Питер шли по равнине между ручьем и Гребнем Крэгга, он постепенно
рассеялся.
знал, что рыжеволосый охотник за людьми не нарушит обещания: он просидит в
хижине индейца Тома полных два часа и еще пять минут. С каждой уходящей
секундой торжествующая радость в душе Веселого Роджера угасала и сменялась
привычной тоской одиночества и злостью на судьбу, которая сделала из
Кассиди врага вместо друга. Но зато какого врага!
проворчал он. - Кому-нибудь, кто ненавидел бы нас и кого мы могли бы
возненавидеть! Ну зачем им понадобилось назначать Кассиди - честнейшего в
мире человека, хоть он и носит полицейский мундир? Вот мы и не можем
нанести ему удар в спину, Хромуля, не можем разделаться с ним, даже если
нам самим придется туго. А если он когда-нибудь упрячет нас в тюрьму и
увидит, как мы сидим за решеткой, ему это будет нож острый, я знаю. И
все-таки он это сделает, Питер, если сумеет. Это же его долг. А Кассиди
честный человек, против этого не поспоришь.
умолк, вглядываясь в темноту на востоке. Там в миле от них, за расселиной,
точно глубокая борозда, рассекавшей Гребень, стояла хижина Джеда Хокинса,
безмолвная и сумрачная в слабом свете звезд. А в хижине была Нейда. Он
чувствовал, что она сидит у своего окошка, глядит в ночной мрак, думает о
нем, и его неодолимо тянуло пойти туда. Но он повернул на запад.
повинуясь голосу благоразумия. - Пусть пока думает, будто мы ушли отсюда.
Если Кассиди решит поговорить с ней, ее синие глаза могут нечаянно выдать
нас, а потому лучше будет, чтобы она не знала, что мы прячемся в скалах
Духовки. Ну, да авось она не попадется на глаза Кассиди. И наверное, так
оно и будет, Хромуля, потому что, сдается мне, судьба хочет, чтобы перед
уходом мы приструнили Джеда Хокинса.
не могли ему ответить. Но даже во мгле Роджер чувствовал, что Питер
по-своему понимает его.
больше, потому они пошли медленнее, и все равно иногда спотыкались. Но
несмотря на темноту, они легко находили дорогу. Прежде Питер не раз
дивился, зачем его хозяин так подробно исследует угрюмое нагромождение
скал у дальнего конца Гребня. В этом бесплодном каменном лабиринте они не
встречали ни единой живой твари, не видели ни единого стебелька травы. Все
там было неприветливым, мертвящим и враждебным, словно застывшим в
последней злой судороге. Теперь во мраке это ощущение еще усиливалось, и
Питер старался держаться поближе к хозяину. Они поднимались все выше,
пробираясь между хаотических нагромождений камней, кружа по обрывам,
находя правильный путь больше наугад, но тем не менее неуклонно взбираясь
вверх, к звездам. Больше Роджер Мак-Кей не заговаривал с Питером. Каждый
раз, когда утесы не заслоняли неба, он искал в вышине на его темном фоне
одинокий пик, который в мерцании звезд приобретал жуткое сходство с
гигантским могильным камнем - это была их путеводная веха. Они долго
карабкались так среди скал, и Веселому Роджеру казалось, что шляпки
гвоздей в подошвах его башмаков скрежещут о каменистую почву как-то
особенно громко и зловеще. Но наконец они приблизились к вершине.
громадами скал, и Роджер расстелил там свои одеяла. Потом он вышел из
черной тени, такой густой, что мириады звезд, сверкавших над их головами,
казались совсем близкими. Он опустился на камень и закурил, размышляя над
тем, что принесет ему грядущий день и все другие дни, которые за ним
последуют. Нигде в мире он не мог бы найти настоящий покой - разве после
того, как его руки ощутят холод железных прутьев тюремной решетки и
роковая игра будет сыграна до конца.
