут на моих клумбах! Какие роскошнейшие
августовские бабочки садятся, в черной тени моих аллей!"
и мой кегельбан! Посмотри же: пока ты пропадал, тут успели поставить
замечательную карусель с лодочками и лошадками. Тут же неподалеку живет твой
друг и товарищ Гаврик. Он ждет не дождется, когда ты приедешь. Скорее же,
скорей!"
плоскодонных шаланд лежит на моем берегу, сколько рыбачьих сетей сушится на
веслах, составленных в козлы! Ведь это именно в моем песке ты нашел в
прошлом году две копейки и потом выпил - хоть в тебя уже и не лезло - четыре
кружки кислого хлебного квасу, бившего в нос и щипавшего язык. Неужели ты не
узнаешь эту будку квасника? Да вот же она, вот, стоит как ни в чем не бывало
на обрыве в разросшемся за лето бурьяне! Тут даже и бинокля не надо".
Здравствуй, здравствуй!"
не было видно; только еще верхушка мачты с крошечным красным колпачком
флюгера светилась в совершенно чистом розовом небе.
по мачте полз бледно-желтый топовый огонь.
недавно, лишь сегодня утром, он чуть не плакал, прощаясь с экономией.
существовала для него... до будущего лета.
матрос с якорем на руке сидел на ступеньке носового трапа, а усатый шел
прямо на него, без пенсне, руки в карманах, отчетливо скрипя "скороходами".
побледнел и встал на ступеньки.
переменил. А мы вас ждали, ждали, ждали... Ну, что скажешь, Родион Жуков?
Приехали?
толкнул усатого кулаком в грудь. - Не тр-рожь больного человека, мор-рда!
ящиками, людьми. За ним бежал усатый.
в салки.
вынырнули с другой стороны. Пробежали вверх по трапу, дробно стуча подошвами
и срываясь со скользких медных ступенек.
пронзительно засвистел в полицейский свисток.
от усатого, обежавшего сбоку, вильнул, перепрыгнул через люк обратно и
вскочил на скамейку. Со скамейки - на перила борта, схватился за флагшток
кормового флага, изо всей силы шарахнул усатого рейкой по морде и прыгнул в
море.
дунуло.