жажды мести. Поэтому даже его заклятые враги - полицейские - стали
называть Мак-Кея прозвищем, которое дали ему обитатели лесных дебрей. Он
не питал ненависти к конной полиции. Как ни странно, эти блюстители закона
даже нравились ему своим неоспоримым мужеством и закалкой. И к закону он
тоже не испытывал ненависти. Скорее он посмеивался над его гордым
величием, ибо закон с глубочайшей серьезностью придавал важность всяким
пустякам - ему самому, например. Служители этого закона, казалось, не
знали ни сна, ни отдыха, пока не вешали человека или не сажали его за
решетку, и их не интересовало, насколько горячо этот человек любит людей и
жизнь. А Веселый Роджер любил и людей и жизнь. В глубине души он считал,
что не совершил никакого преступления, восстановив справедливость, когда
ее нельзя было восстановить иными средствами. Но он не отрицал, что закон
он при этом нарушил. И он любил жизнь. Любил звезды, безмолвно сиявшие над
его головой в эту ночь. Ему нравились даже безжизненные скалы вокруг,
потому что они говорили его воображению о захватывающей и буйной жизни
нашей планеты в дни ее юности. Нравился ему и исполненный жуткого величия
могильный пик в вышине. Но больше всего он любил людей.
ему, он любил синеглазую девушку, которая пришла к нему из унылой хижины
Джеда Хокинса.
он наконец вернулся в тюремный мрак своего убежища под скалами, и, после
того как Питер выкопал себе уютную ямку в песчаном ковре, оба крепко
уснули.
покидали свой приют только ночью, да и тогда не выходили за пределы
окружающих скал. Роджер назвал это место Духовкой, и оно вполне
заслуживало такое название в полуденные часы и во вторую половину дня.
нагромождение белых скал плавится и тает в раскаленном мареве июльского
солнца. Веселый Роджер заверил Питера, что сюда не сунется ни человек, ни
зверь - разве что сумасшедший или совсем уж несмышленая тварь. Тем, кто
смотрел на их временное укрытие с зеленой равнины между Гребнем и лесом,
оно вряд ли могло показаться особенно заманчивым. В незапамятные времена
земля в видимом раздражении извергла из своих недр этот каменный хаос, и
Веселый Роджер сообщил Питеру, что, по его мнению, Провидение в ту минуту,
несомненно, пеклось именно о них, хотя оно задумало и осуществило
извержение за сотню-другую тысячелетий до их появления на свет.
действовать.
своих орудий. И даже теперь, на закате, над ними еще плавал и курился
невыносимый зной. Огромные каменные массы накалились и обжигали кожу при
случайном прикосновении, а воздух между их серо-белыми стенами казался
густым и горячим, как дым.
кто, не испугавшись солнечных ожогов, рискнул бы взобраться на
господствовавший над ней утес, который вздымался на сотню футов вверх у
конца Гребня, был бы вознагражден за свои старания. Внизу, уходя к
дремучему лесу, простирались зеленые и золотистые луга, усеянные
сверкающими озерами, которые нередко были обрамлены темной бархатистой
зеленью сосен, кедров и елей. На полпути между подножием Духовки и этим
пиком прятался скрытый от всех глаз тайник, который отыскали для себя
Веселый Роджер и Питер.
подземных пещер. Два огромных утеса сомкнули над ним свои плечи, точно два
сказочных великана, образовав узкий сводчатый проход в человеческий рост
высотой, куда не проникали солнечные лучи.
живется не хуже, чем в хижине индейца Тома. Днем он с удовольствием
валялся на мягком песке, а вечером наслаждался тихим уединением их
неприступной крепости. Он, разумеется, не понимал, что означало их бегство
от Кассиди, но, руководимый инстинктом, охранял их убежище с неизменной
бдительностью. Охранял от всех существ на свете.
почти как сам Роджер. И в этот третий вечер, когда жаркое июльское солнце
уже почти касалось зубчатой полоски западного леса, Питер и его хозяин с
одинаковой жадностью глядели на восток, туда, где за стеной Гребня Крэгга
укрывалось жилище Джеда Хокинса.
задумчивой решимостью. - Мы рискнем и расскажем ей все.
веники, сочувственно задергались, и он завилял хвостом, разметая песок.
Питер, без сомнения, был величайшим лицемером, потому что неизменно
притворялся, будто понимает все, что ему говорят, даже в тех случаях,
когда не понимал ничего. И Веселый Роджер, не отводя взгляда от серой
стены у выхода из их приюта, продолжал:
преступление хуже убийства. Если бы она не была таким ребенком, Питер! Но
ведь она еще маленькая девочка, самая милая и чистая душой, и нельзя ее
дольше обманывать, как бы мы ни любили ее, Питер. А мы ее любим, Питер,
больше всего на свете.
Роджера.
Роджер после недолгого молчания. - И она этого не поймет, Питер. Не сумеет
понять. Но все равно я ей скажу. И сделаю это сегодня же. А потом...
Шилова Юлия
Маркелов Олег
Никитин Юрий
Володихин Дмитрий
Суворов Виктор
Роллинс Джеймс